В Петербурге вручена премия «Национальный бестселлер». Лауреатом-2010 стал действительный член Академии художеств, художник-постановщик легендарного спектакля «История Лошади» (1975), главный сценограф БДТ им. Г.А. Товстоногова с 1972 года — Эдуард Степанович Кочергин. В 2007-м праздновали его 70-летие. Пишет он с недавних пор.

«Нацбестом» мечен второй том прозы Кочергина, «Крещенные крестами» (2009). Он тесно связан с первой книгой — «Ангелова кукла» (2003).

…И вроде как никто ничего не читает, публика шерстью обросла. А «Ангелова кукла» выдержала за семь лет без счету допечаток (капельными, конечно, тиражами: тысячи по три). Теперь, надо думать, крещенная «Нацбестом» проза Кочергина придет и к более широкой аудитории. Вот это и есть рейтинг книги. Через семь лет надо его считать. А не по расстрельным спискам бестселлеров месяца, которые и проживут месяц.

Русские художники вообще хорошо писали: мирискусники-петербуржцы особенно. Проза Кочергина (ей-богу!) так же зрима, так же пылает на сером снегу Адмиралтейской площади старыми вывесками, мочальными хвостами ледовых святочных гульбищ, розанами базарной клеенки, медью луженых чайников и тусклой бронзой толкучих рынков, как пылает СПб 1880-х в воспоминаниях Добужинского, Бенуа и Остроумовой-Лебедевой. Хотя его Ленинград отличен от их Петербурга… не доведи Господь.

…«Ангелову куклу» и «Крещенных крестами» трудно расслоить: единый сюжет. Вторая, свеженагражденная книга — одиссея беспризорника Кочергина, сына «врагов народа», беглеца из энкавэдэшного детприемника в сибирском поселке Чернолучи.

Бежит он летом 1945 года по железной дороге домой, в Питер. Чтобы прокормиться, гнет на станционных базарах из проволоки профили вождей — Лысого и Усатого. Его кормят в солдатских эшелонах (страна едет с войны), его вяжут в товарняках «черномалинники» в погонах НКВД, он зимует в детдомах Челябинска и Вологды, катится мимо воспитателей и надзирателей, мимо ссыльных и вертухаев, уральских китайцев — мастеров базарной росписи по стеклу, башкирских эстонцев, обученных в японском плену многоцветной татуировке… Бег по России домой длится шесть лет. Потом — мать, «отзвонившая чирик» по 58-й, находит сына в детдоме строгого режима в Прибалтике. Отец-кибернетик расстрелян, брат умер в детдоме. Двое уцелевших возвращаются в Ленинград.

Тут завершаются «Крещенные крестами» — и в сюжет входят «людишки», «человечки» (все любимые кочергинские слова) «Ангеловой куклы»: каторжные и блаженные, мастеровые и увечные, битые судьбой камеи Смольного института и дриады из кустов ЦПКиО на Петровском острове (они ж «петровские мочалки»), артели щипачей, инвалидов, заупокойных молитвенниц с паперти Николы Морского (народ давно разучился лоб крестить, а бездомная монашка Мытарка Коломенская и товарка ее Царь Иванна — не до конца еще, вот и выручали…).

Это Питер начала 1950-х: мальчишкой Кочергин прошел его огни-воды-трубы, последние святочные гулянья у островных бараков, вокзалы и рынки, гремящие деревянными коробами фронтовых калек, дни Военно-морского флота у памятника миноносцу «Стерегущий», где безногий Вася Петроградский регентовал в хоре речных «тельняшек» — «и ровно в два часа пополудни, после минутного молчания в память о погибших во всех войнах моряках, запевал цеховой хор. Стая невских девок маточными голосами гремела «Варяга», да так, что дрожь шла по праздничному люду. А он, наполовину окороченный войной корабельный запевала… взмахивал бескозырной головой».

«Людишек» в его прозе — что на ярмарках Брейгеля и в толпах Филонова. И все они — человечки, как ни удивительно! Лихой (с чем сравнить?) — опыт «крещенных крестами», блокадой и детприемниками, не выжег их семижильную человечность. Кочергин тому — и свидетель, и свидетельство.

…Особо любопытно, что в шорт-листе «Нацбеста-2010». «Крещенные крестами» встретились с романом Павла Крусанова «Мертвый язык», где чумовая, живописнейшая толпа компатриотов валит по Петербургу-2010. В мирной скверне гламура жить им весело и погано. В отличие от «человечков» 1920—1950-х спустить их кубарем с подвижной лестницы Ламарка в неразумную биомассу никто особо не стремится: всем не до глупостей. Персонажи Крусанова уходят в русский лес добровольно, расслабляются до предела, становясь белками, кузнечиками, какой-то мелкой орнитологией.

Третья сильная карта в пасьянсе шорт-листа — роман уральца Олега Лукошина «Капитализм». Та же веселая скверна: вид из депрессивного городка. С шершавой прямотой лубка Лукошин ведет своего героя, Ивана-Царевича с АКМом, через помидорные плантации и рекламные агентства на захват почты-телеграфа… то бишь прямого эфира, конечно. Маточная спираль русской революции все сидит у нас внутри — и никого ни от чего не предохранила.

Этих трех финалистов «Нацбеста» стоит читать. Кочергина — первым.