Необходимое вступление к первому делу

Круша учреждения мертвой империи, большевики наконец-то добрались и до судебной системы. Спустя месяц после захвата власти, 24 ноября 1917 г., Совнарком издал Декрет о суде №1.

Все прежние суды, а также прокуратура, адвокатура и судебное следствие были ликвидированы. Взамен создавалась судебная система двух видов: 1) местные суды в составе судьи и двух заседателей, которые занимались гражданскими делами и мелкой уголовщиной; 2) революционные трибуналы.

О функциях последних красноречиво говорит статья 8 указанного декрета: «Для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и ее завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародерством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц учреждаются рабочие и крестьянские революционные трибуналы, в составе одного председателя и шести очередных заседателей, избираемых губернскими или городскими Советами Рабочих, Солдатских и Крестьянских депутатов».

Для следствия по делам, подсудным ревтрибуналам, при местных Советах создавались следственные комиссии. В качестве обвинителей и защитников по уголовным делам в судах обоих видов, прямо со стадии предварительного следствия, допускались «все неопороченные граждане обоего пола». Однако в дальнейшей практике оговаривалось, что революционные трибуналы и следственные комиссии «вправе назначать от себя по каждому делу как защитников, так и обвинителей». Т.е. некий член Ревтрибунала товарищ Голопупенко мог быть одновременно и судьей, и следователем, и прокурором, и… адвокатом. Определяющим было следующее положение: «В своих решениях революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Без всяких там УК, УПК и прочих буржуазных излишеств.

Как-то так не проговаривают историки 17-го года, что после захвата власти большевики объявили врагом номер один не буржуев, а средства массовой информации. Уже на следующий день после победы, 26 октября, ими были закрыты все питерские «недемократические газеты». А 28-го, задним числом, появился собственноручно написанный Лениным Декрет о печати, объясняющий эту акцию:

«Всякий знает, что буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии. Особенно в критический момент, когда новая власть, власть рабочих и крестьян, только упрочивается, невозможно было целиком оставить это оружие в руках врага, в то время как оно не менее опасно в такие минуты, чем бомбы и пулеметы…».

После чего в правительстве был создан Народный комиссариат по делам печати. Вы будете смеяться, но комиссара печати, главного большевистского душителя свободы слова, звали Александр Минкин.

Комиссар Минкин выпустил, например, такое постановление: «С 22 ноября 1917 г. ни одно периодическое издание, равно сборники, афиши и т.п., не имеют права печатать объявления. Поступающие в конторы изданий объявления должны немедленно передаваться, как и поступающие за них денежные суммы, в контору «Газеты Временного Рабочего и Крестьянского Правительства».

Сильнейший удар по коммерческой прессе, ибо без доходов от рекламы таковое издание теряет смысл. Эта мера сразу же поставила на грань банкротства издававшуюся И.Д. Сытиным самую тиражную отечественную газету «Русское Слово» (1 млн экз., доход от рекламы ок. 2 млн за каждый номер).

Судебный процесс над «Русскими Ведомостями» для жителей весны 1918 года, безусловно, был из разряда громких. Ибо большевики судили не просто респектабельную московскую газету, а газету, являвшуюся российским символом либеральных ценностей. «Русские Ведомости» явление в отечественной журналистике уникальное. Их учредителем выступило товарищество профессоров Московского университета. На их полосах печатались Чернышевский, Салтыков-Щедрин, Лев Толстой, Чехов, Милюков… Репортерскую колонку долгое время вел Гиляровский. Впрочем, лучше, чем «Брокгауз и Ефрон» (автор статьи знаменитый в свое время библиограф Семен Венгеров), не сказать: «Это единственная газета, вполне подходящая к тому высокому типу печатного органа, который создан лучшими ежемесячными журналами. В «Русских Ведомостях» никогда не угождают вкусам толпы и вместо того, чтобы спуститься до уровня массы читающей публики, стараются поднять ее до себя. Это создало им в кругах, привыкших к газетам «веселым» и «бойким», репутацию газеты «скучной», «профессорской» и т.п., но не помешало им получить огромное распространение (свыше 20 тыс), как в Москве, так и особенно в центральной и восточной России. Лучшие круги русской провинции читают «Р. Ведомости».

В другие времена царские силовые министры много раз приостанавливали издание, налагали на редакцию неисчислимое количество штрафов. Посему читающей публике суд над «Русскими Ведомостями» представлялся знаком и символом показательного советского суда над свободой слова.

В номере «Русских Ведомостей» от 24 марта 1918 г. был помещен материал Бориса Савинкова «С дороги». Само имя Савинкова в тот момент побуждало всесильные большевистские власти дрожать от гнева и бессилия. Революционер-конспиратор со стажем и репутацией, он нелегально курсировал между оплотом контрреволюции Доном и красными столицами Москвой и Питером, с заездом в волжские города. Объявленный большевиками врагом Советской власти №1 Савинков оставался неуловимым для ЧК. Создавалось впечатление, что своими поездочками по большевистским губерниям, с последующими отчетами о них на полосах корректно оппозиционных газет, он откровенно издевается над Владимиром, Львом и Феликсом. И вот очередная антибольшевистская статья в ненавистной либеральной газете!

Самый яркий, самый известный член партии эсеров, террорист, наводивший на публику ужас, трепет и любопытство, Борис Савинков считал себя большим писателем. В материале «С дороги», не изменяя своему беллетризированному, где-то «высокому штилю», Савинков в жанре путевых заметок делится мыслями «на политические темы дня». Отталкивается он от образа дорожной попутчицы, некоей девушки-студентки, сильно переживающей эту самую тему дня. Девушка всю дорогу плакала и повторяла одну и ту же фразу: «Ах, что они сделали с моей Россией!..». Нетрудно догадаться, что у большого писателя эта фраза пошла рефреном и вызвала поток собственных мыслей, чувств и комментариев.

То есть здесь прорвалось все то, что потом вошло в «Коня вороного», помните: «Мне все равно, кто именно ездит к Яру — пьяный великий князь или пьяный матрос с серьгой: ведь дело не в Яре. Мне все равно, кто именно «обогащается», то есть ворует — царский чиновник или «сознательный коммунист»… Но я ненавижу их… Для них родина — предрассудок. Во имя своего копеечного благополучия они торгуют чужим наследием — не их, а наших отцов. И эти твари хозяйничают в Москве…

Если вошь в твоей рубашке/Крикнет тебе, что ты блоха,/Выйди на улицу/И убей!».

Эффект, на который рассчитывал автор, безусловно, был достигнут. Владимир, Лев и Феликс готовы были расстрелять и автора, и студентку, и проводника того поезда. Да где ж их взять…

На следующий день по выходу номера созрело взвешенное решение — суд Московского ревтрибунала. Не в пример обычной большевистской учрежденческой волоките все было устроено буквально в течение недели. Автор статьи был недоступен и повестку к следователю трибунала получил один гл. редактор «Русских Ведомостей» Петр Егоров. Это был земский деятель, замеченный и приглашенный профессорами в дом №7 по Вознесенскому переулку (ныне в собственном доме редакции и типографии «Русских Ведомостей» расположен отель Marriott). Много и добротно писавший на темы местного самоуправления и общественной инициативы. Поднабравшийся руководящего опыта при редактировании в 1908—1912 гг. самой крупной газеты Владимирской губернии «Старый Владимирец».

О ходе трибунала бегло упомянуто в эмигрантских мемуарах еще одного заметного сотрудника «Русских Ведомостей», члена товарищества и кратковременного редактора газеты в 1912 г. Владимира Розенберга:

«Поводом послужила статья Савинкова, в общем, довольно сдержанная и, во всяком случае, не преступавшая ни по тону, ни по содержанию пределов допускавшейся тогда в печати оппозиции большевизму. Но статья была признана оскорбительной для главарей коммунистической партии… В состав суда входили три латыша, состоящие на советской военной службе, а обвинителем был тогдашний советский верховный главнокомандующий прапорщик Крыленко. Обвинитель был очень суров, а судьи — очень послушны…».

А вот как трибунальский процесс виделся репортеру газеты «Известия» (номер от 5 апреля 1918 г.):

«4 апреля в Революционном трибунале слушалось дело по обвинению редактора «Русских Ведомостей» Егорова в помещении статьи в газете Савенкова (так в тексте! такими были первые советские газетчики. — А.М.), в которой содержались клеветнические выпады против Совета народных комиссаров и призывы к борьбе против Советской власти.

Обвинял товарищ Крыленко, защитников в зале не нашлось.

Обвиняемый Егоров объяснил, что, по мнению редакции «Русских Ведомостей», в статье Савинкова нет состава клеветы, а тем более призыва к борьбе против Советской власти. Выражения статьи «Надо бороться против немцев и большевиков», «изменники Отечества», «подкупленные», «большевики заплатили немцам за провоз России» и пр. Егоров объяснил как риторические приемы, в которых нет ничего преступного. Статья Савинкова в общем не противоречит идеям и принципам, которые проводят «Русские Ведомости», говорит Егоров».

Процесс Мосревтрибунала (он в то время занимал помещение упраздненного Коммерческого суда в здании также бывшего Московского купеческого общества, Новая пл., 6.) начался с вступительной речи его председателя Якова Бермана. До революции Берман числился в рядах меньшевиков, но был по большей части отвлеченным теоретиком, писал книжки по философии марксизма, диалектике и т.п. После октября 17-го резко стал большевиком и занимал важные должности в президиуме Моссовета. Когда в конце того же 17-го был организован Московский революционный трибунал, Берман вспомнил, что по молодости окончил юрфак Московского университета. А поскольку юридические кадры были у большевиков в дефиците, его тут же назначили председателем этого учреждения.

Он разъяснил собравшимся, что подсудимому, гражданину Егорову Петру Валентиновичу, уроженцу города Москвы, редактору газеты «Русские Ведомости», предъявлено обвинение в распространении заведомо ложных сведений, в клевете на представителей Советской власти и в призыве к борьбе с нею. Затем председатель поднял подсудимого с его места «для объяснений» и пригласил обвинителя задавать вопросы.

Егоров виновным себя не признал. Он объяснил, что статья Савинкова была помещена в газете, поскольку принадлежит перу «видного политического деятеля, мнения которого имеют общий интерес, независимо от того, разделяются ли редакцией». В этом состоит принцип «Русских Ведомостей».

Председатель трибунала процитировал из статьи: «Не забудем, что Ленин, Натансон и Ко приехали в Россию через Берлин, т.е. что немецкие власти оказали им содействие при возвращении на родину. Даром ничего не делается, и за услугу Ленин, Натансон и Ко, конечно, заплатили услугой». И обращаясь скорее к залу, нежели к обвиняемому, вопросил: разве вы не находите в этом «даром ничего не делается» клеветы на руководителей Советской власти? Егоров ответил, что слова «даром ничего не делается» являются только риторической фразой, литературным приемом автора. Никакой клеветы на деятелей Советской власти в этих выражениях Савинкова он не усматривает, ведь Ленин действительно проезжал через Германию.

Тут обвинитель прапорщик Крыленко (формально он все еще числился военнослужащим), перебив гл. редактора, потребовал от трибунала «огласить всю статью, потому что в целом она ярче выражает основную мысль». После чего прения сторон были свернуты, и с речью выступил гособвинитель.

Надо сказать, для прапорщика это был лишь второй в жизни судебный процесс. До революции он примыкал к большевикам, вел подпольную работу, но окончив историко-философский факультет Петербургского университета, отошел от революционной деятельности. Пытался стать писателем. Не получилось. Опять вернулся к большевикам. За противоправную деятельность был выслан на два года из столицы в Харьков. Здесь от нечего делать сдал экстерном экзамены за курс юридического факультета местного университета. Дальше — война, уклонение от армейской службы, арест и принудительное направление на фронт. С ноября 17-го по март 18-го по протекции Ленина был Верховным главнокомандующим. По военной линии у Крыленко мало что получалось, поэтому как только был заключен Брестский мир, его, как имевшего юридический диплом, направили в Наркомат юстиции. Где он сразу же заделался обвинителем по особо важным делам. Вот это было уже его, родное. Уж, что-что, а обвинять Крыленко умел и делал это с чувством, с толком, с расстановкой. Градус чувствуется:

«Но в тяжелой борьбе, видя вокруг себя оскаленные зубы врагов Советской власти, мы должны были запастись оружием; оно нам нужно было для борьбы не только с открытыми врагами на поле брани, но и для борьбы со всяким проявлением общественной и политической жизни в тылу…

Орудием борьбы Советской власти с такими проявлениями является Революционный трибунал.

Трибунал — это не тот суд, в котором должны возродиться юридические тонкости и хитросплетения; трибунал — орудие политической борьбы, направленное против контрреволюции и против всяких контрреволюционных выступлений…

В деле по обвинению редактора «Русских Ведомостей» в клевете и контрреволюции второе обвинение является основным. Я прежде всего обвиняю подсудимого в контрреволюционном выступлении, направленном против Советской власти, и в конечном счете в призыве к низвержению и уничтожению Рабоче-Крестьянского Правительства, и лишь затем в клевете…

Я требую, чтобы с газетой «Русские Ведомости», редактор которой так хвалился, что она больше 50 лет служила идеалом общественности и добра, но которая на 53-м году своего существования сделалась контрреволюционной, чтобы с этой газетой было раз и навсегда покончено…

Я предлагаю не ограничиваться одним закрытием газеты, а кроме того, назначить в приговоре тюремное заключение редактору газеты…».

«После получасового совещания, — это уже пишут в судебном отчете «Известия», — трибунал постановил: газету «Русские Ведомости» закрыть навсегда, а редактора Егорова приговорить к принудительным общественным работам на три месяца. С заменой, ввиду преклонного возраста обвиняемого, одиночным заключением в тюрьме на тот же срок».

P.S. По отбытии срока Петр Егоров решил в дальнейшем не искушать судьбу. И перебрался на жительство из Москвы во Владимир, подальше от трибунальского всевидящего глаза, от чекистских всеслышащих ушей. Тем более что в Москве работа по специальности ему была заказана. Советские газеты и журналы его по понятным причинам игнорировали, а других к тому времени уже не было. Во Владимире он деятельно сотрудничал в газете «Призыв», органе местного губкома РКП(б) и губисполкома. Писал исключительно под псевдонимом В.-Ч. В основном о проблемах экономики и планирования, так как параллельно служил в статистическом бюро при исполкоме. Умер в 1933 году. Борис Савинков, как известно, погиб в здании ВЧК на Лубянке 7 мая 1925 года.

Анонс
Самые громкие дела в СССР2-я серия. «Дело Щастного» Читайте в следующую пятницу

Первое дело, рассмотренное только что созданным «для суждения по важнейшим делам» Революционным трибуналом при ВЦИК. Капитан 1 ранга Алексей Щастный приобрел некоторую популярность как организатор и руководитель так называемого «ледового похода» Балтийского флота весной 1918 г. Спасая корабли от неминуемого захвата их немцами, он сумел в условиях анархии перевести флот из Гельсингфорса в Кронштадт. Однако уже в июне Ревтрибунал при ВЦИК приговорил его к смертной казни за… попытку сдать Балтийский флот немцам. На процессе в качестве единственного свидетеля выступил не кто иной, как Лев Троцкий.