Их пустили на трибуну. У мхатовского выпускного курса Кирилла Серебренникова, в отличие от безбашенных подростков из повести Прилепина «Санькя», она своя: театр «Платформа» на «Винзаводе». У героев повести выпирали идеалы. У спектакля по «Санькя» платформа такая:

«Не рыпайся».

Если ты и правда несогласен, если тебе действительно не нравится власть и ты показываешь это открыто — будь готов умереть.

Несанкционированных митингов не бывает. Отморозки — те, кто верит в митинговые декларации, в независимость несогласных и готов идти до конца. Такие как Саша, Яна, Негатив — в книге. Как Гриша, Катя и Нега — в театре. Они не согласовали свою политическую акцию с куратором, для них все кончилось быстро. В соответствии с действующим законодательством, конечно.

Оппозиция в «Отморозках» в сговоре с властью и наглядно продажна. У куратора оппозиционной партии «свои» опера в «конторе» и знакомые в Кремле. Преподаватель философии, интеллектуал с портфелем, долго не продержался на университетской кафедре, бросил учеников, пошел лизать подметки мэру. Человек с говорящей фамилией Безлетов, он поучает «союзников»: «Вы не имеете никакого отношения к родине. А родина к вам. Родины уже нет. Рассосалась! Тем более не стоит никого провоцировать на мерзости с битьем стекол, морд». Всё куплено и согласованно — акцент в спектакле стоит на этих словах. В романе «Санькя», «Нацбесте»-2005, веры в изменения было больше. У Прилепина партийцы аккуратные люди: выпили на лавочке — убрали за собой. У Серебренникова — просто бешеные подростки на гормонах, которым только скажи во имя чего машину перевернуть.

Театральный текст следует за литературным; по сравнению с книгой изменена личность человека, которого идет убивать главный герой, — это не латышский судья, который завел сотню уголовных дел на русских пенсионеров, участников войны, а сотрудники «конторы», пытавшие главного героя Гришу. Добавлены реплики прохожих с площади Маяковского в дни митингов: певичка из зала Чайковского жертвует свой голос на алтарь революции, ариями оплакивает демонстрантов, заточенных и погибших. Пожилой диссидентке несолидно митинговать с клоунами, она лучше дома книжку почитает, куда и спешит.

…Они стоят, прижавшись к стене ангара «Винзавода»: юные, злые, готовые прыгнуть и всё изменить. Скандируют: «Революция!!!», «Да, смерть!». Наталья Медведева, покойная жена лидера национал-большевиков Эдуарда Лимонова («Санькя» — о воинах НБП нулевых), сочинила в 1990-е манифест на лозунг партии мужа: «Да, смерть! Это просто иная жизнь. Это лучше, чем сучья жизнь». Гриша, у которого рука не поднимается выстрелить в мучивших его фээсбэшников, живет так, как пела Наташа. Потому что жертва — он. Он и его Родина. Коротко живет. А его простая девушка Вера, лишенная способности к ассоциациям, накрутила лимонов с сахаром и чесноком, натолкала в банку, пришла в гости: кушай, Гриша, это полезно!

…Начиная с «Пластилина», Кирилл Серебренников ставит спектакли про мертвую страну, в которой можно кое-как прожить только мертвым. Ну или согласным, неслышным, невидным. Привычным саваном режиссер укутывает «революционное гулево и варево». В повести Прилепина находит свою тему, как находил у Василия Сигарева, Марка Равенхилла, братьев Пресняковых, Салтыкова-Щедрина, Мартина МакДонаха, Юрия Арабова: «Здесь пустое место. Нет даже почвы. Ни патриархальной, ни той, в которой государство заинтересовано геополитически. …Водка стынет, картошечка жарится… Ничего в этой стране не изменилось и никогда не изменится. Ее надо любить и беречь такую, какая есть». Оттого на сцене неизменный холодный свет анатомички, гроб (хоронили отца Гриши), пение за упокой. В «Отморозках» отпевают верящих в Родину всерьез и бескорыстно. Судьба их предрешена.

Те, кому заплатили триста рубалов на рыло за покричать на площади, резко набегают на заграждения. Получают от ОМОНа, который ждет у первого зрительского ряда. Иностранец показывает фото меховой шапки, которая спасла ему жизнь в прошлый раз. Родителям в мобильник наврано про учебу. Хотя почему наврано: на площади история и философия входят в плоть и кровь.

Они двигаются на нас, и на заднике винзаводовского «Цеха Белого» растут их тени. Похоже, их тени не знают места, про которое играют. Оно живое.