На прошлой неделе все обсуждали уроки песчаных революций, и прежде всего — революции египетской. Партизаны либерализма пугали оппонентов неминуемостью и неотвратимостью демократии. Приспешники и обожатели тирании в ответ пугали свою паству тем, что под личиной так называемой демократии прячутся на самом деле Хаос, Тоталитарный Исламизм и Запад (кому что страшнее — выбирай на вкус). Игорь Сечин (как бы по должности товарищ Швондер путинской контрреволюции) был предельно конкретен: так называемая демократия есть всего-навсего спецоперация фирмы «Гугл».
Facebook запретят, Google отрежут G, Twitter снова заменят на телеграф — тревожились жители социальных сетей. И это логично. Об этом же думали идеологи и стратеги авторитаризмов по всему миру: нужно срочно пилить сук, на котором висишь, чтобы не угодить в сеть.
Мы спорили о том, можно ли в России запретить фэйсбук, в баре, набитом в полночь по случаю завтрашнего выходного. Я глядел на юношу, стоящего у стойки и курившего сигару, и твердо ответил: «Нет!» Просто было понятно, что для этого юноши его сигара, его фрэндлента в фэйсбуке и возможность пойти в бар в день накануне выходного — это одно целое, его приватная потребительская жизнь, его свобода и образ существования.
Действительно, мягкие, полумягкие и полужесткие авторитаризмы начала XXI века, пришедшие на смену тоталитаризмам и суровым диктатурам века прошлого, построены, как правило, на специфическом контракте населения с правящими элитами. У населения, во всяком случае значительной и наиболее активной его части, есть полная свобода потреблять и жить приватной жизнью, но при условии, что оно не требует политического представительства, участия в государственных делах и не посягает на сложившиеся принципы распределения богатства. Это позволяет авторитаризмам сильно сокращать издержки на насилие, применяя его только к тем, кто контракт пытается нарушить.
Социальные сети по природе своей вовсе не площадки гражданского активизма. Их сногсшибательная популярность определяется тем, что они социализируют человека в его стремлении к потреблению: что прочитать, что слушать, куда пойти? В отличие от рекламы и телевизора, работающих как отбойный молоток, социальные сети позволяют настроить это потребление гораздо более тонко, позволяют найти в море предложений и социальных стандартов свою специфическую нишу, структурируют эдакие микроойкумены со своим потребительским микроклиматом. Позволяют нащупать и выбрать стиль жизни, индивидуальный и социальный одновременно.
Но потребительская свобода оказывается по-своему привязчива. Акцент постепенно сползает со слова «потребительская» на слово «свобода». И вот уже в качестве клубной темы в фэйсбуке, смысл которого — несфокусированное кокетство, котируются политические темы, за которые сыплются лайки от Маши и Даши. Политика тоже оказывается вдруг аксессуаром приватной жизни.
И что прикажете делать авторитарному правительству? Нарушать контракт? Запретить девочкам жеманничать, описывая свой завтрак, а мамашкам вывешивать фотки своих карапузиков? Лишить передовые отряды потребительского класса свободы частной жизни? Его главного удовольствия, ради которого он готов закрывать глаза на воровство воров и безобразия стражей порядка? И что — сегодня запрещать фэйсбук, а завтра, может быть, — айфон? И это людям, для которых слова «мой фэйсбук, мой айфон, мой айпод» звучат отчасти как молитва и слегка как гимн?
Ну, может быть, брутальный филолог Игорь Сечин и пошел бы на такой подрыв основ. Но что это будет значить? Это все равно, что засунуть человеку охапку снега за шиворот и рассчитывать на продолжение дружеской прогулки. Или, говоря языком политики, это означает необходимость совершенно другого режима, с совершенно иным уровнем тотального принуждения и контроля. И все равно, несмотря и вопреки контролю и насилию, самая главная мина, заложенная таким шагом, будет заключаться в том, что все эти люди, лишенные возможности твиттить и постить, будут расти и жить с одной революционной мыслью: там, У НИХ, это все МОЖНО, а здесь, У НАС, — почему-то НЕЛЬЗЯ! И эта мысль, простая и неотвязчивая, как вувузела, неминуемо сметет режим любых нефтегазовых головорезов, чуть раньше или чуть позже.
С другой стороны — как быть авторитаризмам? Ведь мощь и опасность сетей не в том, что кто-то где-то болтает о политике с Женей и Ксеней. А в том, что сети лишают авторитарные режимы монополии на коммуникацию. Главное оружие современных авторитаризмов — телевизор — вступает здесь в эру своего заката. Разумеется, влияние и охват его еще значительно превосходит сети. Но — монополия подорвана, и в какой-то момент, как это было в Тунисе, некое событие, несмотря на информационную блокаду, как искра проносится по сетям, становится общенациональным трендом. И ситуация вмиг переворачивается: в блокаде оказываются уже те, что сидят в телевизоре, ибо все, что они ни скажут теперь, рассматривается как заведомый и злостный обман. А монополия на «настоящую» информацию переходит, наоборот, к сетям, которые превращаются не только в информатора и агитатора, но и в стихийного организатора. Ситуацию усугубляет то, что полицейские, армейские полковники и даже министры мечтающего сбежать куда-нибудь правительства, как выясняется, тоже давно сидят в сетях и черпают оттуда картину происходящего.
Сила сетей в их аполитичности. Поэтому авторитаризмам с ними так трудно бороться. Сегодня они —часть городского и молодежного потребительского канона, в них поют тенорки мамаш, вибрирует скука офисных сидельцев, звучит гламур от клубных завсегдатаев. Но коварство сетей для авторитаризмов заключается, во-первых, в том, что граница между публичным и личным здесь принципиально отсутствует. Не только личное становится публичным, но и публичное вдруг неожиданно начинает переживаться как глубоко личное. Во-вторых, сети преодолевают традиционные иерархии, отрицают их. И наконец, сети трактуют свободу как элемент личного бытового комфорта. Трюк в том, что сети освобождают людей прежде всего от неуверенности, закомплексованности, неумения ориентироваться, от недостатка общения и информации, а заодно уже — в пятую очередь, как выяснилось, и от авторитаризмов. В общем, сети не влезают в старый «потребительский» контракт. Ход за авторитаризмами.
