Есть множество факторов, демонстрирующих состояние так называемого постсоветского пространства после наступления этого «пост». Один из них — фестиваль «Киношок». Состояние это, судя по кино, довольно плачевно.
На Анапском берегу высадился с вертолета сам Никита Михалков, который летал со своим очередным народным кино «Предстояние» в Усть-Лабинск, родину, как было зачем-то сказано, Дерипаски. На «Киношок» Никита Сергеевич прибыл, чтобы провести там круглый стол СК РФ и стран-участниц «Национальные кинематографии: вчера, сегодня, завтра». Ходили, правда, слухи, что у нашего начальника кино есть к «Киношоку» особый интерес на предмет расширения своего хозяйства, а то что бы ему Гекуба — в смысле кино СНГ.
Картина же такова. Армения — 5 — 6 игровых фильмов в год. Украина — на кино выделяется в 670 раз меньше средств, чем в России. Азербайджан — 4 — 5 игровых, 12 документальных, 2 анимационных. Грузия не представила ни одного фильма, хотя единственная лента «Уличные истории» уже с огромным успехом обошла зарубежные фестивали. Белоруссия — 5 — 6 игровых, 7 анимационных. Туркмения картин не представила.
Думаю, что не только количество, но и качество кино в большой степени зависит от полнокровности национальной жизни. Балтия, слишком стремительно сбросившая с себя путы ненавистного совка, оказалась в двусмысленном положении никому не интересного европейца, замкнутого в своем готическом городке.
В длинном, маловнятном, созерцательном балтийском кино есть один режиссер, который вырвался из плена национальных традиций и стал гражданином мира с присущей этому типу широтой обзора. Я говорю о литовце Шарунасе Бартасе. Он свободен в любом материале. Европа ли это, дикое ли поле странной страны, где живут, лениво враждуя, странные дикие, но русскоязычные люди разных этносов, или криминальная сеть, опутавшая Литву, Россию и Францию, как в последнем фильме «Евразиец». Таким евразийцем является сам режиссер. Свобода и уровень осмысления, свойственные хорошему европейскому кино, вступают в кинематографе Бартаса в реакцию с пессимистическим и даже депрессивным мироощущением, характерным сегодня для режиссеров, работающих в пространстве бывшего СССР. Его герой, наркокурьер, пытается сменить «линию жизни», мечется по миру, ища не бури, но покоя, и всюду — тупик, всюду — смерть. «Евразиец» — экзистенциальное кино, где внешний мир — лишь отражение внутреннего. Режиссер Бартас работает с актером Бартасом и смотрит на себя глазами Бартаса-оператора в предложенных Бартасом-сценаристом обстоятельствах. И все это оказывается возможным, ибо ткань фильма — как организм человека: многофункциональна и подвержена саморазвитию. Смотреть его мучительно, как постигать человека, говорящего к тому же на трех языках: литовском, русском и французском. Плюс к невнятному языку душевных мытарств.
Отрыв «Евразийца» от остальных лент «Киношока» — даже не художественный: на фестивале было несколько очень качественных работ. Это отрыв социокультурный, как отрыв Запада от Востока, в нем самом по себе заключена большая внутренняя драма, что объяснил нам сто лет назад великий Киплинг.
Жюри не испытывало больших затруднений, вручая ему (не колонизатору Киплингу, а евразийцу Бартасу) Гран-при.
Как выяснилось на круглом столе, Никита Михалков не любит арт-хаусное кино. «Мы живем в стране арт-хауса. Все, что непонятно зрителю (кроме мата), называется у нас арт-хаусом. А зарубежные фестивали аплодируют этому опущенному кино». После провала настоящей народной ленты в Каннах мастера можно понять.
Не следует только думать, что всякое кино, где зритель теряет рассудок от шифров, символов и мифологем, — арт-хаус. «Киношок» обрушил на наши головы кучу работ, переполненных снами, безумием и загадочными шарадами. Наверное, нынешние «нулевые» — нулевые во всех смыслах, и в контексте безвременья, как опята, родятся фильмы не просто далекие от жизни, а не имеющие с ней ничего общего.
Самый яркий образец такого кино — «Элизиум» Андрея Эшпая (приз оператору Сергею Юриздицкому). Серебряный век, великие прообразы, некий дом, в свою очередь намекающий на коктебельский дом Волошина. Поэт (намек на Гумилева) ищет поэтессу-незнакомку (намек на Черубину де Габриак), которой, само собой, не существует в природе. Она, однако, является ему в каких-то диких образах, с удавом-констриктором на шее, а то вдруг на коне, а то вдруг в матросском бушлате, заставляет копать и есть землю и непрерывно говорит стихами. Вообще столько бреда, которым изъясняются герои, можно, конечно, услышать у Киры Муратовой, но беда в том, что здесь-то все — на полном и сокрушительном серьезе (сценарий Эльги Лындиной и Эшпая).
Еще лихое кино в этом духе — армянское «Не смотри в зеркало» почтенного Сурена Бабаяна. Час сорок минут герой (по имени Герой) разбирается со своими отражениями, где он — совсем другой человек. Вернее, другие люди. Что это за люди и какие части распадающейся личности героя Героя они отражают — решительно не ясно. В финале Герой берет имя Хачик, и зеркала взрываются.
В последние годы в море зашифрованных посланий появился один-единственный фильм, в котором художественная гармония достигнута в тексте прозрачном, как водка «Русский стандарт», — «Простые вещи» Попогребского. И пресса на «Киношоке» отметила именно такую картину: понятную, милую и художественно полноценную работу Жанны Исабаевой (Казахстан) «Дорогие мои дети». Хорошие актеры, хороший сюжет, грамотные мизансцены, общая человечность. Мать женит младшего сына и объезжает старших детей, держа совет, как играть свадьбу. Только в одном кинотеатре Алма-Аты фильм продержался полтора месяца. Беспрецедентная прокатная судьба.
К сожалению, эти судьбы редко совпадают — прокатная и фестивальная. «Овсянок» Алексея Федорченко (Россия) мы вряд ли увидим на экранах, зато в Венеции — десятиминутные овации.
«Новая» писала об этом кино. Напомню, что в повести «Овсянки» казанский писатель Денис Осокин, замечательного дарования автор новой генерации, придумал некий российский этнос «мери», язычников-мерян, что звучит как «миряне», и тем намекает на языческое начало человека как такового. Меряне живут в своем нежном маленьком мире с обожествленной рекой; по ней развеивают прах умерших, которых сжигают на костре, как в Индии. Река — жизнь, любовь и нестрашная смерть, а женщина — как река, жаль только, что в ней нельзя утонуть.
Фильм обладает удивительной текучей структурой, на редкость адекватной прозе Осокина (его же сценарий). Выдающаяся работа Федорченко, Осокина и оператора Михаила Кричмана получила приз за режиссуру.
И еще одна знаменитая картина — «Счастье мое» Сергея Лозницы (Украина) — лучший сценарий. Хотя реально, на мой вкус, и режиссура. В чистом виде авторское кино, где в страшном мраке и подлой ненависти жизни есть место и юмору, и великодушию. Документальная камера Лозницы, внимательная к каждому из случайных людей на ее пути, — в отличие, например, от холодного взгляда Балабанова, рождает не ужас и омерзение, а смертельное сострадание.
Фестиваль «Киношок» — всегда поиск общего языка. На круглом столе туркменский представитель режиссер Ходжакули Нарлиев как истинный сын Востока выступил с притчей. Караульный в крепости, видя приближение врага, стреляет из пушки. Однажды он не выстрелил, враг напал внезапно и всех разгромил. «Отчего ж ты не стрелял»? — спросили его. «Причин много, — сказал караульный. — Первая — не было пороха». «Остальные можешь не называть». Вот так и у нас в стране, сказал Ходжа Нарлиев, — нет пороха для кино. Новое поколение не знает русского языка. У нас отняли память, как у манкуртов. Это и есть порох. Надо, чтобы Никита Сергеевич стал этим порохом.
Конечно, Михалков тут совершенно ни при чем. Заставить президента страны дать киношникам деньги вряд ли сможет даже Никита Сергеевич, прилети он в Туркмению хоть на эскадрилье вертолетов под музыку Вагнера «Полет Валькирий».
Хотя вопрос языка иногда приобретает глубоко драматический смысл. В конкурсе короткого метра «Границы шока» армяне показали отличный фильм «Великий праздник», о встрече во время карабахской войны армянского и азербайджанского мальчиков — пронзительную историю об убийстве и воскрешении общего языка. Важно, что пацаны говорят между собой на русском, потому что другого способа общения у них нет. Автор сценария Рубен Геворгянц (отец режиссера Ваге Геворгянца) два года воевал в Карабахе. Азербайджанская делегация в начале фильма встала и вышла из зала. Со времени карабахского конфликта прошло двадцать лет. Нет, не прошло. Ничего не проходит. Порох не кончается.
