С председателем Комитета ООН по мирному использованию космического пространства Думитру-Дорином Прунариу беседует обозреватель «Новой газеты» Юрий БАТУРИН. Интервью герой дает на русском языке.

— Пожалуй, впервые космонавт стал дипломатом ООН столь высокого ранга?

— На этот пост я избран на два года сравнительно недавно и представляю интересы не Румынии, а 70 стран-членов Комитета. Я работаю в Комитете с 1992 года. Комитет — эффективная площадка для международного диалога по космической деятельности. Его компетенция связана как с космической техникой, так и с политикой и стратегией в области космической деятельности. Особое место занимают вопросы развития международного космического права. Все основные международные соглашения и договоры, связанные с космической деятельностью, были разработаны в рамке этого Комитета и приняты резолюцией ООН.

— Насколько актуальны проблемы, рассматриваемые Комитетом и его подкомитетами?

— Более чем актуальны! Судите сами: от обсуждения мер и путей поддержания космоса и его использования только в мирных целях до образовательных и прикладных программ в области космонавтики, особенно для развивающихся стран, и стипендий студентам; от использования ядерных источников энергии в космосе до угроз, связанных с космическим мусором и астероидной опасностью. Тут и проблемы использования геостационарной орбиты как ограниченного ресурса, и использование космических систем для предупреждения и ликвидации чрезвычайных ситуаций. Имея в виду бесконтрольное развитие космического мусора, вмешательство спутниковых частот, отсутствие каких-либо взаимных норм для космического движения, новый пункт, добавленный по повестке дня, связан с долгосрочной устойчивостью космической деятельности. И многое другое.

— 50-летие полета Гагарина отмечали?

— Празднование Года космоса продолжается, и 1 июня у нас пройдет специальная сессия Комитета, чтобы отметить юбилей первого полета человека в космос. Может быть, не случайно в этом же году исполняется и 50 лет со дня первой сессии Комитета ООН по Мирному использованию космического пространства. 1 июня отметим и этот юбилей.

— В твоей судьбе удачно сошлись две линии — космическая и дипломатическая. Ты доволен таким сочетанием?

— Конечно. В моей работе важно не только быть дипломатом, но и много знать о космической деятельности в мире, которая сегодня невероятно широка. Только понимая тонкости космической деятельности, можно быть эффективным в космической дипломатии.

— В детстве и молодости не мечтал стать дипломатом?

— Нет, но что-то в характере у меня было: я всех мирил, пытался искать и находил компромиссы. Но отсюда до настоящей дипломатии, конечно, очень далеко. Я мечтал строить самолеты и летать. Моя карьера задумывалась и началась как техническая.

После полета в космос меня стали приглашать на конференции, приходилось принимать участие в различных комиссиях и космических организациях. Мои учителя — специалисты, профессора, дипломаты — учили меня и учились сами. Так постепенно я и стал дипломатом.

— И не просто дипломатом, а чрезвычайным и полномочным послом!

— Действительно, это очень значимо в Министерстве иностранных дел. В МИДе свои рамки, порядки, строгий протокол — словом, это особый мир. Но сейчас я получаю зарплату как председатель Научного совета Румынского космического агентства (а когда-то был и руководителем агентства), поэтому не связан жесткими дипломатическими рамками. Так что у меня достаточно свободы, чтобы практически без ограничений заниматься любимым делом — космонавтикой.

Отбор

— Давай открутим часы на несколько десятилетий назад. Как ты попал в космонавты?

— Я закончил авиационный факультет Бухарестского политехнического института. Моя жена, Крина, училась на том же факультете курсом младше. Переехал в город Брашов, стал работать на авиазаводе. Появились дети. Мне обещали квартиру через два года. В марте 1977-го призвали в армию на полгода, в школу офицеров запаса. Я уже подумывал, как после военной службы буду устраивать свое семейное гнездо. Но в апреле командир части пришел к нам в класс, где собрались мы — молодые командиры, человек 40 нас было, и начал сначала издалека — мол, и Румыния занимается космическими исследованиями, рассказал про программу «Интеркосмос». А потом вдруг сразу спросил, не хотим ли мы попытаться пройти отбор в кандидаты в космонавты.

— Вот так обыденно? И вы так сразу приняли это предложение за чистую монету?

— Мы, разумеется, не поверили, в основном потому, что информации о том, как попадают в космонавты, не было почти никакой. К тому же румынская космическая активность не имела никакого отношения к авиации, с которой мы были связаны. И я совсем не думал о космосе. У меня есть завод, профессия, квартиру скоро дадут… Что еще надо?

Командир предложил пройти медицинское обследование. Думаю, почему бы не съездить в Бухарест? Во-первых, интересно полететь на военно-транспортном Ан-26. Во-вторых, увижу жену. Да и состояние своего здоровья неплохо бы понять. И я сказал «да».

Нас набралось 17 человек, правда, были и другие группы. Комиссия признала нас всех негодными, мы порадовались пяти дням отпуска и забыли об этой истории. Однако в августе пятерых из нас вызвали вновь, и трое прошли комиссию, в том числе и я. (В апреле я был немного простужен, да и веса лишку набрал.) По всем группам отобрали всего пятерых румынских кандидатов — четырех гражданских инженеров и одного военного.

Перевели нас в воинскую часть, где проводилась начальная подготовка: общие представления о ракетной технике и, разумеется, спорт. Стали учить русский язык. В школе я учил французский и немецкий, а русский мне давался с трудом.

В начале 1978 года троих из нас (по лучшим показателям) отправили в Москву в Институт медико-биологических проблем. Снова медкомиссия, и нас осталось только двое. «Вы признаны годными для полета в космос и поедете в СССР», — сказали нам.

Подготовка

— В каком же статусе ты приехал в Союз? Призванный на полгода лейтенант?

— К тому времени я, подлейтенант запаса, уже снова стал гражданским, но командующий ВВС предложил мне надеть погоны. Я согласился и 13 марта стал старшим лейтенантом соответственно своему возрасту. Через неделю мы уже прилетели в Москву на аэродром Чкаловский, рядом со Звездным городком. Нас встретил Алексей Архипович Леонов.

На следующий день началась подготовка по 8 часов в день на русском языке. Я понимал формулы, но говорить не мог.

В Звездный стали приезжать преподаватели Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, у которых был огромный опыт обучения иностранных студентов. Добром вспоминаю свою учительницу Майюну Михайловну Яснову. Первое, что она сделала, — запретила использовать словарь. Мы испугались. Но так она заставила нас думать по-русски. Уже через полгода я мог свободно говорить и все понимать в моей сфере деятельности. А через полтора года вообще проблем не стало.

Я, совсем недавний студент, быстро вошел в атмосферу учебы, где, как в студенческие времена, иногда нужно за ночь подготовиться к экзамену.

— Вы уже группой готовились?

— Да. Кандидаты в космонавты из пяти стран. Через год добавились вьетнамцы. Мы все были молоды, занимались интересным делом, сблизились и до сих пор остаемся хорошими друзьями.

— Конкуренция чувствовалась?

— В принципе, кто полетит — оставалось делом политиков. От нас это не зависело. Но одно исключение есть. Это Митикэ Дедиу, который позже стал моим дублером. Митикэ — производное имя от Думитру, но когда мы уже учились в Звездном городке, ему поменяли имя на Думитру, решив, что на русском Митикэ звучит как-то несерьезно.

Митикэ был на десять лет меня старше. Не летчик, а инженер-связист. Майор. А я стал старшим лейтенантом за неделю до приезда в Звездный. «Ты должен меня слушать, как положено в армии, и держаться на вторых ролях», — говорил он. «Митикэ, посмотрим, как пойдут дела», — отвечал я. «Нет, я военный, и я знаю, что полечу». Он полагался на то, что старше по званию, я — на то, что надо учиться.

— И учился с усердием?

— Да. Меня очень увлекало, что мне дают совершенно новые знания, которых у меня, да и почти ни у кого не было. Мой инструктор Николай Николаевич Чухлов был на два года моложе меня. Почти ровесники, мы очень сдружились. Я оказался его самым первым учеником как космонавт. У нас обоих были амбиции: у меня — подготовиться на «отлично», у него — выучить меня на «отлично». Много раз мы оставались после занятий и продолжали работать. Он хотел, чтобы я буквально чувствовал, а не просто понимал все процессы в системах корабля. И он оказался прав. Когда достигаешь такого уровня, совсем по-другому доверяешь технике. В итоге я все экзамены сдал на пятерки, чем был страшно горд.

— Как сложилась судьба Дедиу?

— Румынские военные приезжали в Звездный городок каждые три месяца. В конце концов, они выбрали меня. Это случилось 12 мая, в день его рождения, нам объявили это официально. А 14 мая 1981 года я полетел в космос с Леонидом Поповым.

Работа

— А после космического полета?

— Потом мы оба продолжали службу в ВВС. Вскоре он перешел в авиакомпанию ВВС и проработал там до пенсии. В 55 лет вышел в отставку в звании полковника. Я предлагал ему работать со мной в космическом агентстве. Он отказался, а ведь мог бы стать моей правой рукой: нам же дали уникальные знания, в Румынии таких людей больше нет. Друзей у него было мало. Он изолировался. Звоню ему иногда, но он и его семья реагируют холодно. Он все время после моего полета ревновал и чувствовал себя обиженным.

К сожалению, он не воспринял важного урока, который нам дали в Центре подготовки космонавтов: «Готовьтесь быть первыми, но всегда думайте, что будете вторыми!»

— Так ты сначала вернулся в ВВС, а потом возглавил космическое агентство Румынии?

— Да, меня включили в летный состав, но вскоре министр обороны своим приказом запретил мне садиться в кресло пилота, чтобы Румыния не потеряла своего космонавта — как Юрия Гагарина. Однако командующий ВВС разрешил мне летать штурманом, это было в его компетенции. Правда, то была не очень значительная часть моей работы. Все больше и больше приходилось заниматься космическими делами. Наконец, создали специальную должность — главный инструктор ВВС по аэрокосмической деятельности. Я начал участвовать в международных мероприятиях — проходить новые университеты.

— И тут в Румынии, как в других социалистических странах, начались бурные политические процессы.

— Шел 1990 год. Я написал премьер-министру Петро Роману докладную записку с предложением создать Румынское космическое агентство. Через два дня меня приглашают зайти в правительство. Сказали коротко: «Для вас есть важная информация».

«Ура!!!» — я подпрыгнул от радости. Надо же, как быстро, без всякой бюрократии теперь реагирует правительство! Прихожу к премьеру со словами: «Как я рад, что вы уже прочитали мою записку!» «Какую записку? — удивился он. — У нас совсем другие проблемы. Я хочу, чтобы вы возглавили гражданскую авиацию. У вас какое звание?» — «Майор». — «А какое звание хочешь получить? Генеральское?» — «Неловко, — ответил я, — прыгать через звания, которые другие годами заслуживают». — «Ну, неловко, тогда будешь полковником. Ниже уже мне неудобно».

Позвонил он министру обороны, и в тот же день я стал полковником. И начал свою работу заместителем министра транспорта и начальником гражданской авиации.

— Да, в революционные времена новому поколению руководителей всегда оказывается трудно.

— Да. Сформировались профсоюзы и выдвигали свои требования. Многие подразделения румынских авиалиний требовали самостоятельности. В 1991 году меня направили на подготовку в Канаду, а когда я вернулся, министром стал уже другой человек, который без консультаций со мной реорганизовал мой департамент. Я представил ему докладную записку о мерах поддержки гражданской авиации в новых международных условиях. А он мне: «Меня не интересует ТВОЯ авиация». Но авиация была не моя, а государственная, и я отправил ему записку, зарегистрировав ее в министерстве. Мои попытки раздражали его, и он убедил премьер-министра, что работать со мной не сможет. А через день назначил вместо меня совсем молодого неопытного летчика. Я вернулся в ВВС и служил там до 1998 года, и вот тогда возглавил Румынское космическое агентство. В 1999 году закончил шестимесячный Национальный колледж обороны (высшая школа для политиков и руководителей разных отраслей), в 2000 году стал генералом, в 2003-м получил уже вторую звезду. Так что путь от космонавта до руководителя занял более 20 лет.

Награда

— Насколько я знаю, власти не слишком благосклонно к тебе относились, начиная с послеполетной награды.

— Действительно, все началось со встречи в аэропорту Бухареста. Традиционно во всех странах своих космонавтов встречали первые руководители. Выходим мы с Леней Поповым из самолета, а сзади Леонов говорит: «Ну, Дима, дорогой, вижу, с тобой будет трудно…». Нас даже не премьер встретил, а заместитель председателя Национального совета по науке и технологиям.

Пока советская делегация была в Бухаресте, нам с Дедиу говорили: «Ребята, у вас все будет — квартира, мебель, машина…». А потом командующий ВВС позвонил: «Знаете, что-то случилось с квартирами, какие-то генералы их забрали, надо подождать». Так что за полет я получил только три дополнительные месячные зарплаты, и более ничего.

— А как же награда?

— Сразу после возвращения из полета мы получили сообщение, что руководство СССР наградило нас с Леонидом Поповым орденами Ленина и званиями Героев Советского Союза. Через несколько часов передали, что Чаушеску наградил меня и Леонида орденами Победы. Но протокол, подписанный СССР и Румынией, предусматривал, что после полета космонавтам вручают высшие награды стран. Посол СССР направил ноту: протокол предусматривает присвоение звания «Герой Социалистической Республики Румыния». В результате Чаушеску даже согласился, но жена его была против. Все же на следующий день сообщение о награждении прошло в прессе.

— Чем вызвано такое отношение к тебе? Ведь гимнастка Надя Команечи, если не ошибаюсь, стала Героем Социалистического Труда Румынии.

— Дело в том, что Надю Команечи подготовили в Румынии. А меня — в другой стране. И летал я на технике другой страны. То есть мой полет — не заслуга Румынии. Да и отношения Чаушеску с СССР были не самыми лучшими. К тому же звание «Герой Румынии» было только у Чаушеску и его жены. Никто не должен был затенять их блеск своим геройством. А меня народ принимал как нового молодого Героя Румынии. И тогда они запретили показывать меня по телевидению, газетам разрешили помещать обо мне лишь маленькие заметки на последних страницах.

— В общем, жил ты обычной жизнью простого человека?

— Абсолютно. Отправил детей к родителям в Брашов, отец был там начальником цеха на заводе, мама — учительницей, дети ходили там в детский сад, а мы с Криной жили в Бухаресте в военном общежитии. Потом с грехом пополам получили квартиру. Спали на матрасе на полу — ничего из мебели не было.

— А послом как стал?

— Когда наше руководство решило, наконец, установить нормальные отношения с Россией, про меня вспомнили. В 2004 году вручили верительные грамоты. В России фиксировали и помнили все негативные высказывания румынских руководителей о ней. Примерно четыре месяца все мои связи в Москве ограничивались департаментом МИДа, который занимался Румынией. Вот тогда я понял, что такое настоящая глубинная дипломатия. Многие журналы и газеты просили интервью, ведь и космонавт, и посол — это привлекало внимание. Все, что я сказал о своих планах как посол о том, как решить взаимные вопросы, было воспринято положительно. Я же приехал в Россию построить хорошие отношения, а не разрушать их. А через четыре месяца передо мной вдруг открылись все двери, мой телефон не умолкал, все положительно отзывались на мои просьбы о встрече. Поэтому, думаю, моя подготовка как космонавта (тогда я этого еще не понимал) позволила мне через четверть века внести важный вклад в нормализацию отношений между нашими странами. По значимости это не меньше космического полета.