СюжетыПолитика

Отцу — пять лет усиленного режима, маме прокурор запросил два с отсрочкой. А Даньке просто исполнилось четыре

Репортаж с суда над Ириной Халип, ее семьей и ее родиной

Этот материал вышел в номере № 50 от 13 мая 2011 года
Читать
Бывший кандидат в президенты Белоруссии Андрей Санников осужден на пять лет усиленного режима. Гособвинение инкриминировало ему «организацию массовых беспорядков» и требовало наказания в виде 7 лет лишения свободы. Судимые вместе с ним...

Бывший кандидат в президенты Белоруссии Андрей Санников осужден на пять лет усиленного режима. Гособвинение инкриминировало ему «организацию массовых беспорядков» и требовало наказания в виде 7 лет лишения свободы.

Судимые вместе с ним участники акции протеста Илья Васильевич, Федор Мирзоянов и Владимир Яроменок приговорены к 3 годам заключения, Олег Гнедчик — к трем с половиной.

Суд по делу жены Андрея Санникова, собкора «Новой» Ирины Халип, закончен тоже. В пятницу вечером гособвинитель потребовал для нее 2 года лишения свободы с отсрочкой еще на 2 года. Это значит, что, если за эти 2 года Ирина не совершит чего-либо, нарушающего закон, тюремное заключение будет отменено — есть в Белоруссии такая норма права. Столько же грозит Сергею Марцелеву, проходящему по одному делу с Ириной, главе предвыборного штаба кандидата Николая Статкевича. Для третьего обвиняемого, сопредседателя партии «Белорусская христианская демократия» Павла Северинца обвинитель потребовал 3 года ограничения свободы без направления в исправительные учреждения (так называемую «химию»).

Приговор будет вынесен утром в понедельник.

Когда прокурор суда объявил сроки, которые требует для трех обвиняемых, Татьяна Северинец (мать Павла) и Люцина Бельсацкая (мама Ирины) молча обнялись.

«До чего надо довести, чтобы радоваться трем годам «химии»?» — вздохнула Люцина Юрьевна.

«До чего» в зале суда было ясно наглядно.

Пошли на прорыв

Утром в пятницу в зале суда собираются наблюдатели от ОБСЕ, правозащитники, посол Германии.

— Сережа ваш совсем убитый сидит, — Татьяна Северинец наклоняется к маме Марцелева. — Вы ему хоть через адвоката передайте: люблю, переживаю, держись. Через адвоката можно, я Паше каждый день что-нибудь передаю.

Перед началом заседания предлагаю адвокату Иры Анне Бахтиной полученные «Новой» письма европейского представительства McDonalds и белорусской «Евросети». Как заявляют прокуроры на всех политических процессах, из-за незаконного митинга метро, McDonalds и несколько магазинов были закрыты раньше и недополучили прибыль. Однако сами они от претензий отказываются и заявляют, что ущерб не несли.

— Не нужно, — отмахивается Бахтина. — По закону претензии не важны, достаточно факта. Но ничего, вызову в суд их представителей, пусть скажут, кто их закрывал: толпа или люди в погонах. И обвинение развалится прямо в суде.

Сегодня суд слушает показания свидетелей. Обвинение вызвало шоферов, которым помешал митинг. Адвокат Северинца — его знакомых.

…Водитель автобуса Иван Демидович встает на место свидетеля, застенчиво топчется.

— Это я так понимаю, рассказать, когда мне демонстрация помешала проезду?

Прокурор смущенно запинается, свидетель рассказывает, как в 9 вечера 19 декабря повернул по сигналу инспектора ГАИ, отправился в объезд и опоздал на 15 минут на маршрут.

— А потом?

— А потом у меня обед был. Пообедал — и, как обычно, на маршрут пошел.

— А когда вы едете по проспекту Независимости и там едет кортеж Лукашенко, ваш автобус тоже опаздывает? — просит слова Халип.

— Вопрос снимается, — обрывает судья.

Допросы свидетелей защиты проходят еще быстрее. Вопросов к ним у суда не возникает, и они тихонько садятся в задних рядах.

Впрочем, главным свидетелем процесса оказывается человек, который не пришел на него вовсе. Представив справку о болезни свидетеля, прокурор сам зачитывает протокол допроса директора ГАИ Корзюка.

По словам Корзюка, он видел, как кандидаты в президенты Статкевич, Рымашевский, Санников, Усс и «примкнувшие к ним лица», включая Северинца и Халип, шли в голове колонны митингующих, прорвали цепь сотрудников ГАИ и двинулись к площади Независимости. При этом не подчинялись приказам милиции, «требовали освободить проход и высказывали реплики о незаконном нахождении действующего президента».

«Почему у них даже шоферы говорят языком следователей?» — негромко интересуется отец Ирины Владимир Халип, демонстративно разворачивая газету.

Слово просит Ирина.

— Я считаю — как это юридически формулируется? — что свидетель Корзюк лжет. Никаких прорывов цепи ГАИ не было. Вы видели, как выглядят свидетели — милиционеры. Я же вешу 58 килограммов. Моему мужу — 57 лет. И, в отличие от них, он все-таки бывший чрезвычайный и полномочный посол.

В судебном заседании — перерыв. Люцина Юрьевна звонит маме Санникова Алле Владимировне. Только что объявлено, что прокурор требует для него 7 лет.

— Как она? — спрашиваю осторожно.

— Рада, — коротко отвечает Люцина Юрьевна. Никто в Минске не надеялся, что прокурор будет просить меньше 10.

Второе место

Оглашение Ириного уголовного дела начинается с чтения предупреждения Андрею Санникову. Затем — рапорт оперуполномоченного КГБ об участии Ирины Халип в массовых беспорядках. Взятый с оппозиционного сайта «Хартия 97» текст речи Иры на митинге 6 декабря. А также текст прослушки ее телефона, начиная… с 30 июля 2010 года.

«Давайте просыпаться, не будем терять шанс, — читает речь Ирины прокурор. — Я уверена, что 19, когда мы выйдем на площадь, эта бездарная власть обрушится как карточный домик».

«Мы все уже знаем результаты выборов, они заранее нарисованы и подписаны. Я бы назвала эту кампанию не избирательной, а мобилизационной».

«Не надо говорить об этом по телефону, его могут слушать нехорошие люди».

— Если вы оглашаете — то оглашайте всё. Не нужно выдергивать из контекста, — вмешивается Анна Бахтина.

— Э-м-м… «Это про него народ сочиняет анекдоты, что на конкурсе бездарностей он занял бы второе место. Потому что он слишком бездарный, чтобы занять первое», — нервно читает прокурор.

Дело доходит до характеристик Ирины Халип. Справка от участкового: отзывы соседей положительные. Замечена в состоянии алкогольного опьянения не была. В целом характеризуется с положительной стороны.

— А справки из СИЗО? Я же хорошо себя там вела, — вмешивается Ира.

«Установленный распорядок дня соблюдала. На замечания администрации изолятора реагировала», — читает адвокат.

Адвокат зачитывает характеристику Ирины из «Новой газеты», длинный список профессиональных наград.

— А как можно получать награды, находясь под домашним арестом? — вмешивается судья и после недолгого спора отказывается приложить к материалам дела присужденные уже после ареста «Золотое перо России» и премию Белорусской ассоциации журналистов. Родители Ирины сначала возмущаются, но потом вспоминают: белорусская награда присуждена за «Лучшую аналитическую публикацию» под названием «Евангелие от Лукавого».

Конец игры

Наверное, в этот момент что-то и меняется в течение суда.

Суд приступает к просмотру видеороликов с площади Независимости. Их включают на небольшом мониторе компьютера на столе у судьи. Компьютер тормозит, на фоне статичной картинки на экране слышны крики, звуки ударов и бьющегося стекла. Прокурор смотрит в бумаги, судья Жанна Брысина — в стол. Она явно скучает, не демонстративно, но даже не пытаясь это скрывать. Ее явно не интересует происходящее в зале и на экране.

— Сколько времени адвокатам нужно для подготовки к прениям? — вдруг спрашивает она.

— Сейчас? — поражается Бахтина.

— Да хоть когда. Полчаса?..

— Сутки, — говорит Бахтина.

Процесс явно заканчивается. Два с половиной дня судебное разбирательство проходило по всем правилам жанра: свидетели, допросы, ходатайства адвокатов. Но вечером в пятницу суд вдруг покатился, как телега с горы. Судья Жанна Брысина объявила, что разбирательство завершено, все ходатайства защитников отклонены, и на подготовку к прениям адвокатам дается полчаса. Казалось, игра в правосудие закончилась, правовые нормы отменены. И еще не зная, каким будет приговор, каждый в зале понимал, что оправдательным он не будет наверняка.

…Анна Бахтина ходатайствует привести в суд директоров предприятий, закрытых 19 декабря из-за митинга. Ходатайство отклонено. Просит разрешения предоставить завтра дополнительные обоснования в защиту подсудимой. Ходатайство отклонено.

— Вы пытаетесь затягивать процесс, — морщится Жанна Брыскина и коротко заключает: — Судебное разбирательство завершено.

…Финальное выступление прокурора звучит предсказуемо: обвиняемые проявили неподчинение властям, призывали граждан на несанкционированную акцию, препятствовали работе правоохранительных органов, вызвали ущерб предприятий.

Итог: вина подсудимых полностью доказана. Отягчающих обстоятельств нет, смягчающие — ребенок обвиняемой Халип, чистосердечное признание обвиняемого Марцелева, благоприятные характеристики с места работы у всех троих.

— Считаю достаточным… — зачитывает по бумажке прокурор.

В зале повисает тишина. Члены БХД, уже несколько часов застывшие с Библией на коленях, перестают молиться. Распрямив спину, папа Иры Владимир спокойно смотрит на прокурора. Люцина Юрьевна прячет лицо на плече мужа.

— …наказание, не связанное с лишением свободы, — читает прокурор. И по тихому, замершему залу проносится явственный вздох.

«И все-таки она вертится!»

Выступления адвокатов были длинными, красивыми и яркими. Казалось, таких красивых и ярких выступлений заслуживает какой-то другой, нормальный суд, в котором есть смысл апеллировать к законам, подмечать нестыковки в показаниях свидетелей и взывать к чувству справедливости.

Анна Бахтина требовала признать лживыми показания свидетелей обвинения, которые стереотипно называли одних и тех же кандидатов в президенты, якобы шедших во главе колонны митингующих. Ведь видеозаписи свидетельствуют: политики шли в середине колонны, в окружении народа и журналистов.

— Свидетели-милиционеры не смогли ответить на вопрос, кто из коллег стоял рядом с ними в оцеплении. Как они могли запомнить лица митингующих? — говорила Бахтина. — Милиционер Шмарловский прямо сказал, что аполитичен, и узнал Халип потому, что перед допросом ему показали видео с ней. Другой заявил, что запомнил ее по светлому цвету волос. Но, высокий суд, мы видели записи с митинга: на Халип была шапка. Из-под нее не было видно волос.

Адвокат заявила, что прослушка телефона Иры не может рассматриваться судом: ее незаконно слушали с 30 июля, за полгода до обвинения. Показанные в суде ролики белорусского телевидения сделаны методом монтажа и вообще не могут использоваться как доказательство…

— Халип не причинила обществу никакого вреда, — заключила Бахтина. — Она приносит пользу, поскольку высказывает мнение, отличное от общепринятого, будит сознание людей. И замечательно, что такое количество людей пришли на площадь только потому, что они думают иначе и хотят, чтобы их услышали.

Суд перешел к выступлениям обвиняемых.

— Я не ожидал, что мое участие в выборах закончится на скамье подсудимых, — говорил из клетки Сергей Марцелев. — Оказывается, политика в Республике Беларусь — вещь подсудная. Впредь буду более осторожен. Но хотел бы добавить слова господина, я бы даже сказал, синьора Джордано Бруно: “И все-таки она вертится!”

В зале торжественная тишина.

— Но это же Галилей! — не выдерживает Ира.

«Конституция — это как деньги»

Последнее слово Павла Северинца не было политическим.

— Этот суд показывает одну нашу белорусскую вину, — впервые за все дни суда заговорил он. — Мы, белорусы, не любим друг друга. Но любовь не берется сама, она дается нам свыше. Пока белорусы не обратятся к Богу, мы не будем любить друг друга. Я хотел бы зачитать апостола Иоанна…

Судья возмущенно поджала губы и развернулась к Северинцу, подперев подбородок рукой. На просьбу Павла позволить ему подарить суду его книгу “Люблю Белорусь” выражение ее лица опять стало непроницаемым.

— По отношению к моей семье власть применила тактику выжженной земли. Нашу семью попытались уничтожить и физически, и морально… Что у нас (трех обвиняемых одного процесса. — Е. Р. ) общего? Наверное, то, что мы привыкли говорить громко слова, которые все остальные произносят шепотом, на кухне, при телефоне, накрытом подушкой. Мы кричим: дайте нам собираться и высказаться, у нас есть право на свободу выражения, свободу митингов и шествий. А нам говорят: нет, это неверно. Конституция — это как деньги: у одних есть, у других — нет. <…> Вчера моя мама сказала мне: если тебя снова посадят, я больше не буду врать твоему сыну, что мама в командировке. Я расскажу ему всю правду и про злых дядей, которые забрали маму и папу, и про еще одного злого дядю. И даже если меня не посадят — на что я все-таки надеюсь, — мальчику пора сказать правду. Пусть он знает, в какой стране и в каком обществе ему и его семье выпало жить.

15 мая, между осуждением отца и приговором матери, Даниилу Санникову исполнилось четыре года.

Чтобы ЭТО услышали все

Приговор Андрею Санникову объявляли в субботу. Приговор Ирине отложили на понедельник. «Специально, чтобы они не встретились», — говорили все.

На человека, впервые попавшего в суд, где шел процесс Санникова, он производил странное впечатление. Вокруг оппозиционного политика стояли мальчишки. Мирзоянову, Васильевичу и Яроменоку — чуть больше 20 лет, Гнедчику — 25. Половине адвокатов — меньше 30. После начала судебных процессов опытных юристов, взявшихся защищать оппозиционных политиков, стали лишать адвокатских лицензий. На смену им пришла молодежь.

Не больше лет оказалось и прокурору Антону Загоровскому, молодыми были следователи. «Власть хочет повязать молодежь», — шептались перед судом.

Процесс Андрея Санникова длился 10 дней. В принципе он мог длиться гораздо меньше, поскольку все изначальные формулировки обвинения остались без изменений.

Они не менялись с марта, когда по делу о массовых беспорядках были вынесены первые приговоры. В каждом из них фигурировала «бесчинствующая толпа из нескольких тысяч лиц, объединенных в единую разрушительную силу», «личный пример», которым обвиняемый вдохновлял толпу, упущенная прибыль предприятий, уничтожение имущества администрации президента («5 декоративных насаждений — можжевельника «казацкого», остекления входных дверей и окон, 14 дверных коробок и полотен, 10 оконных коробок, 8 метров водосточных труб»), а также оружие, которым осуществлялись бесчинства: заостренные деревянные палки, черенки от лопат, топоры, ледорубы (читая приговор, судья пару раз назвала их ледоколами), а также удочки-телескопички, «ледяные снежки», огнетушители и вспышки от фотокамер, которыми, согласно обвинению, митингующие светили в глаза сотрудникам ОМОНа.

Андрей Санников попросил судью произнести приговор целиком. Судья Наталья Четвертакова читала чуть больше часа. Зал, как и положено, слушал приговор стоя. Через 15 минут абсурдного текста на лицах родных обвиняемых появилась растерянность. Через полчаса иностранный дипломат в первом ряду попросил своего переводчика-синхрониста замолчать: «Thanks, enough» («Спасибо, достаточно»). Через 50 минут Люцина Юрьевна и мама Андрея Алла Владимировна присели на скамью. Милиционер потребовал встать. Через час Андрей Санников не выдержал:

— Я просил огласить приговор целиком, чтобы ЭТО услышали все. Но в зале находится моя мать, которой плохо. Пожалуйста, хватит.

Объявленные судьей сроки не стали сюрпризом. Фразу «лишение свободы на срок до 15-ти» помнили все, на оправдание никто не рассчитывал. 6 мая Людмила, мать Федора Мирзоянова, громко заявила, что всё происходящее подстроено, судья задает только выгодные обвинению вопросы. Ее удалили из зала и не пропустили даже на приговор.

Дождаться вердикта за дверями зала суда остались около сотни тех, кого не пустили внутрь. Когда открылись двери, из-за них стало доноситься скандирование: «Свободу!», «Позор!»

— Федя, я люблю тебя! Я с тобой! — вдруг закричала снаружи Людмила Мирзоянова. Отталкивая ее, милиционеры выстроились в дверях.

— Пропустите мать! Дайте им хоть увидеться! — кричали в толпе.

Людмилу Мирзоянову в зал не пустили. Осужденных увели.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow