К вопросу о перемещениях журналиста в пространстве
Обычно бывает так: что-то случилось, и туда все едут. А где ничего не случилось, туда никто не едет. Таков принятый порядок вещей. Даже местных жителей это удивит, если у них ничего не случилось, а вы к ним приедете. «Что-то все-таки случилось, раз к нам приехали», — подумают они.
Поэтому мы выбрали место командировки случайно. Чтобы люди жили себе, как живут. А мы к ним взяли и приехали.
В границах одной страны, на которой написано «UKRAINE», была отмечена точка — прямо под буквой «R». Почему под буквой «R»? А почему бы не под «R»?
Сегодня мы расскажем о людях, постоянно проживающих в Крыжопольском районе Винницкой области.
Гироль
Это вот Александр Гироль. Он владеет гостиницей в Крыжополе. По краям (см. снимок) — наемные рабочие, братья Балонюки. Гироль говорит: три года назад пришли, ничего не умели. «Сережа, расскажи, как ты тренировался». «Да…» — отвечает Балонюк-младший, который с бензопилой. В том смысле: о чем здесь рассказывать.
Во дворе своего дома Гироль открыл производство всего, что можно сделать из отходов дерева. Так что на двор в понимании нормальных людей (лужайка, парковка, беседка, альпийская горка, туи) места уже не осталось. Но это как раз, наоборот, вселяет к Гиролю уважение.
Так поступают в развивающихся странах — на улицу выходит мастерская, где люди работают на глазах у прохожих. Но в наших широтах те, кто построил дом, такое не практикуют. (Источники доходов должны быть загадочны, иначе что подумают люди…)
А если кто и захочет начать новую жизнь, то ведь есть еще родные и близкие, которым дороги туи.
Так что здесь нужно, чтобы с тобой не спорили. Чтобы даже не возникала у близких и родных мысль, что можно попробовать поспорить. Самому Гиролю — пятьдесят три. Жена молодая и занята делом своей женской доли, катает коляску с сыном Антохой. (А работала на сырном заводе бухгалтером. Познакомились «у него там в кабаку».)
За домом стоят ульи. Один сделан из ящика для патронов, а другие просто ульи как ульи. Гироль объясняет, что это от Таниной бабушки. Бабушка умирала, печалилась: «Что-то будет с моими пчелками». И жена тогда пообещала, что присмотрит. Так ими и занимаются, три раза мед качали прошлым летом. Также на земле лежит жернов старинной мельницы, который Гироль нашел в реке. Показывает ковши, вырезанные из цельного куска дерева. Получается, что человек внимателен к историческим вещам, которые валяются под ногами. И вообще к вещам, которые валяются. На обрезках и б/у досках у него весь этот бизнес построен.
Во дворе у Гироля производятся деревянные двери (под старину), туалеты, будки для собак и кролевники. Кролевники (кроличьи дома. Я их сначала принял за ульи, потому что я живу в большом городе) выставлены на продажу рядом с гостиницей. А на двери есть как отдельные покупатели, говорит Гироль, так и крупный заказ от «Эпицентра» (сеть строймагазинов). «Если поставить на «болгарку» специальную щеточку, то она выберет мягкие волокна, а твердые оставит. Получится под старину». Железки (под старину) кует Леня, из Соколовки (студент-заочник). «Есть люди, которые что-то могут. Но для того, чтобы они работали, чего-то не хватает».
Потому Гироль говорит: «Пойдем, котел покажу. Моя гордость. Отопительный котел. Работает на тырсе (опилках). Шесть мешков тырсы закинул, и в хате целый день Ташкент». Гироль слегка повернут на экономии. Но без этого жить украинцу скучно. Это во-первых. Во-вторых — иначе не прожить. Нефти в крае нет, бесполезно ждать, когда она подорожает. Мысль старая, не спорю, но всякий раз подтверждается.
Гироль негромко говорит (стоим, смотрим на ульи, ждем его бизнес-партнера Петю): «Получается, что сила в каждом. Вот я стою на своей земле. Могу за себя отвечать». (Гостиницу и бар «Сафари» он старшему сыну отдал.)
Сейчас про Гироля все в Крыжополе знают, а город маленький, десять тысяч, всем все известно, что он сажает деревья на окраинах и около парка. Это для него как хобби и как дело жизни (когда-то окончил сельхозакадемию). То есть Гироль звонит бизнес-знакомым, например Юре Шевчуку, у него оптовая фирма. Он снимает с работы тех, кто не занят, — а трактор уже борозды провел. «Мы содим, когда снег, когда слякоть, в самое болото. Я спрашиваю у людей, какое у них настроение. У кого плохое, те по домам идут». У элеватора в том числе посадили, там помог Нагирняк, директор элеватора. «Я хочу, чтоб людям было зелено».
Потом рассказывает мне о своем папе. Все-таки это важно, какой у человека был папа. «Отец меня ни разу не ударил. Он прошел Финскую. Попал в Харьковский котел — когда город брали, зная, что не удержат. Из плена его освобождали американцы. Они и с матерью познакомились в лагере для перемещенных лиц. Отец ее и сестру спас от приставаний. «Не будем говорить, чтобы не расизм, но то были негры». Отец всю жизнь не имел ветеранских льгот. Работал на зингеровской «белошвейке», вся Березань его знала. Было такое время — я маленький был — пришел представитель налоговой (с такой сумкой). Говорил отцу: «Вы должны работать в артели». Отец говорит: «Через путя я не перейду». Стоит перед ними отец на костылях. А они говорят: а это твое дело. И я смотрю — у отца колено дергается, а з одного глаза потекла слеза. Тогда я не понимал, что это значит».
Петя наконец приехал. И повез меня в Заболотное. Гироль напоследок показывает у себя в доме камин. «Дитина играет биля живого огня. Я дюже рад. Одно дело батарея, а це жива стихия».
«Сам пью и усих запрошую»
В Терновке асфальта нет. От этого здесь как-то лучше. Рядом есть Крыжополь, где асфальта сколько хочешь. Крыжополь начинался с полустанка и вот — разросся. А Терновка — село старинное. «Обычное село, рабочее, ничего интересного». Курицы бегают в пыли, по траве гуси ходят. И гудит трансформатор. Немаловажно, что улица (вул. Ленина) широкая. Можно сидеть на лавочке и окидывать взглядом. Вот сидят Виктор Сазонович Нелюб и Виктор Иванович Ковинько. Оба бывшие шофера. У Сазоныча газета. «Что пишут?» — «Что будей вийна». — «С кем?» — «Януковича с Юлькой». — «А вообще как дела?» — «А у нас все тихо, спокойно, кто хочут драться, до ставка идут».
Впереди желтеют два автомобиля «Москвич». И еще «пятерка». Это неспроста, столько машин в воскресенье вечером. За забором происходит украинское застолье. Как вернулся, так все спрашивают, был ли у них на застолье. Все в Москве уверены, что как приедешь на Украину, так сразу сажают за стол.
«Шнэк наша фамилия», — сказал Вася. Васе двадцать восемь. (С друзьями курил у калитки.) Работает ветеринаром здесь, в селе, на ферме. А владеет фермой Порошенко, крупный инвестор. «Шнэк, це немецкая фамилия, деталь такая есть в тракторе», — сказала Васина сестра, выходя из калитки и выбрасывая на вул. Ленина маленькую собачку (стащила что?). «Пойдем, выпьешь с нами по сто грамм», — сказал Васин тесть, хозяин дома.
Самогон, отмечу, очень растягивает время. В минуту больше всякого смысла помещается. А часа через два (если не перебрать) вас плавно поставит обратно ногами на землю — иди, мол, працюй далее, что ты там працюешь. То есть в голове уже будет безоблачно, а на сердце еще будет тепло.
Стол помещался (с трудом) на веранде. (Дом кирпичный. Веранда отделана сайдингом.) Сыну Васиному, Диме Шнэку, пять лет исполнилось. Но праздник был не совсем детский. Мальчонки даже за столом не было. Он потом, ближе к танцам, появился. А за столом сидели взрослые люди, родные и близкие, человек тридцать. Праздник же — это чтобы взрослые от всего отдохнули. «Кум, чего сквозняк в стакане». «За все хорошее!» «Вывела учителка детей на прогулинку…» «Сам пью и усих запрошую». «Ты ишь, ишь». «Братишка, пиши, молочное очень дешево, дорог нет, света нет, пиши». «Каменный вик, пиши». «Девочки, мальчики, ишьте, пейте». «Дороги погани, село не живи, а проживаэ». «Налей дяде Коле, я пропускаю». «Пиши (Вася-ветеринар), уси пили горилку, а я пил вино» (молдавское вино под названием «Дон Диего»). «Прилетел вдруг волшебник в голубом вертолете», — все уже были в приподнятом настроении. Но не более того. Никто не падал. Включили музичный центр, и он стал спивать украинские народные песни. И все пошли на двор танцевать. Долго так танцевали по парам, потом в хороводе.
Потом песни кончились, или нет, не песни, а что-то еще. Кое-кто танцевал, но мужчины в основном пошли до калитки — покурить. И я уже стал прощаться. Спросил у них, а сколько же лет тому «Москвичу». А 35 лет, оказалось. «Двигуны писля капремонту?» — это я запомнил фразу из объявления. Сказали, что нет, никакого капремонту «не треба». Потому что: «Дид ездил на огород, с городу».
Может быть, «Москвич» — это все-таки тоже машина. Просто ее часто используют не по назначению. А в пробках, чтобы не кипеть, в городах, для этого «потребны» японские машины. И японские люди, наверное.
Клубок отношений
В Заболотное стоит поехать. Так все говорят. Ведь там музей. Музей посвящен доктору Заболотному. В честь доктора даже село переименовали. Раньше оно называлось Чеботаревка. Доктор ездил в экспедиции от царского правительства. В Индии он боролся с холерой, а в Монголии и Китае он боролся с чумой. При этом приходилось преодолевать суеверия местных жителей. Смелый был доктор и самоотверженный. Умер в 1929-м и завещал похоронить себя рядом с родной хатой в Чеботаревке. Так и сделали.
И музей в селе появился, конечно. Давным-давно он был на балансе Министерства культуры. И пребывал в запустении. Но 2 января 1985 года музей Заболотного перевели на баланс института им. Заболотного (Киев). От этого стало гораздо лучше. Экспозиция обновилась. Хату, в которой родился Заболотный, покрыли для достоверности соломой. Для этого нанимали «западенцев», а руководил всем старик, которому было 80 лет. Также в хате поставили восковую скульптурную композицию: доктор Заболотный выписывает рецепт селянину.
А руководит музеем (бессменно) Катерина Степановна Ганущенко. Она в музее уже 35 лет. «Когда пришла, здесь были заросли, мне страшно стало». Но она, конечно, привела все в надлежащий вид. Всю себя вложила. Как говорит: «У меня только кури, собачка и я. Дети у меня в Киеве. Дочь английский преподает».
Сотрудницы музея мне налили кофе. К кофе было сало и печенье. Потом пришел председатель совета Браславец. Проверил у меня документы. И сказал: «В селе Заболотном особая картина. Здесь около 200 человек работают в социальном секторе. У нас музей, училище, санаторий». Браславец с библиотекаршей Пьяцюк Дианой забрали бюст доктора. Повезли в сельскую библиотеку. Катерина Степановна меня спросила: «В санаторий пойдете? Нет? А это надо. Это имени Заболотного санаторий».
Пруд здесь называется «ставок». На одном берегу — музей доктора Заболотного. А с другой стороны живет Ковбель. Что касается самого ставка, то Браславец сдал его в аренду пришлому бизнесмену, которого местные зовут «Муля». Тот запретил ловить рыбу и купаться. Только за пятьдесят гривен. Ковбель против этого боролся. Поднимал молодежь. Все возмущались. И вроде как (точно никто не знает) уже Муле отказано в аренде. Сам Браславец уже «нелегитимен», у него срок кончился в марте. Так, во всяком случае, говорит директор училища (имени Заболотного) Романцов. «Это же я его, можно сказать, поставил. У меня как-никак 80 человек персонала. И многим учащимся уже за восемнадцать лет. А жена его у нас преподает, очень хороший преподаватель. Я и говорю своим: «Зачем нам варяг?». Но расчет Романцова не оправдался: «Первые два месяца он еще человеком был. А потом отобрал у нас пекарню (учебную). Сделал там лесопилку».
Вот какой клубок отношений, если чуть потянуть. Но вернемся к Ковбелю. Ковбель мог встретиться где угодно. И в Подмосковье. И в Сибири. У человека жизнь напополам разделилась чертой экстремальных событий. И теперь человек живет на берегу ставка, что напротив музея. Садит в огороде нарциссы (15 сортов), держит гусей, трех собак-звоночков (только чтоб побрехать, значит) и корову Манюню, а также рисует карандашом и тушью. Ковбель давным-давно в Монголии срочную служил. Сдерживал великую китайскую угрозу. Ковбель увидел во мне благодарного слушателя. Фотографий у него целый пакет. «Там сопки, песок, щебень, верблюжья колючка, верблюды, козы дикие… Иногда семь тревог в неделю было. Когда только приехали, нам рассказали: китайцы ночью сняли часового, сняли дневального и перебили спящих — всю роту». А при дневном свете китайцы приезжали с официальными визитами. И показывали свои боевые искусства с целью запугать. Ковбель тоже тогда научился бить кирпичи. Первый раз ударил — и аж слезы из глаз. А его научили, что надо рукой вибрировать.
Помотавшись по стране, Ковбель осел, наконец, в Вапнярке. Это в соседнем районе. «Там, кроме драки с ширкой, ничего не было». А Ковбель открыл патриотический клуб и делился с молодежью своим умением драться, и в частности, бить кирпичи. (А девушки били черепицу и доски.) Говорит, что к нему потянулась молодежь из соседних сел — записывались на год вперед. Бутылки об голову Ковбель тоже умеет бить. Говорит: «Там техника такая. Надо с прокруточкой».
Потом у Ковбеля отобрали спортзал в Вапнярке, и в силу личных надежд он переместился в Заболотное. И остался здесь жить. Выучка армейская ему пригодилась, когда местные стали выяснять, кто он такой. Двух случаев хватило, чтобы все всё поняли.
Но ведь он и качели в детском садике сделал. Просто так. Теперь идут детишки и кричат, его завидев: «Здравствуйте, Виталий Степанович!».
А сын у Ковбеля, которого он тренировал, теперь работает в канадском цирке.
Словом, Виталий Ковбель — это очень хороший человек. Ведь он еще и рисует. Чаще всего животных. Например: олененок нюхает бельчонка («Встреча»).
Очень разносторонний человек. Мир его дому.
Говоря о селе Заболотном, нельзя не отметить Нганонго Андрэ. Уроженец Конго, гражданин Франции, женат на украинке, сыну Арсену — одиннадцать лет. В училище (им. Заболотного) Андрэ преподает французский язык. Директор прочитал про него заметку в газете, как он живет в простом украинском селе, перебиваясь заработками, и переманил. Выделил ему дом под личное пользование, с огородом. А теща подарила кур, петухов и индюков. Так и живут. Сажают на огороде, что все. Жена, конечно, фотографироваться отказалась — надоело. Украинский язык Нганонго никогда специально не учил. Учил он, конечно, русский, а потом он, под влиянием среды, на украинский поменялся.
«В Одессе когда учился, богато раз дрался. И документы проверяли 4-5 раз на дню». А в селе его все знают. Но все равно. «Бывает, во Францию тянет. Бывает, и в Конго тянет».
Жители села Заболотного, конечно, не так знамениты, как их выдающийся доктор Заболотный Д.К. (1863—1829). Хотя доктор, если задуматься, стал знаменит тем, что спасал самые обыкновенные жизни. А получается, что, кроме него, они никому не важны. Нестыковочка получалась. Которую мы здесь исправили.
