В Польше по разряду «Имя Польша» с Шопеном мог бы конкурировать разве что Папа Римский Иоанн Павел Второй.

Оставили сердце в покое

В Польше завершается Год Шопена. Самолет в Варшаву прибывает в аэропорт Шопена. Весь город в афишах XVI конкурса пианистов его имени: в синем небе парит воздушный шар, в котором, как в клетке, летит стая птиц, все белые, а одна красная. Что бы это значило? Говорят, художник сдал афишу в последний день, и разбираться уже было недосуг. Но красота неописуемая — искусством плаката поляки славились всегда.

К юбилейному году утихли споры, а точно ли Шопен умер от туберкулеза, или его свел в могилу новомодный муковисцидоз. Генетики даже требовали от властей Польши выдать им сердце Шопена, замурованное в стене варшавского костела Святого Креста. Отказ был категоричен — тем более что, по свидетельству медиков XIX века, сердце Шопена оказалось изношено больше, чем легкие. Недаром одной из главных эмоций Шопена считается загадочный жал — непереводимое на другие языки существительное, означающее одновременно грусть, тоску, печаль и скорбь, жалость, сожаление, обиду и раскаяние.

«Русская мафия»

И если кого-то надо ущучить, у жюри конкурса Шопена всегда в запасе последний аргумент — жал, то есть его отсутствие. И мало кому удается угодить полякам. Конкурсов в мире сотни, Шопеновский — один из самых старых и уважаемых, но страшно консервативный.

Консервативность их извиняема, ведь после 1918 года, с восстановлением независимости Польши, культ Шопена стал угасать. Его музыку даже хотели исключить из школьных программ как «слишком расслабляющую человеческий дух». Первый конкурс — 1927 года должен был поддержать традиции. А победил тогда Лев Оборин из СССР.

Но чтобы из десяти финалистов пятеро были русские — такого на Шопеновском конкурсе не было с 1949 года. На интернет-форуме даже мелькнуло словечко «мафия». Однако никакого организованного десанта Россия не готовила; в жюри «своих людей» не было. К тому же в этот раз в нем сидела Марта Аргерих, ныне лучшая пианистка мира, известная своей нещадной бескомпромиссностью.

Последний, четвертый тур вышел беспрецедентно сильным: из десятки финалистов лишь один-двое не могли бы претендовать на первое место.

Из наших безукоризненно прошли все испытания Юлианна Авдеева, Мирослав Култышев, Даниил Трифонов и Лукас Генюшас. Последний так импонировал полякам своим шляхетским видом и именем-фамилией, что иногда, представляя этого коренного москвича, вместо «Россия — Литва» они будто невзначай произносили «Литва — Россия». Чувствовалось, что восемь из десяти финалистов ехали за первой премией. Например, австриец Ингольф Вундер. Он засветился в России на XIII конкурсе им. Чайковского. Вундер — прирожденный артист, владеющий и жемчужной мелкой техникой, и умением излить бурные эмоции — на нашем блатном Чайнике (устоявшееся название этого конкурса. — Н. З.) не прошел даже на второй тур! Теперь в Варшаве он разделил вторую премию с Лукасом Генюшасом.

Незапланированная диверсия

Но начну с пятого русского финалиста, не попавшего в призеры. Николай Хозяинов — самое большое и неожиданное открытие конкурса. 18-летний первокурсник Московской консерватории с шестого класса учится у Михаила Воскресенского, ученика Льва Оборина. Поляки, транслировавшие весь конкурс в прямом телеэфире, открыто изливали Николаю свои симпатии.

Ангелоподобный Коля играл с такой обезоруживающей бесхитростностью, что комментаторы не находили для этого феномена адекватных слов. Он олицетворил собой и несговорчивое новое поколение, и музыкальность, органично впитавшую секреты русской школы. Три тура Хозяинов шел в лидерах.

Но в финале, когда он уже выступал с оркестром, в зале под потолком начали, как в дискотеке, мерцать какие-то красно-желтые прожекторы, потом забарахлили две люстры, и, наконец, на сцене вырубился свет. Николай нигде не остановился, но сыграл не так, как ждали. Однако заподозрить поляков в диверсии невозможно: все три первые премии все равно русские.

Всех обошла на поворотах Юлианна Авдеева. Поклонники программы «Новые имена» помнят девочку с бойцовским характером, которая уже в семь лет открывала самые важные концерты. Медаль Юлианне вручал новый президент Бронислав Коморовский, кроме того, она была увенчана золотым лавровым венком.

Еще одно открытие мирового значения — 19-летний Даниил Трифонов (третья премия), окончивший Гнесинскую школу по классу Татьяны Зеликман. В Польше Даниила назвали «мистиком звука»: его манера — большая редкость сегодня, когда большую часть молодых пианистов насмешливо называют молотобойцами.

В Варшаве русских пианистов определенно любили. Им даже давали симпатичные прозвища: Авдеева, игравшая в брючном костюме и белом жабо, — Жорж Санд, Анна Каренина; Хозяинов — Молодой Раскольников, Вертер (второе точнее); Трифонову прицепили прустовское «Под сенью девушек в цвету». Он пользовался особым обожанием девочек-японок. Японцев на конкурсе, наверное, треть зала. У сувенирного киоска длинная очередь из них: они штабелями закупают коробки шоколада с портретом Шопена, платя по 500 злотых (почти 6 тысяч рублей), чашки, ручки и значки. Продаются теперь даже запахи, например, сирени: всего 25 злотых за флакон, зато с торжественной надписью: «Любимый запах Шопена».

Юбилейный твин пикс

Беглым взглядом можно заметить, что Варшава во многом утратила даже ту небогатую прелесть, которую ей удалось возродить после войны. Ужасающие рекламы вроде «Смени банк на мультибанк!», витрины те же, что и везде: кривые мятые юбки и майки цвета какашки. Никакой больше легендарной польской моды, только женщины все так же красивы и так же порхают на шпильках по булыжникам.

Сотрудничество с итальянскими художниками позволило открыть во Дворце Острогских мультимедийный Музей Шопена — самый современный биографический музей мира.

Пускают сюда не больше ста человек в час. Осмотр, так сказать, штучный. Приложив чип к нужной панели, можно послушать рассказ, музыку или посмотреть фильм. Обыграны все закуточки-лесенки дворца, построенного по чертежам XVII века.

В зале, будто оклеенном картой Европы, на пустой стене вдруг в полный рост являются тени — играют музыканты, юноша на балу целует ручки кокетливым девушкам.

В салоне, где стоит последний рояль Шопена, вообще начинается какой-то твин пикс. Сначала удивляешься, насколько топорно кто-то играет прелюдию Шопена. Потом слышишь покашливания, постукивания, позвякивание чашки. Мистические шумы наполняют комнату, посвященную тяжкой поденщине Шопена — преподаванию.

Черный зал-крипта с посмертной маской композитора весь исписан на всех языках словами Жорж Санд, многолетней подруги композитора: «О мой дражайший. Его больше нет».

Другие женщины Шопена представлены в фойе варшавского Большого театра, где шла церемония награждения. В белоснежной инсталляции Изы Хелковской использованы одинаковые манекены со спесивым лицом. Вот мама Юстина, пережившая сына на 12 лет; вот его первая любовь певица Констанция Гладковска, юная Соланж Дюдеван, шотландка Джейн Стирлинг с бумажными кудряшками. Жорж Санд одна, среди этих белых привидений вокруг рояля, в черной юбке и черном цилиндре. Цветные пятна в композиции — коричневый кожаный сундучок вечного странника, кусты мелких хризантем…. Вспомнишь тут, что такое жал.

Музей в Желязовой Воле теперь тоже сделан по-европейски. В самом доме (во время войны он был уничтожен, а затем восстановлен) никаких столов и стульев из подбора. Что погибло, то погибло. На прозрачной поверх-ности стеклянных панелей у голых стен рисунком обозначена мебель. Самое подлинное здесь — тепло в изразцовых печках. За домом — современный бронзовый памятник Шопену работы Юзефа Гославского. Согнутое правое колено сияет как начищенный пятак.

Экскурсия польских школьников. «Мариэла, Доминик, — надрывается учительница, — ведите себя прилично! Мариуш, не бегай по газону! Третий класс, все сюда! Фотографируемся!.. Дети, вам сказали, только дотронуться до коленки на счастье, а не вешаться на нее!.. Ну, все в кадре? Замрите, снимаю!»