Одна шестая потенциального электората в России — дети смутных времен. Точнее, безвременья. Дети, родившиеся в восьмидесятых — начале девяностых, доросли до гражданской ответственности. Именно их социальные приоритеты будут неизбежно формировать действительность. Какой станет эта действительность, если в нее активно вмешаются «дети перестройки»? Об этом разговор с Григорием Асмоловым — заведующим кафедрой психологии личности МГУ, доктором психологических наук.

— Известно, что самая травмирующая психику ситуация — это ситуация неопределенности. Поколение, родившееся в 85—90-м, в эпоху тотальной неопределенности в стране, уже доросло до уровня дееспособного электората. Чего от них ждать?

— На этот вопрос я пытаюсь ответить долгое время. Еще в начале 90-х я написал статью «Шок от неопределенности». Дело в том, что на межпоколенческие отличия очень отчетливо повлияла вся ситуация развития общества. До 90-х страна знала, куда идти, имела конечные цели. В известной степени мы жили в религиозной стране — коммунистической, православной или исламской. Как угодно. А любая религия — это ответы на все вопросы жизни, это уникальная психотерапия против неопределенности. Если ты отдаешь себя в ее руки, то для тебя все ясно. Во всяком случае, в ряде основополагающих вопросов.

По сути, с 90-х годов, когда эта модель рухнула, у нас выросло поколение, у которого другое отношение к реальности. В психологии есть понятие «толерантность к неопределенности». По этому тесту четко определяют людей с консервативным мышлением и людей, которые готовы к встрече с неожиданностями. Для шестидесятников всегда была естественна толерантность к неопределенности. Этим мы отличались от тех, о ком Галич сказал: «Я знаю, как надо».

Так вот. В обществе всегда традиционно меньше тех, кто толерантен к неопределенности, именно поэтому так тяжело тем, кого называют либералами. Их всегда мало в отличие от разного рода фундаменталистов. Потому что политик, не обещающий безусловного светлого завтра, никогда не станет рейтингово популярен. Он предлагает избирателю перспективу неопределенности.

А главный фактор социальных неврозов — именно эта самая неопределенность. Россия 90-х годов погрузилась в ситуацию идеологического шока, когда кончились ценностные ориентиры, она стала страной непонятного завтра. В стране непонятного завтра и вырастает поколение, которое проходит особую информационную социализацию и живет в мире нарастающей неопределенности. В перспективе подобная ситуация, которую Лев Выготский называл «социальная ситуация развития», может привести к появлению в обществе особого слоя информационных акселератов. Именно они с высокой вероятностью могут повлиять на изменение ценностных установок российского общества.

— И все же, если посмотреть на провинцию, никаких иллюзий по поводу молодого электората не возникает. Пьют, тупеют, деградируют… Эти люди как раз демонстрируют полную гражданскую «инвалидность». Провинция так и останется болотом, которое засосет молодых?

— «Быдлкласс», увы, достаточно устойчив. Однако ситуация намного сложнее. Когда, анализируя это поколение, мы начинаем говорить в категории «центр — периферия», мы серьезнейшим образом упрощаем реальность. Сейчас происходят удивительные вещи. Благодаря интернету, само понятие центра перестало быть доминирующим. Появилось внушительное количество молодых людей из провинции, у которых самообразование и самолюбопытство выходят на первый план.

Когда мы говорим об обыдлении масс, мы мыслим молодежь как одномерное поколение. А они все разные. Много тех, которым абсолютно неинтересны любые авторитеты, они демонстрируют уникальную отстраненность от социального пресса. Но я далек от иллюзий. Сейчас в России существует более тысячи сайтов, которые пропагандируют насилие и ненависть. Основные их пользователи — молодежь. Они, черпая шаблоны агрессивного поведения и насилия из социальной и виртуальной реальности, начинают относиться к агрессии как к обычному принятому и выигрышному средству достижения своих целей. Но то, что ощутимо увеличивается число мыслящих, очевидно.

— А вы думаете, что это поступательное движение?

— Я вообще не считаю, что поступательное движение — обязательное условие эволюции. Есть периоды, когда идет унификация. Это не поступательное движение, но то, что происходит сейчас, в своем роде уникально. Приходит время интеллектуальных акселератов. У них резкое расхождение между интеллектуальным и личностным потенциалом. Интеллектуально они уже продвинулись. Личностно они еще дети. Грозит ли нам трагедия одаренного поколения? Такой риск есть. Дистанция между ними и нами, поколением родителей, огромна. Мы пока не замечаем, что оказались на грани антропологического рывка. В качестве примера приведу тех, кого я называю наглыми, дерзкими «пятилетками». Благодаря мобильным телефонам, они превращаются в мастеров анализа реальности. У меня «пятилетка» берет неработающий мобильник и через пять минут его настраивает. Я спрашиваю: «Как ты это сделал?» — а он отвечает: «Просто». Скорость, с которой они осваивают виртуальное пространство, абсолютно для нас непостижима. Они прекрасно адаптированы в этой системе коммуникаций, в социальных сетях. Этот межпоколенческий разрыв будет только усиливаться. Меня поражают те, кто предлагает ввести запретительный интернет. Это смешно. Поколение хакеров решит эту проблему мгновенно.

— Для всех поколений в России главным социальным навыком был навык приспособленчества. Житейский конформизм дает возможность выжить в любых социальных катаклизмах, с другой стороны — приводит к деградации личности. Выжить в России — это уметь вовремя дать взятку, уметь не высовываться и т.д. Молодое поколение будет жить по этим правилам?

— В ситуации неопределенности, в которой это поколение сформировалось, как ни парадоксально, стратегия риска чаще приводит к победе, чем стратегия выживания и конформизма. Мне очень хочется думать, что рискующих будет больше. Это не поколение конформистов. Им плевать на наши выборы, им плевать на наши проблемы. Они действуют и решают свои задачи. Это дети сетевого столетия.

— Личность реализуется в социуме двумя качествами — самостоятельностью и ответственностью. У этого поколения есть особенности развития этих качеств?

— Самостоятельность они взяли. Изобретателю фейсбука было 17 лет, а к 23 годам он заработал несколько миллиардов долларов. Исходя из этого, можно считать, что он вполне самостоятелен. С ответственностью сложнее. Очень часто эти люди выстраивают то, что психологи называют «внешний локус ответственности». У них всегда находится тот, кто виновен за его личные неудачи: «Виновата мама, виновата школа, виновен президент — я невиновен». Риск, что это поколение выдаст себе индульгенцию на все ситуации жизни, достаточно велик.

— А это поколение власть денег, в том числе и легких, развратила?

— В блестящем исследовании Владимира Могуна, который исследовал на двадцатилетнем промежутке наиболее яркие притязания молодежи и изменения приоритетов, действительно показано, что увеличились прагматические установки. Но их прагматизм не напрямую связан с деньгами. Все сложнее. Там в мотивациях часто фигурирует другая формула: «Цель оправдывает средства». Прагматизм нарастает, они начинают все просчитывать. К ним применимо определение человека как «счетчика вероятностей». Просчитывают они, заметим, намного лучше нас. Потому что они внутри себя не временщики. У них это всерьез — обеспечить себе достойный уровень существования, и в этом смысле деньги для них важны.

— Это их способ достичь стабильности?

— Они хотят страны понятного для себя завтра. «Я знаю, что будет со мной» — это их девиз. И число людей, которые хотят отстроиться сами в этой системе «завтра», нарастает. Обратите внимание: если их сравнить с подрастающими поколениями других стран — цивилизационно идентичными (Штаты, Европа), то выяснится, что им, как и их зарубежным сверстникам, по большому счету все равно, кто у власти. Для них это не вопрос жизни и смерти, они не дышат напряженно предвыборной гонкой, хотя и играются в эти игры. Для них значительно важнее приватное пространство, чем накал политических страстей. Это поколение декларирует приоритет приватной, интимной жизни. При этом они зачастую оказываются прагматичными конформистами, но их прагматизм другой. Не прагматизм — лечь под одну или другую идеологию, а прагматизм не лезть в те ситуации, которые мешают их делу или бизнесу.

— Какие плоды будет пожинать это поколение? Ведь судя по тому, что вы говорите, это не поколение революционеров.

— Слава богу, это не поколение революционеров. Если говорить о моделях, то тут мне близка позиция одного из философов, автора книги «Взаимопомощь как фактор эволюции» Петра Кропоткина. Как ни парадоксально, но то, что мы подразумевали как анархизм, ассоциируя его только с батькой Махно и беспредельщиной, в исходном смысле — модель самоорганизации гражданского общества. Я не побоюсь гипотезы, что у нас появляется поколение анархистов. Никакие «наши» или «местные» с ними не смогут конкурировать. Их анархизм будет заключаться в приоритете частной жизни, базирующемся на том, что частная жизнь превыше всего.

— Можно предположить, что это поколение не будет напрямую рваться к власти, конфликтуя с ней, а изнутри подспудно отстраивать ту форму взаимоотношений, которая будет им комфортна?

— Абсолютно. Им нужно будет государство не как орган насилия, а как орган достижения стратегии согласия, государство, которое дает наибольшие возможности индивидуальностям и их частным инициативам.