Почти наверняка сегодня в Туркмении этот роман читался бы так, как в 1961-м в СССР — «Один день Ивана Денисовича». Вряд ли бы кто отложил его даже на ночь.

Только вот не предоставлено жителям Туркмении такой возможности — хотя роман и написан на туркменском языке. Да, в стране нынче другой президент, да, самый одиозный памятник Туркменбаши демонтирован, но по-прежнему Сапармурат Ниязов почитается национальным героем, о его злодеяниях по-прежнему предпочитают не говорить.

А автор романа Тиркиш Джумагельдиев — один из самых заметных туркменских писателей — по-прежнему остается непечатаемым и невыездным.

**Роман «Энергия страха, или Голова желтого кота» писался не по «живым следам», а непосредственно под пятой тирана, в ту пору, когда сама мысль о том, что не станет его и его режима, могла быть приравнена к государственному преступлению. К чему же могла быть приравнена правда о том, что происходит? Страшно подумать. Если это не подвиг писателя, что же тогда — подвиг? **

— Нурыев Абдулла!

— Я… Здесь.

— На выход!

Его провели по коридору в дежурку. За барьером сидел капитан. Пащик или Пащиков. Несостоявшийся актер из милицейского драмкружка.

— Артист, ты дурак или притворяешься? — спросил он.

Абдулла смотрел на него, чувствуя какой-то подвох.

— Если не понял, то объясняю: здесь не театр! И не надо здесь играть роль положительного героя, ясно? Положительные герои за воротами тюрьмы, дома сидят, а в тюрьме — преступники. Врежьте ему, чтоб запомнилось!

Стоявший сзади надзиратель с хэканьем вытянул Абдуллу дубинкой вдоль спины. Абдулла согнулся от боли, упал лицом на барьер.

— Хватит! Артисты с одного раза запоминают, так?

Капитан открыл барьерную дверцу:

— Заходи, артист!

Абдулла, с трудом разогнувшись, прошел за барьер. Капитан кулаком в спину толкнул его дальше, к служебной комнате. <…>

Капитан вошел вслед за ним и с порога начал орать:

— У тебя здесь роль одна — молчать!

И изо всех сил ударил дубинкой по диванному валику.

— И не высовываться!

Ударил еще раз. Развернулся, закрыл дверь и сказал уже спокойно:

— Ну что, не получился из меня артист?

И криво улыбнулся, без смеха в глазах.

— Садись.

Абдулла сел на диван. <…>

Капитан открыл дверь, выглянул в дежурку, затем запер дверь изнутри на ключ.

— Что ты натворил? Твое дело ведет главный следователь Айдогдыев.

— Да, он…

— Понятно, — кивнул Пащик.

Он задернул занавески на окне.

Открыл холодильник, достал несколько кружков нарезанной колбасы, наломал кусками хлеб и налил в коричневый от заварки стакан холодного чая.

— Ешь, только не подавись. На меня не обращай внимания.

Абдулла припал к чаю.

Встав возле двери, капитан заговорил в полный голос:

— У кого-то болит сердце, у кого-то понос или запор — а тебе какое дело? Ты что, в каждой бочке затычка?

Он еще раз ударил дубинкой по твердому валику дивана. Абдулла не заметил, как проглотил весь хлеб и всю колбасу. <…>

— Что бы ни говорил Айдогдыев — со всем соглашайся. Это самый страшный человек в системе.

— Понял. <…>

— Пока Он сидит, тебе дорога в театр закрыта. Скажи спасибо, если жив останешься. Здесь выживет тот, кто в стороне. Не говори ни одному человеку ни одного слова. С кем бы что бы ни произошло — не вмешивайся. <…> Скоро приведут одного русского — не вздумай к нему близко подходить. Пусть с него хоть кожу сдирают, тебе до этого не должно быть никакого дела. От старика в шляпе держись подальше. Один из организаторов покушения — его младший брат. Переберись в другой угол, ночью ложись лицом к стене.

Как утопающий хватается за соломинку, так и Абдулла сейчас надеялся на капитана Пащика. <…> Да, надо вести себя только так, как говорит Пащик. Пусть мир вокруг рушится — он его не спасет, даже если сильно захочет. Надо самому спасаться. Абдулла знал, что он слаб, не боец. Да и что значит — быть бойцом? С кем и с чем воевать?

Когда их завели в камеру, Абдулла, опережая других, занял дальний угол, лег, повернувшись лицом к стене, сжался, опасаясь, что кто-нибудь заявит свои права: мол, его место… Но никто и слова не сказал. Абдулла расслабился, ощущая приятную усталость. Глаза уже слипаются. И это лучше всего, сон нужен сейчас. <…>

С грохотом открылась дверь. Послышалась возня. Абдулла повернулся. Человек стоял, прижимаясь спиной к стене. Затем начал сползать и сел, вытянув ноги. Голова упала на грудь, рыжие волосы рассыпались, закрывая лицо. Если б какой-нибудь артист сыграл так на сцене, Абдулла заболел бы профессиональной завистью. Пащик сказал: «Приведут одного русского — не вздумай к нему близко подходить». Похоже, он и есть, видно, что пытали. Никто не подозвал его к себе, человек в шляпе тоже не издал ни звука.

— Сволочи! — прохрипел русский. — Дилетанты! Старых работников выгнали, набрали дураков. Я работал с Шамурадом Мухаммедовым. Но когда работал?! Скоро два года, как уволился из КНБ, уехал в Россию…

В камере стало так тихо, как никогда.

Шамурад Мухаммедов — некогда младший соратник Великого Яшули, прямой начальник КНБ, МВД и министерства обороны, был уволен со всех постов и недавно объявлен организатором покушения на Президента. Так вот он кто, этот русский!

— У меня в России дом, работа, я гражданин Российской Федерации, — говорил между тем русский, подняв голову, обращаясь ко всем. Абдулле стало не по себе, даже неловко. Ну не делается так — сразу ко всем обращаться, не на трибуне же — в камере. Зачем?

— Я приехал забрать с собой маму, мы продали квартиру, взяли билеты на завтра… Мне подбросили мой пистолет, который я сдал два года назад… Я ваш бывший соотечественник, я уважаю эту землю, это и моя родная земля… Они хотят заключить со мной сделку. Я должен наклеветать на Шамурада Мухаммедова. Должен сказать, что прилетел в Ашхабад по его приказу, как член его группы, как участник покушения на Президента. Мне говорят: «Не волнуйся, ты в тюрьме долго не пробудешь, мы передадим тебя российской прокуратуре как гражданина России». Я рассказываю, чтобы вы знали и запомнили правду…

В камере ни один человек не проронил ни звука, не было слышно ни малейшего движения. Абдулла почти был уверен — каждый думает про себя: «Если начнут допрашивать, скажу, что спал, ничего не слышал…» <…>

Абдулла почувствовал, как похолодели ладони. <…> Стало прохладно, как в жаркий день, когда веет свежестью в саду от легкого ветра и так сладко спится в тени тутовника…

Абдулла увидел себя в юрте с наглухо закрытым верхом и дверью. В руках — палка. Он гоняется за котом, ворующим мясо из карына. <…> Услышал человеческие голоса, но не успел понять, кто пришел, как получил удар по голове. Стало темно. Абдулла поднял голову, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть, и тут же получил удар по плечу. Вдруг глаза ослепила вспышка света — и он понял, что сон закончился. По камере ходили надзиратели с фонариками. Почему-то свет не включали. По стенам и потолку бегали зловещие тени — от людей, от поднятых дубинок. В какой-то миг луч света ушел в сторону и высветил людей в черных масках. Абдулла в ужасе закрыл глаза. Он ничего этого не должен знать и видеть! Не дай бог, заметят, что наблюдает за ними. Абдулла еще плотнее сжал веки и услышал над собой голос: «Это не он».

Шаги удалились. Абдулла скорчился и обхватил голову руками. Когда поднимался сильный ветер и расшатывал остов юрты, он, мальчик, сжимался в комок и шептал заклинание: «Уйди, беда! Сверни в сторону, беда!». И сейчас, взрослый человек, отец семейства, повторял те же слова…

В отдалении, возле двери, началась возня, послышались удары, тычки, пинки, хрипение.

Видно, набросились на беднягу русского. А он сопротивляется. Знает же, что никто не придет на помощь, что будет только хуже.

— Сволочи! Сволочи вы! — раздался голос русского. Затем — шлепок от удара дубинкой, характерный звук пинка в обмякшее человеческое тело — и все смолкло.

Шаги переместились в угол, который занимал человек в шляпе и его сыновья.

— Вы что делаете? Он же старик, у него больное сердце!

Затем раздался хрип, удар и началась свалка. Видать, сыновья бросились на защиту отца.

Сыновей яшули, очевидно, усмирили, повалили на пол. Слышались только удары дубинок по телу.

Открылась дверь. Кого-то волоком тащили, с кряхтеньем. Наверно, русского. Дверь захлопнулась — в камере наступила тишина как после урагана. <…>

Сыновья яшули колотили кулаками в дверь.

— Помогите! Позовите доктора!

Пришли трое с носилками. Зажгли свет. Один из пришедших, по-видимому, доктор, медленно, осторожно присел на корточки возле лежащего на спине яшули, проверил пульс. Потом сделал движение, будто прикладывает ухо к груди. У него в руках ничего нет, даже трубочки, чтобы слушать сердце. <…>

— Дай же лекарство, сделай укол, не видишь, как он лежит! — закричал сын.

— Ему уже не нужно никаких лекарств, — спокойно ответил врач.

Сыновья упали на колени, затряслись в рыданиях над телом. Потом, как по команде, замолчали. Положили отца на носилки, привели его одежду в порядок, погладили по лицу, взялись за ручки носилок и понесли к выходу. Путь им преградил охранник с автоматом:

— Куда? Вам запрещено выходить!

Один из сыновей взмолился:

— Это же наш отец!

— Положите носилки! — приказал автоматчик. — В тюрьме сыновей-отцов, матерей-дочек не бывает! Это тюрьма, понятно?!

— Вы убили отца, вам придется отвечать!

— Все видели, все свидетели! Если нам нельзя выходить, то и труп отсюда не вынесут! Не отдадим, пока не проведут экспертизу!

Автоматчик повернулся к медицинской команде:

— Чего рот раззявили? Забирайте у них носилки.

Те двинулись было, но остановились. Братья стояли стеной. Надзиратель с автоматом крикнул что-то в коридор. Оттуда в камеру ворвались трое в черных масках, с дубинками. На братьев обрушились удары наотмашь. Они даже руками закрыться не могли — держали носилки. Как по команде бережно опустили носилки, чтоб не потревожить отца, и только после этого сели на пол, свернувшись в клубок и закрыв головы руками.

Тело вынесли. Братьев перестали бить.

Камера молчала.

«Мы такие», — сказал себе Абдулла. И сам же себе задал вопрос: «Какие — такие?» Приезжий человек, шофер-дальнобойщик из Турции, удивлялся: «Я не понимаю, брат, почему туркмен мучает туркмена?». Белли Назар ответил бы сразу: в советское время в нас вбили такой страх, что с тех пор мы в полной покорности любой власти. А Великий Яшули превратил нас в рабов. Белли Назар еще бы добавил: раб на то и раб, что существо низкое. Дай ему крошечную власть — и он с садистской радостью начнет угнетать своего же брата-раба.

Абдулла не удивился, что рассуждает как бы от имени Белли Назара. Во-первых, так получалось солидней, убедительней. А во-вторых, безопасней. Это ж не его мысли, и его нельзя заподозрить или обвинить ни в чем.

Перевел с туркменского Сергей Баймухаметов

Полностью он будет опубликован в апрельском номере журнала «Дружба народов»