Трехлетие со дня инаугурации главы государства Дмитрия Медведева итожит его президентство, потому что оставшийся год пройдет под знаком выборов. И в этом смысле он нерепрезентативен. Поэтому есть смысл оценить промежуточный результат, предварительно оговорившись, что «Новая газета» — пресса не оппозиционная, а свободная. Поэтому мы оставляем за собой право на не слишком модные позитивные оценки действий президента.
За три года Дмитрий Медведев не смог освободить самого себя от обязательств перед Владимиром Путиным, которые он взял, еще будучи преемником. В этом конструктивный недостаток модели преемничества по-русски. Одно дело, когда вы — Хуан Карлос, ожидающий физической кончины каудильо, чтобы обнаружить себя политиком с развязанными руками. Здесь история другая — Путин никуда не уходил. Поэтому о совсем уж самостоятельной политике президента Медведева говорить не приходится: оттепель могла быть только весьма непоследовательной, как нынешняя московская весна.
Эпоха Медведева была омрачена грузинской войной, в которой Россия повела себя так, как если бы она была метрополией, а Грузия — ее далекой мятежной провинцией. Зато благодаря этой маленькой победоносной кампании рейтинг дуумвиров поднялся на поистине олимпийские высоты. Но как и ожидания, связанные с Медведевым, оказались завышенными, так и разочарования — преждевременными.
В своем естественном критическом отношении к власти мы и не заметили, что при Медведеве появилось то, чего не было и не могло быть при Путине, — общественное мнение.
Понятно, что прежде всего это заслуга самого общественного мнения. Но чтобы оно не осталось вещью в себе, чтобы о его существовании стало известно вне сетевого пространства, у него должен был появиться канал, ведущий из «виртуала» в «реал». И вот таким ретранслятором стал президент. Публичное обсуждение законов в интернете, улавливание сигналов снизу о таких сюжетах, как, например, «Охта-центр» и Химкинский лес (пусть и с разным результатом на выходе), формирование института общественной экспертизы резонансных судебных решений — все это усилители общественного мнения. В отсутствие работающих институтов представительной и партийной демократии апелляция к президенту через голову бюрократии стала демократическим инструментом. Хорошо, что он появился. Но проблема Медведева в том, что этот инструмент не может быть единственным, если он намерен стать эффективным: сигнал, исходящий от общества и перенаправленный бюрократии, вязнет. Это — ручное управление демократией в отсутствие нормальных механизмов.
Из области достижений, хотя тоже в режиме ручного управления, — это принуждение к ротации региональных элит. Главы регионов не могли чувствовать себя в безопасности. Закончилось многолетнее феодально-застойное правление «тяжеловесов», включая главного из них — Юрия Лужкова. В нормальных условиях ротация идет благодаря гражданскому контролю, выборам, ограничениям сроков правления. Если этих механизмов нет, приходится действовать первому лицу.
Наконец, Медведев все-таки существенным образом переформатировал внешнюю политику России, на которой лежала печать мюнхенской речи Путина. При Медведеве Россия скорее была вместе с мировым сообществом, а не против него.
И, пожалуй, для личной эволюции взглядов Медведева важен сам факт признания того, что модернизация должна быть не только и не столько технологической. Что позволило ему завоевать симпатии молодых-образованных-урбанизированных. С их точки зрения, Медведев лучше, чем не-Медведев. А вот добился ли он того, чтобы они за него дружно проголосовали, — это вопрос, который требует практического тестирования.
Если, конечно, до него дойдет дело.
