Жить в Республике Коми и ничего не знать о ГУЛАГе так же невозможно, как, допустим, жить в Белоруссии и никогда не слышать о партизанах.
Это аксиома.
Рассказывать в Республике Коми о чудном усатом менеджере, обеспечившем все победы и славу страны, примерно то же самое, что рассказывать людям, пережившим ленинградскую блокаду, о недорогих и дивных машинах «Фольксваген», которыми Гитлер снабжал немецкий народ.
Это было аксиомой до недавнего времени, пока не началась тайная и ползучая реабилитация сталинизма. И вот пока БЫЛО — удалось сделать невероятно много. Более 100 тысяч репрессированных обрели имена в Книге памяти Коми. Скольких еще удастся вытащить из архивного забвения — неизвестно.
И все-таки. Никто в Коми не поверит, что железную дорогу до Воркуты тянули комсомольцы-добровольцы или что они же в течение многих лет почти бесплатно, просто из горячей любви к стране и вождю добывали здесь черное золото. В справке обкома партии республики за 1940 год приводятся данные о доле лагерей в промышленном развитии Коми АССР: 90 процентов производства электроэнергии, половина всего заготавливаемого здесь леса и полностью весь уголь.
— Даже в легкой промышленности лагерники участвовали, давали около 40 процентов, — добавляет историк Михаил Борисович Рогачев, председатель правления общественного благотворительного фонда жертв политических репрессий «Покаяние». — Да что там цифры и добыча ископаемых! Вот давайте посмотрим, кто стоял у истоков нашего фонда. У одного отца-основателя, журналиста Геннадия Невского, папа служил в администрации лагеря, у второго, зампреда Госсовета республики Ивана Егоровича Кулакова, родители — сосланные в наши края воронежские крестьяне, вырос он сам в спецпоселке. И для Ивана Егоровича увековечивание памяти жертв репрессий стало личной историей.
Личной она была и для тогдашнего (1998 год) главы республики Юрия Спиридонова. «ГУЛАГ был, и его не обойдешь» — спиридоновская фраза. Еще при cоветской власти Спиридонов нашел место расстрела деда своей жены и поставил там крест. Это сейчас имя деда — священника Димитрия Спасского, замученного красноармейцами, совершавшими в 1918 году карательный поход на корабле «Доброжелатель» (!), — канонизировано, а тогда он даже реабилитирован не был…
— А что это у вас такое подозрительное количество приличных людей, помнящих родство, у власти было? — спрашиваю я у Рогачева.
— Это Север, — улыбается он. — Другое здесь не задерживается. Тяжело слишком.
Север не Север, но почему-то получилось, что в большинстве субъектов Федерации издание мартирологов было повинностью, которую нехотя взваливали на себя госчиновники и товарищи в разного цвета погонах, а в Коми создали общественный фонд, главой которого всегда был (и есть) кто-то из руководства республики.
— А чем фонд лучше? — спрашиваю у Рогачева.
— А тем и лучше, что, с одной стороны, раз общественный, значит, более свободный, и в то же время это постоянно действующая структура, имеющая целых два источника финансирования: государственную целевую субсидию и пожертвования. В Коми есть официально утвержденная госпрограмма по увековечиванию памяти жертв репрессий, и фонд — основной ее исполнитель. Правительство республики продолжает нас поддерживать, издание мартиролога оплачивается из республиканского бюджета. А теперь уже мы и сами научились искать и использовать деньги.
Архивные изыскания сейчас крайне затруднены, об этом уже много писалось и говорилось, я не буду на этом останавливаться, но все-таки те, кто действительно хочет, умудряются и сейчас что-то делать, и Республика Коми — тому пример.
— Одно ведомство запретит, а другое — не заметит, да и разрешит, или просто какой-то человек встретится там, может, с не должным рвением относящийся к новым приказам, а может, не желающий скрывать правду… Новая запретительная инструкция о допуске к прекращенным уголовным делам касается МВД, Росархива и ФСБ, а какие-то ведомства не упоминаются. Значит, мы в эти ведомства пишем и получаем ответ от них. Живем, живем — мы все-таки живем! — так или почти так говорит мне Рогачев.
Издание мартиролога — самая главная часть работы «Покаяния», но не единственная.
Среди жертвователей на один из выпусков Книг памяти нахожу далекое от России имя — Талгат Ибрашев. Имя оказывается не таким уж и далеким — казахским. Талгат долгие годы пытался найти следы деда, погибшего в лагере. Поисковики «Покаяния» отыскали в архивах, где именно дед сидел и где был сам этот лагерь. Талгат приехал на место, ставшее последним приютом деда, больше чем через полвека после его гибели …
Подобными поисками «Покаяние» занимается постоянно.
Естественно, что фонд — главный организатор всех событий, происходящих в День памяти жертв политических репрессий 30 октября. (Вот интересно, столько народу сидело и погибло ни за что, а спроси у любого на улице, что это за день такой, 30 октября, — и вряд ли кто скажет…) В Коми по всем церквям в этот день совершаются покаянные литургии, а в Сыктывкаре проходит обязательный поминальный вечер, на котором всегда присутствует глава республики. Исключением была только прошлая осень: именно на 30 октября было назначено какое-то важное мероприятие «Единой России». Назовем это просто стечением обстоятельств. Пока.
— У нас есть еще одно направление работы, — говорит Рогачев напоследок. — Поддержка школьных поисковых отрядов, которые занимаются исследованием мест, где находились лагеря и спецпоселки, и сбором воспоминаний бывших узников. Вы вот в Воркуту едете, познакомьтесь там с двумя учителями — Ириной Витман и Олегом Гудованым, они расскажут о своих путешествиях с учениками по воркутинской тундре.
И я знакомлюсь. И они рассказывают.
Вернее, сначала — показывают. Показывают роскошный школьный музей, занимающий два больших зала на последнем этаже средней школы № 14 шахтерского поселка Воргашор в двадцати километрах от Воркуты. На сегодня этот музей — единственное место в этих краях, где тебе внятно не только расскажут, но и покажут, а что вообще это такое было — воркутинские лагеря. Среди раритетов есть даже настоящая дверь из барака усиленного режима — с кормушкой. Музею десять лет, он гордость школы, хотя были в его судьбе и драматические моменты, когда все с таким трудом добытые экспонаты лежали за неимением помещения в подвале. Десять лет и детским экспедициям по тундре. Все экспонаты музея собраны ребятами, в оформлении стендов и витрин помогли немного родители, тексты написаны тоже ребятами вместе с учителями. И макет лагпункта они сделали все вместе.
Ирина Владимировна Витман — учительница физкультуры, музеем она занимается как педагог дополнительного образования, за что получает страшные деньги — 235 (двести тридцать пять) рублей, 5 процентов от ставки. Олег Алексеевич Гудованый — географ из воркутинской 35-й школы. Их совместная работа и есть великолепный пример того самого «сетевого взаимодействия» школ, о котором много говорят администраторы образования. Ирина отвечает за «туристическую» составляющую походов, Олег придумывает, куда идти и зачем.
Ирина: «Я без него не могу. Олег главенствует, мне-то проще, я знаю, что у меня есть надежный мужчина, и с нами ничего не случится. А вообще мы, конечно, соратники…»
Ирина Владимировна немножко скромничает: именно благодаря ей во время экспедиции в заброшенный шахтерский поселок Юр-Шор было найдено точное место расстрела участников лагерного восстания 1953 года. В 2007-м впервые на этом месте отслужили панихиду…
Олег: «Ходить в походы просто так — это совершенствовать физическую форму, а хотелось, чтобы походы что-то давали и уму. Чтобы дети своими глазами видели, что было и что стало. Вот мы идем по старой насыпи узкоколейки, я ребятам говорю: «Вот и вся память о первых строителях-заключенных, дорога разваливающаяся эта, только мы сейчас идем по ней накормленные, а представьте, каково им было, голодным, разутым и раздетым…»
— А что, — спрашиваю я, — всевозможные образовательные чиновники относятся к вам благосклонно?
— Ну не очень, чтобы благосклонно, мы же не в раю живем, терпят нас, хоть мы и нарушаем их покой, иногда, правда, почти убивают равнодушием или попытками загнать в какой-нибудь регламент. Но нет регламента на полет творческой мысли…
Мне нравится, когда школьный учитель говорит ТАК.
Ирина: «Дети, которые прошли через нас, намного серьезнее — прежде всего в отношении к жизни. Мы ведь даем им больше, чем просто дополнительные уроки истории, мы все время соединяем историю и современность».
Одно из таких соединений — совместный видеоурок о ГУЛАГе с лицеем в подмосковном Коралове, основанном Михаилом Ходорковским.
Олег: «После каждого похода мы еще несколько месяцев обрабатываем материалы, готовим отчет обо всем виденном».
Я держу в руках отчет о последней экспедиции — в поселок Харбей, на бывший молибденовый рудник. Этот почти двухсотстраничный труд о заключенных и о геологах, работавших вместе и рядом, в котором все, виденное по дороге, описано и заснято самым подробным образом — пример профессионального и уважительного отношения не только к людям, но и к источникам: все снимки снабжены подробными подписями, в конце — глоссарий с объяснением терминов, каждому участнику экспедиции в отчете дано слово. Фактически за поход создается новый исторический источник.
Одиннадцатиклассник Данил Корловский:
— Наши походы и разговоры дали мне ощущение, что от меня лично что-то зависит, что я могу на что-то повлиять.
— А на что?
— Да хотя бы на то, чтобы больше не повторять ошибок и не попасть под такого рода власть…
Вполне достойно для семнадцати лет.
P.S. Сейчас до неприличности много говорится о патриотизме, и как-то так все получается, что патриотизм — это когда историю видят в розовом цвете, как майскую яблоню, стыдливо отворачиваясь от ужаса, происходившего в стране, или даже ужас этот выворачивая и делая из него всеобщее счастье. Путешествуя по Коми, беседуя с людьми, которые жили рядом с ГУЛАГом или прошли его, с людьми, которые изучали и никогда не отворачивались от кровавой истории собственной страны, я не встретила ни одного, кто бы эту страну, Родину то есть свою, не любил. Ни одного.
