ФОНДУ «ВЕРА» 15 ЛЕТ. СПЕЦВЫПУСКОбществоПри поддержке соучастниковПри поддержке соучастников

«Как мы с ними, так и с нами будет»

Духовное завещание главврача Первого Московского хосписа Веры Миллионщиковой

Этот материал вышел в номере № 135 от 29 ноября 2021
Читать
Вера Миллионщикова

Вера Миллионщикова

Этот материал был опубликован 28 января 2011 года. За сорок дней до этого ушла из жизни главврач Первого Московского хосписа Вера Миллионщикова. Ее духовное завещание семья отдала в руки только нашему обозревателю Зое Ерошок.

Зоя Ерошок ушла из жизни 21 ноября 2018 года в Первом московском хосписе.

Дорогая Вера!

Ты часто повторяла: «Жить надо сегодня. Не у всех есть завтра». Сорок дней назад завтра не стало у тебя.

Ты начинала с акушерства, а закончила хосписом. Признавалась: «Когда до меня самой дошел этот факт, я сказала: «Ни хрена себе!»

Ты говорила: «Жизнь — путь к смерти». Но на этом пути ты сама любила жизнь и только жизнь. Считала, что смерть — всегда страшно.

По понедельникам утром ты проводила в хосписе конференцию, где обсуждалось все: сколько больных в стационаре, кто умер, как это происходило, как пережили родственники, чем можно им помочь. А потом кто-то из твоих сотрудников делал выступление — о психологии или о хосписном опыте на Западе или о чем-то немедицинском, ты любила в медицине именно немедицинское. И вот 20 декабря прошлого года, в очередной понедельник, как рассказывала мне твоя дочь Нюта, вы ехали на работу и дико застряли в пробке, и ты сказала Нюте: «Ну ладно, сейчас позвоню, скажу, чтоб проводили конференцию без меня. Я написала текст. Но его нельзя комкать. В следующий раз прочту». На следующее утро ты умерла.

Через неделю Нюта нашла этот текст. Сначала не хотела никому показывать. Потом решила отдать его только мне. Сказала: «Мама вам доверяла».

Дорогая Вера! Я все понимаю: ты готовила текст для конференции. Ты не собиралась умирать. Ты очень хотела жить. Но сегодня этот твой текст воспринимается как завещание. Твое, Вера, завещание — хоспису. И не только хоспису.

И вот что еще. Ты, Вера, не очень умела хвалить. Ты хвалила персонал, но чаще всего такой стратегической похвалой: вот надо похвалить, чтобы поддержать. Но ругала ты очень хорошо, конструктивно. И исключительно из-за запредельной ответственности и совестливости. Сама ты по поводу своей ругани, знаю, переживала и хотела сразу после встречи этого Нового года собрать у себя в кабинете всех сотрудников и поговорить с ними только любовно, вот абсолютно не ругаючись. Не успела. Но я думаю, они все равно знали, что ты их любишь. Мы всегда знаем, когда нас любят.

Ну хватит предисловий, теперь — слово тебе, Вера.

Письмо Веры Миллионщиковой. Фрагмент

Письмо Веры Миллионщиковой. Фрагмент

Письмо Веры Миллионщиковой

«Горит огонь в очах у молодых людей,
Но льется свет из старческого ока.
Виктор Гюго

Я хочу рассказать вам, как мне сейчас трудно с вами работать. Мне, которая создала этот хоспис и все, что его наполняет: от заповедей до их исполнения, до персонала, то есть всех вас.

Мне 68 лет, я болею, болею хроническим заболеванием, которое трудно лечится.

Мне очень трудно дается осознание того, что я не прежняя: не могу слазить на чердак и выйти на крышу, не могу взбежать или стремглав спуститься с лестницы, не могу неожиданно нагрянуть в любое время суток в хоспис, не могу сделать обход, чтобы показать вам, у кого из больных неудобно для него стоит тумбочка, что лежит больной неудобно, что конъюнктивит у него, стоматит, что кожа сухая и нужно не только его долить, но и два-три раза в день обработать кожу кремом для тела, которого нет в карманах халата каждого из вас, что вы забываете причесывать больных по утрам и в течение дня и что небритый мужчина — ваша промашка, что вот здесь надо снять невротические массы с пролежня больше, а что здесь лапарацентез или торакоцентез делать еще рано, что вот это выслушиваемое ослабленное дыхание в нижних отделах — это завтра пневмония, и надо срочно длительно (весь день) поворачивать больного, делать с ним дыхательную гимнастику; что необработанные ногти на руках и ногах — это ваша лень, что запах от тела — это не от болезни и старости, а от того, что вы не помыли больного; что сидящий рядом родственник пациента не используется вами как помощник, вы не смогли занять его трудом полезным и т.д.

На выездной службе — я не иду на контрольный визит, не отзваниваю родственникам. Я рефлексирую, я физически не могу этого сделать и по возрасту, и по болезни. И выходит, что в работе меня видели ну 10—12 человек из персонала, а все позже пришедшие должны или верить «старикам» на слово про былую Веру, или думать, что она просто «карась-идеалист», которая на конференциях только читает морали. Справедливо? Нет.

Потому что среди вас есть достаточно людей, которые все это знают, но все ждут, что я стану прежней. Не стану. У меня другой этап жизни.

Я не могу гореть — это противоестественно. Я могу светить мягким долгим светом, зная, что у меня в хосписе есть ученики, помощники. И когда мои помощники осознают это, как, кажется, осознаю я, хоспис останется на должной высоте.

А если не осознают — придут люди, которые не верят словам, не подкрепленным делами, — и хоспис преобразится: персонал будет все циничнее, лицемернее, лживее, корыстнее. Ну какое-то время еще поживет по инерции на былой репутации и… кончится. Этого не должно произойти. Ничто в хосписе не должно кануть в Лету, уйти в никуда.

Вы должны понять, что моя роль теперь иная — я должна быть, а вы должны нести. Любовь и добро. Что все, что сделано в хосписе, — не слова, это действие, дело. И дело должно продолжаться. Продолжаться естественно, искренне, с любовью, дружелюбно, с пониманием того, что все там будем и что в служении больному — наше будущее. Как мы с ними, так и с нами будет.

Я приношу вам глубокую благодарность за радость сотрудничества, приношу всем, с кем работаю десятилетие или чуть меньше. Я приношу свои извинения тем, которые не видели меня в работе раньше, а слышат только обращенные слова, не подкрепляемые делом. Я хочу, чтобы вы на работу ходили с удовольствием, какой бы тяжелой она ни была. Я хочу, чтобы с работы ушли все те (надеюсь, что их нет или их ничтожно мало), кто не верит хосписным заповедям и у кого слова расходятся с делом, кто циничен и считает, что все провозглашаемое мною в хосписе — пустые слова.

Я верю, что все, сказанное мною сегодня, не воспринимается вами как прощание или, не дай Бог, принятие моего поражения. Я верю, что все, мною сказанное, — призыв к действию, к тому, чтобы в хоспис никогда не входили незваные гости — ложь, цинизм, лицемерие».

Дорогая Вера! Ты всю жизнь имела дело со смертью, а о себе говорила так: «Я до смерти боюсь смерти». И еще ты говорила: «Как человек живет — так и умирает».

И вот твоя Нюта рассказывает мне, как ты умирала:

«В тот день, 21 декабря, мама встала и почувствовала, что болит бедро. А через секунду — острая боль, и она сказала папе: «Костя! У меня тромб оторвался». Она сразу поняла, что умирает. Папа успел мне позвонить, мы живем в соседних домах. Я побежала к ней, по дороге вызвала «скорую», которая приехала очень быстро. Врачи сделали ЭКГ, выяснили, что это не инфаркт, померили давление — его уже не было совсем. Но мама была еще в сознании и руководила врачами. Она говорила им: «Так, ребята! Не надо меня везти в больницу. Вы не довезете. Оставьте в покое». Мне она сказала: «Валокордина папе накапай!» Я побежала на кухню, открыла холодильник, она услышала стук дверцы холодильника и таким приказным голосом крикнула мне: «Не там ищешь, он около раковины стоит». Мне было очень важно, чтобы моя сестра Маша успела приехать, она живет в центре. Мы старались быть спокойными. Мама попрощалась с нами. Она сказала: «Простите меня. Я вас очень люблю. С Машкой живите дружно. И чтоб хоспис работал». И она еще дышала, когда Маша приехала».

Вера! Когда тебя хоронили, все было, как ты хотела. Ты любила классический джаз и сказала как-то своей семье: «Когда умру, пусть на похоронах звучат Дюк Эллингтон и Элла Фицджеральд. И — больше ничего. Ни других музык, ни речей мне не надо». И вот тихо зазвучал твой любимый джаз…Правда, на панихиде, прости, люди все-таки говорили. Но ты бы порадовалась — почти все очень молодые. Волонтеры, друзья твоих дочек. Одна девочка сказала: «Спасибо Богу за Веру Васильевну». А потом мы поехали в клуб «Маяк». Просто сели за отдельные столики, выпили и опять слушали Эллингтона и Фицджеральд. И тут уже никаких речей. Только джаз. Я первый раз была на таких поминках.

Теперь, Вера, о деле. Точнее — о жизни без тебя.

Главврачом хосписа назначили твоего зама — Викторию Викторовну Капустину. В кабинет твой еще никто не вселился и, дай Бог, не вселится. Все-таки твой кабинет должен остаться по-хорошему мемориальным. Нюту «внутри хосписа» пока никак не назначали. Должность у нее должна быть не проходной, не свадебно-генеральской, а реальной, ответственной. Потому что на ней все — и общественная деятельность, и атмосфера в хосписе, и спонсоры. Твой муж Константин Матвеевич, и дочь Маша, и трое твоих внуков — все тоже хорошо держатся. Я видела их неделю назад, когда в хоспис приехали девочки из ВИА «Татьяна». Был долгий и дивный концерт, пели и твой любимый джаз, и ретро.

Я только за эту неделю была в хосписе дважды, и Таня Друбич приезжала, и другие члены Попечительского совета.

Нюта в хосписе каждый день. Удивляется, почему не лежит на диване, не рыдает, не убивается, а работает, работает, работает. И сама себе отвечает: «А все потому, что вот нет ощущения: мамы нет. Ее было всегда так много, что она не могла уйти совсем, без остатка. Она тут, в хосписе. И помогает разруливать дела».

Вера! Рули и дальше.

Спасибо тебе за все.

Нюта (Анна Федермессер) — младшая дочь Веры Миллионщиковой, президент Фонда помощи хосписам «Вера».

Долить — при обезвоживании ставить капельницу.

Лапароцентез — удаление жидкости из брюшной полости.

Торакоцентез — удаление жидкости из плевральной полости.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow