Года не прошло после громкого процесса ленинградских судебных работников, а Ленинградский губернский суд вновь стал объектом пристального общественного внимания.

Впрочем, перипетии нового дела возникли далеко от берегов Невы. В течение весны—лета—осени 1923 года по городам Польши прокатилась серия терактов — взрывов в госучреждениях, общественных организациях, вузах, редакциях газет. В кругах польских историков и публицистов этот краткий период даже получил название «Сезон бомб». В организации терактов полиция подозревала двух офицеров польской армии: поручика Валерия Багинского и подпоручика Антонина Вечоркевича. Но доказать в суде их причастность к террору не удалось. Тем не менее в ноябре 1923 г. они были приговорены к смертной казни по обвинению в шпионаже в пользу «одной из соседних держав».

Эта держава тут же не преминула легализоваться…

Союз ССР оказал на польское правительство энергичное давление, угрожая аннулировать важные для Польши обязательства финансового и экономического характера. В результате стороны начали переговоры о возможном обмене Багинского и Вечоркевича на арестованных в СССР граждан Польши.

Совсем недавно, в нулевые годы, были обнародованы некоторые документы из истории советской военной разведки почти 90-летней давности. Из которых понятно стремление во что бы то ни стало вызволить и заполучить в Союз двух этих офицеров. В феврале 1923 г. резидент Разведуправления Красной армии в Варшаве Мечислав Логановский, работавший под прикрытием второго секретаря советского посольства, получил задание Центра — создать в Польше террористическую организацию. С целью дестабилизировать обстановку в стране и подтолкнуть «революционную ситуацию». В этом году, как известно, Коминтерн готовил революцию в Германии, и распространить ее на Польшу было бы совсем не лишним. Средств на это дело не жалели, террористическая сеть была создана в кратчайшие сроки, и возглавили ее вышеуказанные польские офицеры.

Одним из кандидатов на размен оказался Иосиф Лашкевич, заведующий канцелярией по делам польских граждан при итальянском консульстве в Тифлисе. Вторым обмениваемым органы «назначили» арестованного в ноябре 1924 г. эксперта польской делегации в смешанной советско-польской реэвакуационной комиссии* Бронислава Усаса (по другой версии — Уссас).

После многочисленных проволочек обмен «двух на двух» должен был состояться 29 марта 1925 г. на советской пограничной станции Колосово (нынешняя Минская область). Но в момент, когда польский поезд подходил к границе, некий конвоир Юзеф Мурашко хладнокровно застрелил Багинского и Вечоркевича. Сам Мурашко, осужденный впоследствии к двум годам тюрьмы, заявлял, что совершил двойное убийство «из патриотических побуждений» и в гордом одиночестве. Но и тогда, и сейчас превалирует мнение, что не в правилах спецслужб отпускать живыми такого рода субъектов.

Инцидент с неудавшимся обменом получил широкую огласку. Багинского и Вечоркевича в СССР на какой-то момент сделали жертвами мирового империализма. По всей стране были организованы митинги протеста против злодейского убийства польской охранкой этих честных и пламенных революционеров.

Тут еще случился эпизод, давший новый повод для митингов. Воспользовавшись растерянностью в рядах своих конвоиров — поляки неожиданно отказались от обмена, а Москва наседала с требованиями немедленно менять — ксендз Усас покинул железнодорожный вокзал в Минске и укрылся в стенах польского консульства. С 30 марта по 1 апреля тянулась эта эпопея: НКИД (Народный комиссариат по иностранным делам) наседал на польское посольство: вербальная нота с требованием отозвать минского консула на родину, нота с требованием выдать уголовного преступника советскому правосудию; и новая заряженность митингов рассерженных трудящихся у польских дипломатических учреждений в Москве, Питере, Киеве и Минске (в Минске камнями разбили окна консульства).

Наконец консул был удален, а ксендз выдан. Теперь возникла необходимость публичного над ним суда. Незапланированного, конечно — на ксендза собирали «компромат», чтобы сделать фигурой обмена, а тут…

В поле зрения ленинградского ГПУ ксендз Усас попал весной 1924 г. Уборщица костела Святой Екатерины, будучи секретным осведомителем, донесла, что прихожане из польской миссии (она располагалась на Невском рядом с костелом) со смешками делились впечатлениями о странноватой причуде ксендза Усаса — ударять молоденьких сотрудниц по попе: рукой, а если возможно, то и розгами.

В это время как раз шли усиленные поиски кандидатуры для вышеуказанного обмена, и чья-то умная голова в ленинградском ГПУ решила раскрутить это дело. Были допрошены с десяток секретарш-машинисток. Девушки краснели и запирались. Но следователи все же уговорили трех из них признаться, что ксендз наказывал их розгами. И в ноябре 24-го ГПУ арестовало Усаса.

Процесс пошел 15 апреля 1925 г. в здании Ленгубсуда (Фонтанка, 16, ранее здесь располагались знаменитое Третье отделение и Департамент полиции). В качестве судьи председательствовал зампред Ленинградского губсуда Григорий Беляков, в качестве прокурора прибывший из Москвы Николай Крыленко.

От предоставленного защитника подсудимый Усас отказался. Обвинению удалось вытащить на суд лишь 4 свидетелей из представленных ГПУ 15, показавших на Усаса. Остальные либо выбыли в Польшу, либо сменили адрес жительства, либо просто не явились.

Первый диалог судебного процесса получился таким:

Судья Беляков . Подсудимый Усас, вы…

Усас . Подсудимым признать себя не могу, я считаю дело неподсудным суду и желаю сделать заявление.

Судья . По каким основаниям? Пожалуйста.

Далее Усас сделал заявление, что все происшедшее с ним является «грубой инсценизацией, организованной неизвестной мне группой лиц и содержащих в себе невиданные еще доселе в нормальных международных отношениях методы опорачивания». В качестве доказательства привел такой факт: «Лишь только один из свидетелей получил возможность покинуть пределы СССР и очутиться в Польше, как немедленно заявил, что данное им в ГПУ показание от 29 августа 1924 года было вынуждено угрозами лишить его возможности выехать в Польшу».

Затем ксендз объявил о своем нежелании участвовать в заседании суда. После кратковременного совещания судья, как показалось, с облегчением постановил слушать дело в отсутствие обвиняемого. Далее Беляков зачитал обвинительное заключение, из коего следовало, что «Бронислав Матвеевич Усас, 39 лет, обвиняется в том, что, пользуясь своим служебным положением и умышленно злоупотребляя им, с целью удовлетворения противоестественных половых влечений развращал молодых девушек, находившихся в служебной от него зависимости, для чего заманивал их, под видом исполнения работ, в неслужебное время к себе в кабинет и, закрыв последний на ключ, подвергал их систематическому, носившему характер истязаний, сечению розгами, заранее для этой цели намоченными в умывальнике, по обнаженным половым органам…»

Допрос двух свидетельниц — Марии Яновской и Терезы Круковской проходил за закрытыми дверями. Обе подтвердили предварительные показания: да, ксендз Усас выдал им по десять ударов розгами.

Публика этого не слышала, а из того, что публика слышала, никак не складывалась заявленная следователями ГПУ картина «разврата и истязаний». Вот как протекал допрос главной свидетельницы обвинения Гелены Новак:

Судья Беляков . На предварительном следствии показания вы давали?

<…> Сейчас подтверждаете эти показания?

Свидетельница . Не все.

Судья . Какие именно показания не подтверждаете?

Свидетельница . Не подтверждаю того, что были какие-либо насилия, какие-либо развратные действия. Это я узнала впоследствии.

Судья . Как же вас понимать, вы то подтверждаете, то не подтверждаете свои показания?

Свидетельница . Я не могу подтвердить того, что написано в газетах.

«В газетах» же не стеснялись. «Правда» и «Известия» в номерах от 2 апреля напечатали одинаковый текст под заголовком «Дело Усаса — садиста, истязателя женщин»: «В кабинете-келье священнослужитель и дипломат Усас раздевал приходящих к нему как к «отцу» и «учителю» девушек, затем внушал им полезность и необходимость испытать физическую боль от его святых рук и этим приводил себя в половой экстаз».

После судьи за свидетельницу Новак взялся прокурор, и произошел следующий диалог:

Прокурор . Итак, мы просмотрели все показания, которые вы давали, вы подтверждаете их все, целиком и полностью?

Свидетельница . Да.

Прокурор . Чем вы хотели дополнить показания?

Свидетельница . Я хотела сказать, что ко мне приходила Круковская, которая говорила, что ее вынудили дать эти показания; я спросила ее, что это значит; она не ответила. А в субботу пришли Яновская и Круковская вместе и подтвердили то, что они были вынуждены дать свои показания. Кто их вынудил, я не знаю. Они называли какие-то фамилии, но фамилий я не помню.

Обвинительную речь Крыленко начал с оплакивания тяжелой доли польских женщин, являющихся «бессловесными рабынями польских ксендзов». В порядке судебного обвинения Усасу были предъявлены три статьи советского уголовного кодекса образца 1922 года. Крыленко, понимая уязвимость подобного букета (Усаса обвиняли в истязаниях, в развращении несовершеннолетних), попросил суд оставить только ст. 169-а («Понуждение женщины ко вступлению в половую связь с лицом, в отно¬шении коего женщина является материально или по службе зависимой»).

После чего резко повернул «на политику». Упомянув товарищей Багинского и Вечоркевича, боровшихся за светлые идеалы как раз в то время, когда ксендз Усас производил свои «гнуснейшие издевательства над беззащитными девушками», Крыленко объяснил публике, что полагал бы целесообразным подчеркнуть «перед лицом рабочих масс всей Европы и трудящихся масс Польши, кого хотело спасти правительство Польши».

В третьем часу ночи судья огласил приговор Брониславу Усасу: шесть лет лишения свободы со строгой изоляцией и выплата потерпевшим Круковской и Яновской по 2 тысячи рублей каждой.

Усас был переведен в Москву во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке. Однако 10 февраля 1926 г. без объяснения причин перевезен к польской границе и освобожден. К тому времени советско-польские отношения несколько потеплели, и это был, надо полагать, дипломатический реверанс, сглаживающий острые углы. В дальнейшем Усас служил на благо католической церкви, занимался историческими разысканиями и благополучно скончался в Варшаве в 1977 году.

* По условиям Рижского мирного договора 18 марта 1921 г. советская сторона должна была возвратить Польше все военные трофеи, все научные и культурные ценности, вывезенные с территории Польши начиная с 1 января 1772 г. А также обязана уплатить 30 млн золотых рублей, передать имущества на сумму 18 млн золотых рублей и не препятствовать возвращению этнических поляков на историческую родину. Для выполнения этих условий и создавалась комиссия по реэвакуации, имевшая местом пребывания Ленинград. Ксендз Усас состоял в ней экспертом в качестве признанного специалиста по истории, культурологии и библиографии.

В следующем выпуске: «Дело о вредительстве на электрических станциях», апрель 1933 г.В 1931—1932 гг. по СССР прокатилась серия аварий на электростанциях. На скамью подсудимых попали не только директора и инженеры, но и англичане, сотрудники фирмы «Метрополитен Виккерс», работавшие в СССР по договору. Примечательно, что на суде англичане признали себя виновными в авариях…