Безбожная власть разделяла отца и сына, заставляла даже трудолюбивых, умевших хозяйствовать крестьян питаться святым духом. Собственно, вообще всех крестьян она считала своими врагами: крестьянство это же почти христианство. И не только в звуке дело — в неукоснительном добровольном исполнении крестьянами предначертанного: добывать хлеб в поте лица своего.
Раньше в Сибири, особенно в Алтайском крае, было мощное крестьянство…
Именно здесь Сталиным была озвучена (может, и пришла) идея о необходимости раскулачивания. Он приехал в Алтайский край в конце 1928 года и увидел крепкие крестьянские хозяйства, крепких сибирских крестьян и почуял в них угрозу своей абсолютной власти. И грянул страшный 1929-й, когда пошло раскрестьянивание России, названное раскулачиванием. И еще более страшный 1937-й начался с указа № 00447, в котором предписывалось арестовывать и массово расстреливать возвращающихся после ссылки «контрреволюционных элементов» — кулаков. Очень боялся вождь людей, способных самостоятельно себя прокормить, а значит, независимых. Очень хотел атомизировать общество, чтобы каждый оставался один на один с властью, даже без опоры семьи, таким обществом он только и умел управлять, этот «менеджер».
И репрессии ударили по Алтайскому краю, где пришла Сталину его параноидальная идея, сильнее, чем по многим другим российским областям. Только в одних шукшинских Сростках, например, было раскулачено более 700 жителей. И алтайские чекисты себя показали. Так, в годы Большого террора главный алтайский энкавэдэшник запросил увеличить квоту на расстрел не на несколько сот человек, как большинство его коллег из других областей (в погоне за перевыполнением спущенного сверху плана), а аж на 3000 (цифру, по свидетельству его секретаря, инициативный чекист взял из головы и долго потом ее, эту свою голову, ломал, как распределить по районам взятое повышенное обязательство, ничего, справился).
В общем, совершенно закономерно при всей счастливой случайности встречи добрых намерений с хорошими деньгами, что первый, поставленный в самом центре города памятник жертвам политических репрессий (причем талантливый) был открыт именно в Барнауле.
Люди, собравшиеся на площади Свободы, не расходились еще час после окончания митинга — несмотря на дождь и ветер. А над ними стояли отец и сын, застывшие навсегда в момент прощания. Горько. Но не беспросветно. Барнаул показал, что у нашего народа есть потребность не только в том, чтобы забыться, но и чтобы помнить. Может быть, даже опомниться. Значит, такие памятники и мемориалы необходимы в Москве, Петербурге и еще многих российских городах.
