Удивительным образом срифмовалась конкурсная программа «Кинотавра». Думаю, основной причиной такого «монолитного» (и, к сожалению, в основном монотонного) высказывания оказался возраст режиссеров. Восемь дебютов, несколько вторых картин. В подавляющем большинстве фильмы с недовыраженной авторской идеей, с непрописанными сценариями (главная беда нашего кино), ориентированные строго на западные фестивали. Но в этих неполноценных высказываниях (год на год не приходится — прошлая программа была много сильнее) симптоматично общее устремление. Словно невидимый учитель задал тему киносочинения. Радивые и нерадивые ученики пытаются нащупать плотность своего зыбко-песчаного времени. Сориентироваться, так сказать, на местности. И осознать: «Кто я?» Так называется одна из конкурсных картин. Сами «имена» фильмов красноречиво говорят о безуспешных попытках их героев прописаться в здешнем социуме. «Пропавший без вести», «Другое небо», «Обратное движение», «Гастарбайтер», «Жить». Но как жить «лишним людям», «пропавшим без вести»?

«Сейчас досчитаю до пяти, и вы проснетесь», — говорит гипнотизер из фильма Ани Фенченко «Пропавший без вести» (приз за лучший дебют). Не проснется. Герой картины вместе с паспортом утрачивает себя. В компании с другими «душами без определенного места жительства» движется на раздолбанном «Москвиче» по своей-чужой стране. Все оттого, что привык плыть по течению: «не вмешиваться», «не интересоваться», «не участвовать». Вот и оборачивается господином «никто», проживающим «нигде». Большинство героев конкурсной программы — его собратья по прописке в «диком поле»: тревожном, условном месте жительства. В финале на камеру движется уличная толпа, иллюстрируя кафкианский эпиграф фильма «Вот так мы и идем, ветер пробирается всюду, где между нами есть щелочка».

Открытое Луциком и Саморядовым в начале 90-х метафорическое пространство «дикого поля», застрявшего между язычеством и христианством, Богом и дьяволом, мифология обреченной окраины — вновь востребованы. «Кинотавр-21» представил панораму российского артхауса, который продолжает путь «кино на ощупь» 90-х. Того самого, что «мы потеряли». Теперь с трудом обретаем заново.

Персонажи большинства конкурсных фильмов — выпавшие птенцы из гнезда социума. Никем не подобранные скитальцы, «отказники» своей переменившейся до неузнаваемости матери-родины.

В Москву вместе с сынишкой приезжает чабан Хабиб, ищущий затерянную в мегаполисе жену. Философская притча Дмитрия Мамулии выписана на экране «сухой иглой». Минимум эмоций, герой — сфинкс с древним, изъеденным временем и ветром лицом. В медитативном движении фильма практически нет текста. На задаваемые вопросы («Почему мама уехала?») нет ответа. Ответ рассеян в пронизанной токами смерти атмосфере фильма. Дохнут овцы и козы в стаде Хабиба. Телик с утра до ночи вопит о смертельной угрозе свиного гриппа. Гибель сынишки предсказана крупными планами с его жертвенными «овечьими глазами». Эпидемией «нежизни» охвачена Москва — люминесцентная колба, в которой «лишние» пытаются выжить. Санитарные пропускники, где людей моют, как скот, подвалы с нарами, китайский публичный дом, подпольные пошивочные цеха, больницы, морги. Из обитателей этой «колбы» оптика Хабиба выделяет ментов, охранников и людей обочины. Тех, сквозь кого смотрят «дорогие мои москвичи». Других людей и «другого неба» в фильме нет. «Другое небо», как заметил Мамардашвили, видимо, «слишком далекое». Мамулия сконструировал качественное фестивальное кино, в котором прием несколько подавляет эмоциональный строй картины. Поэтому фильм и напоминает художественно недоказанную теорему.

Еще больше приверженность «методу» овладела Андреем Стемповским. Герой «Обратного отсчета» не может вернуться с войны. Он возвращается из горячей точки, но к миру не прирастает. Тут еще мама пригрела на груди девятилетнего «таджичонка». Фильм без музыки, почти без слов. Эмоциональные реакции, как и в картине Мамулии, спрятаны за непроницаемыми лицами. События убраны за кадр — наблюдаем лишь их последствия. Так и в жизни. Известие о смерти близкого человека настигает нас мгновенно, дальше обыденно сживаемся со страшной новостью. Отчуждение всех от всех. Трагедия, в которой судьба играет главную роль, леденеет в гипертрофированной бесстрастности. Прибавьте к этому отсутствие полноценных диалогов — то ли скорбное бесчувствие, то ли кошмар, привидевшийся матери, потерявшей в горячей точке сына. Все выдает в Андрее Стемповском киномана, последователя Брессона и Ким Ки Дука.

Юный шофер Иванушка-дурачок, которого зовут Егор Матвеев (за эту роль Иван Добронравов удостоен приза), живет в муторной общаге, получает путевку в место, которого нет на карте. Едет в родной город — ищет на карте жизни себя. И это «белое пятно» медленно и трудно превращается в лицо. «Перемирие» (главный приз) — фильм опытного и своеобычного режиссера Светланы Проскуриной также движется в русле традиций магического реализма. Сильная сторона картины — ее совершенная непредсказуемость. Не только сюжетная, но и эмоциональная. Словно фильм сейчас, сию минуту решает, куда ему повернуть.

Если говорить еще об одной стилистической составляющей конкурсной программы, то очевидно, что авторам скучно описывать действительность. Они отрываются (пытаются оторваться) от притяжения реализма — в сказку, притчу. Попавшие в воронку фатума, в «овраг на холме» (так назывался сценарий Дмитрия Соболева для фильма Проскуриной) выбираются поодиночке. Теперь сказочным героям незачем отправляться за тридевять морей, чтобы горы свернуть и Горыныча убить. Героическое путешествие к себе совершают, не выходя за пределы собственной улицы. Да и Горыныч незаметно растворился в обыденности. Попробуй отыщи. Самоопределись, парень. Сам-то ты есть? Назови десять отличий тебя от других: соседей по общежитию, озверевших от скуки и убожества соотечественников.

Как тут не вспомнить Пашу из шукшинского «Живет такой парень», нарезающего километры по бескрайней родине и ищущего смысл жизни. Пашу от нынешних героев отличала жажда жизни и ее постижения. У персонажей нового кино желание это атрофировано.

Еще один Паша (Александр Яценко) в детективе Клима Шипенко — работник пляжного проката — теряет документы, имя, с ними и память, скрывая следы преступления, обводя вокруг пальца добросовестного следака. У Паши сложные отношения с заскорузлой действительностью, где он — неказистый пигмей — выдает топчаны недоступным заезжим красавицам в бикини. Поэтому Паша заныривает с пирса реальности в глубоководный мир эротических грез. Туда, где царит не обложечная, а близкая и понятная Жанна Фриске. Лишь она способна разглядеть в ничтожестве личность. Лихо скрученная в духе Жапризо детективная интрига страдает психологическими и логическими пробелами, будто сочинял и монтировал ее человек, отчасти потерявший память. Тем не менее, сравнивая эту обладающую большим зрительским потенциалом работу Шипенко с его дебютом «Непрощенные», можно говорить не только о его профессиональном росте, но и о явлении режиссера, способного снимать качественный мейнстрим.

«Теперь у меня нет имени, я еду в никуда из ниоткуда». Это уже герой фильма авангардиста Сергея Дебижева (того самого, что снял в 90-е сюрреалистическую мистификацию «Два капитана 2»). Он бежит из гламурных джунглей в девственные дебри Камбоджи. Ядовитые змеи, съедобные тараканы, красные кхмеры — менее токсичны, чем столичные фэшн-дьяволицы. Жанр фильма — бамбуковое кино. Или пестрый трансформер. Причинно-следственные связи вьются лианами и безжалостно рубятся топориком монтажа. Камера упивается экзотикой. Чужой, нищий и колоритный мир, подпрыгивая, куда-то несется, проваливается во временные колодцы. Режиссер говорит, что если смотреть фильм в два раза медленней, все встанет на свои места. Шпионы, масоны, мистика, криптология, порталы времени, податливые камбоджийки, полуразрушенные храмы, поиски золотой статуи Будды и дурман-трава. В общем, Дэн Браун, начитавшийся философских и буддистских книжек и закусивший грибами. Побольше бы этому гейзеру фантазии и путаницы иронии, картина вышла бы замечательная.

В деревне укрывается от агрессии внешнего мира тридцатилетний столичный житель Юра (фильм «Явление природы» режиссеров Александра Лунгина и Сергея Осипьяна). Сегодня эскапизм — распространенное явление, форма душевной эмиграции. Юра, мучающий себя и других, пьющий водку с местным деревенским дурачком, орущий в лесу голосом Лешего, докапывается до сути вещей. Авторы тоже силятся подхватить сущностные интонации Чехова (его «Леший» — история про не понимаемого и не принимаемого окружением человека), Эфроса и Вампилова. Но ощущения новизны от фильма, снятого в новейших технологиях, у меня не возникло.

Ирония судьбы: два антагонистических взгляда на судьбу и историю России столкнулись в День независимости. «Счастье мое» Сергея Лозницы (приз за режиссуру плюс приз критиков) обсуждали утром. Фильм «Утомленные солнцем-2» Никиты Михалкова смотрели на площади вечером.

Ник Холдсворт, обозреватель The Hollywood Reporter, заметил, что фильм Лозницы скорее других конкурсных картин может найти отклик у западной аудитории. Вовсе не оттого, что, как представляется многим, настроен против России враждебно. Оттого, что являет собой чистый выброс творческой энергии, пример авторского высказывания. Этот авторский субъективизм порождает и беззащитность картины, которая тревожит, бесит, заставляет задуматься не только о «загадочной русской душе», но и о системных человеческих пороках.

На общем фоне аморфной конкурсной программы вовсе не безупречный, грешащий сценарными и ритмическими сбоями фильм Лозницы впечатляет как мощное авторское высказывание.

На пресс-конференции Лозница объяснял, что это высказывание о себе. Его многосложное, безусловно, художественное произведение — исповедь в собственных грехах, жалоба на фантомные и настоящие боли. «Я не рассказываю про кого-то — смотрюсь в зеркало. И не вижу иной возможности задать жизненно важные для меня вопросы, как не с помощью кино». Лозница цитирует Германа: «Я не доктор, я боль». Боль нельзя скрывать, иначе болезнь становится неизлечимой.

Об одиссее по российской жути простого и доброго шофера «Новая» рассказывала в репортажах из Канн. На пресс-конференции Лозницу допрашивали: «Из вашего кино выходит, что нам остается два варианта — либо уехать, либо стать уродом?» «Россия — черная дыра? В чем же выход? Дайте нам выход!» «Выход — в самом произведении», — отвечал режиссер, создавший на экране метафору «котлована», засасывающего и разрушающего человека.

На прошлогоднем «Кинотавре» молодой артист Юрий Быков победил в «Коротком метре». Сейчас представил полнометражный режиссерский дебют «Жить». Еще одна история превращения милого обывателя в убийцу. Здесь убийство — условие выживания. Одаренный режиссер снимает мужское кино. С ритмом и драйвом. Несмотря на отсутствие психологических мотивировок, местами неуместную музыку, фильм не отпускает до финала. Традиционный психологический триллер погружен в вязкую, не поддающуюся логическим объяснениям русскую ментальность.

Конечно, в программе «Кинотавра» были работы и совсем другого толка. К примеру, слабоватое семейное кино «Слон» Владимира Карабанова. Или алкогольная дуэль между крупным бизнесменом и предавшим его помощником в ленте «Сатисфакция» Анны Матисон, или «Человек у окна» Дмитрия Месхиева — веселая качественная телевизионная комедия «про добрых людей». Но все же доминантной темой фестиваля стала самоидентификация — достаточное и необходимое условие выживания в антигуманитарном пространстве. Не сберечь в себе человека, как велел Чехов, а хотя бы нащупать его. Возможно, кризис усилил это общее ощущение враждебности среды и отдельно взятого «я», которое среда, как кислота, выедает изнутри, а потом бесследно растворяет.

Взять, к примеру, вполне благополучного председателя жюри Карена Шахназарова, возглавляющего «Мосфильм». Родился он в Краснодаре. Теперь волнуется, что его родной город переименуют, как обещают, в Екатеринодар. «Так откуда я тогда?» — недоумевает Шахназаров. Вопрос не новый, мучились им задолго до «Кинотавра». И не находили ответа: «Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет/ Остались пересуды, а нас на свете нет?»

P.S. _ После церемонии закрытия я поздравила председателя жюри Карена Георгиевича с мужественным решением отметить режиссуру Лозницы. Такого я от директора «Мосфильма» не ожидала, о чем и написала на нашем сайте. «А ты правильно написала, — заметил Шахназаров, — я был против. Но мои коллеги настаивали». Наверное, самое ценностное достижение главного кинофорума страны в том, что «Кинотавр» действительно стал единственной площадкой для консолидации нашего разорванного киносообщества. Местом, где на экране и на дискуссиях можно увидеть-услышать образы и голоса современного российского кино, полярные точки зрения. Местом, где даже крупные киночиновники переходят с монолога на диалог._