Станислав Маркелов. *** (конец) анархии: будущего нет

Его реально нет. Все русские гуманистические мечтатели XIX века в XX получили смачный кровавый плевок от Варлама Шаламова со смертоносной Колымы, заявившего, что со своим гуманизмом они не смогли и не захотели противостоять новой деспотии и насилию. До сих пор благородные мечтатели не смогли отмыться от этого плевка.

Легче согнуться и сломаться, чем отмываться от реальности, теряя собственные свободолюбивые принципы. И уже Есенин, «задрав штаны за комсомолом», дозадирался до того, что сплавил свой череп, подвесившись на трубу отопления в «Англетере». Его анархистский жеребец из «Сорокоуста», так и захлебнулся в «кабацкой Москве».

Куда подевались певцы светлого будущего — футуристы? Пробили пулей себе мозги, как Маяковский, перед этим исписав тома большевистских панегириков. Их «любовная лодка разбилась о быт», потому что быт сегодняшнего всегда оказывается сильнее, чем зыбкие мечтания о будущем. «Облако в штанах» рассеивается, когда «ветер уносит списки расстрелянных».

Как быстро в небытие уходят сладостные думы о будущем национальных возрожденцев и прочих любителей родных уголков. Белорусский дуралей Янка Купала, решив красиво покончить с собой, делает харакири, только он, дурак, не понимает, что у настоящих самураев был помощник, отрубающий голову. Пришлось умыться собственными кишками и десять лет писать хвалебные оды товарищу Сталину, чуть ли не с рифмой «коммунизм-социализм». <…>

Если кто-то из очередных анархиствующих романтиков решит, что мечты взлетают во время революции, то пусть посчитает количество трупов. Полет революции похож на большую пьянку, после которой наступает похмелье, к сожалению, часто кровавое. И дело не в том, хороша или плоха революция, просто — плохи мечты, потому что когда люди ломают сегодняшний день, думая о завтрашнем, то реальность приходится подгонять ударами дубинок и выстрелами из автоматов.

Мечтатели думают, что их враг — государство. Я видел, что это такое, когда государство рушится. На Северном Кавказе после очередной кровавой бани, т.е. межнациональной войны, старейшины сами говорили: «Как жаль, что у нас не было реальных государственных институтов, они бы затормозили молодежь от мести и насилия». Да, государство — это жирный чиновник, думающий только о взятке и собственной карьере, но именно поэтому ему невыгодно прямое насилие. Сталинщину затормозили именно такие толстозадые чинуши во главе с глупым Хрущевым.

Анархистские мечтатели не понимают, что власть и государство — это разные вещи, и разрушение государственной системы не уменьшает власть, а, наоборот, увеличивает, придавая ей форму прямого насилия. Если это одно и то же, то идеалом анархии можно считать Заир (ныне Демократическая Республика Конго), где на протяжении нескольких десятилетий фактически нет государства, а гражданская война уже перешла в форму прямого и бессмысленного уничтожения целых поселений. Или Афганистан, где вместо государства — власть полевых командиров и героина. А может быть, Грузия 1990-х годов с бандформированиями, делящими страну, как кусок пирога? Или такой же Таджикистан?

Примеров можно привести массу. Почему-то когда падает государство, люди не становятся свободными, наоборот, они начинают выживать, прячась от прямого насилия. Так тогда зачем вообще нужна анархия?

Когда в Руанде пала государственная власть и бывшие грязные колонизаторы-бельгийцы покинули страну, а чинуши разбежались кто куда, начался геноцид с ценою за смерть три-четыре доллара. Это была не стоимость выживания, а плата за то, чтобы тебя расстреляли быстро, а не мучительно рубили мачете или сжигали живьем в резиновых шинах. Чиновник тоже берет взятки, но он обычно не держит в руках мачете и не любит запах горящих резиновых шин.

Смешение власти и государства в единый коктейль — есть основная фундаментальная ошибка любых анархистских построений.

В первобытном обществе не было государства, но власть могла быть не менее, а то и более жесткой. Говорить о свободе личности в традиционных организациях фактически вообще не приходится, там личность растворяется в общине и коллективе. Государство не приходит вместе с властью, как это ни странно звучит, государство ограничивает власть. Другое дело, что занимается этим мерзко, плохо, с отвратительным бюрократическим оскалом, который вызывает ненависть у футуристов, политических мечтателей и стойкую аллергию у всех нормальных людей.

Меня спросят: «И что теперь? Неужели надо одергивать человека, когда он пытается посмотреть на горизонт, а то и за него? Неужели мы не выйдем дальше пресловутого «государства всеобщего благосостояния», где высшей ценностью осталось получение материальных благ и гарантия безопасности?»

Самый большой проступок, который сделали революционеры от футуризма, — это то, что они пытались предопределить наше будущее, лишая его вариативности и непредсказуемости. А когда свой проект хотят провести в реальность, то проступок превращается в преступление. Как бы ни были благи их помыслы, они похожи на исследователей и первооткрывателей, приносящих туземцам неизвестные смертоносные болезни, приводящие кровожадных колонизаторов на вновь открытые земли. Почему-то я больше сочувствую туземцам, чем исследователям и колонизаторам.

Государство — это инструмент, форма. За крепостными стенами в Средневековье могли находиться и темница, и город-коммуна, но стены сами не виноваты в том, как их используют. Да, государство систематизирует и структурирует аппарат угнетения. Как писал Велимир Хлебников: «Участок — замечательная вещь, это место встречи меня и государства. Государство напоминает, что все еще существует». По роду своей деятельности я знаю, что это действительно так.

При всем желании Хлебникова не запишешь в каноны анархизма, поскольку сам себя он совершенно не по-анархистски назвал «председателем земного шара». Правда, от многочисленных романтиков с наганами людям было плохо, а «председатель земного шара» никому плохого не сделал. Он просто, как последний панк, бродил с мешком стихов за плечами и сам себе председательствовал на своем земном шаре. Его орден «будетлян» уже существовал, и ему не надо было придумывать будущее за всех. Потому что нет другого будущего, а если кто-то хочет жить по своим меркам будущего или прошлого, то он живет именно сейчас. Как, собственно, и делал любитель птиц и создатель нового «заязыка» Хлебников.

Тех, кто пытается влезть в суть вещей, а не стволами влиять на людей, легче всего назвать сумасшедшими, юродивыми, так как чтобы увидеть общество, они делают шаг в сторону, а не врезаются в его гущу на тачанке. Поэтому то, что они говорят, уходит в литературное приложение, оставаясь на обочине истории, где в стремнине текут ручьи крови. Хлебников не влиял на общество, просто он смог предсказать революции 1917-го, с каким бы смехом все вокруг ни относились к его построениям. А в своем «Воззвании председателя земного шара» высказал мысль, до сих пор не оцененную ни общественными деятелями, ни правоведами. Если государство — это свободная организация граждан, созданная для облегчения управления и взаимодействия с ними, то после старого государства — «государства дворян», где основными критериями была единая власть, общая площадь, граница, централизация, должно прийти новое государство — «государство творян», где все будет определять время, существование общности устремлений, совместные правила жизни, без какой-либо централизации, границ и национально-территориальных делений.

За время истории государство реорганизовывалось не один раз. Очевидно, сейчас пришла потребность вползания государства в новую шкуру, потому что старая начинает выглядеть анахронизмом. По тем принципам, что задал «председатель земного шара», можно представить любое общество и любое государство. Тем они и хороши — нет рамок, в которые людей можно загнать насильственно. А значит, не появятся те, кто окажется вне этих рамок, и никто не будет подлежать насильственному загону в прокрустово ложе светлых идей.

Как сегодняшние либеральные, так и традиционные и противостоящие им социальные ценности имеют один главный недостаток — тотальность. Они почему-то все всеобщи, универсальны и должны распространяться как минимум на все человечество.

А может быть, свобода для одних — это гарантия вымирания для других? И наше благосостояние строится на нищете тех, кого даже не знаешь? Может быть, тогда безумный дервиш с мешком стихов за спиной более прав, чем все пламенные революционеры с горящими глазами, пытающиеся из людей придумать новое общество, словно кулинарное блюдо из готовых ингредиентов?

Может быть, чиновничество превратится в мрачную обязанность, куда будут посылаться люди, не способные более ни на что другое, как только быть клерком? А взятки просто некому будет давать?

Тогда и последнему панку не надо будет валяться в собственной луже, ибо о том, что нет будущего, и так будут знать все, и это не станет его личным приговором.

Станислав Мареклов