Одной из наиболее мрачных страниц в деле Берии стала история возникновения и деятельности спецлаборатории, в которой ставились смертельные опыты на людях. Об этом постеснялись писать в кратком газетном отчете о суде над Берией, опубликованном 24 декабря 1953 года. В приговоре, тем не менее, говорилось: «Установлены также другие бесчеловечные преступления подсудимых Берия, Меркулова, Кобулова, заключающиеся в производстве опытов по испытанию ядов на осужденных к высшей мере уголовного наказания и опытах по применению наркотических веществ при допросах». Что скрывалось за этой фразой и каковы были размах и организационные формы этой деятельности?

В ходе следствия по делу Берии в 1953-м это стало одним из «ударных» эпизодов, хотя подобрались к нему не сразу. Посаженный еще при Сталине в ходе разоблачения т. н. сионистского заговора в МГБ полковник медицинской службы Григорий Майрановский (приговорен ОСО МГБ 14 февраля 1953-го к 10 годам) сам обратил на себя внимание прокуратуры. Весной 1953-го в надежде выйти на свободу он неоднократно обращался к новому министру внутренних дел Берии и в письмах открыто писал о своей «особой работе» в спецлаборатории и упирал на свои заслуги. В первом, из Владимирской тюрьмы 21 апреля 1953-го, он писал: «Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов Советской власти, в том числе националистов всяческого рода (и еврейских) – об этом известно генерал-лейтенанту П.А.Судоплатову» — и заверял Берию: готов выполнить «все Ваши задания на благо нашей могучей Родины». После ареста Берии эти письма попали в руки следствия, и ниточка стала раскручиваться. 18 августа 1953-го дело Майрановского было передано в прокуратуру.

На допросе 27 августа 1953-го Майрановский подробно рассказал, как в конце 1938-го или начале 1939-го обратился к Берии с просьбой разрешить ему проводить опыты над людьми и в результате: «Берия одобрил мое предложение. Мне было поручено провести эти исследования над осужденными».

Теперь настала очередь допросить главного обвиняемого. На прямой вопрос об испытании ядов на приговоренных к расстрелу 28 августа 1953-го Берия ответил: «Не помню». Но после зачтения ему показаний Майрановского понял, что отпираться бессмысленно: «Я признаю, что то, о чем свидетельствует Майрановский, является страшным, кровавым преступлением. Я давал задание Майрановскому о производстве опытов над осужденными к ВМН, но это не являлось моей идеей».

Тут же Берию спросили, был ли его заместитель Всеволод Меркулов посвящен в тайну деятельности спецлаборатории. Берия ответил – «безусловно», уточнив, что тот «больше занимался этим». Еще немного подумав, Берия решил, что недостаточно внятно объяснил свою подчиненную роль в этом деле: «Хочу дополнить, что указания об организации спецлаборатории мною было получено от И.В. Сталина и в соответствии с этими указаниями производились опыты, о которых речь шла выше».

К этому времени Меркулов, занимавший должность министра госконтроля СССР, еще не был арестован. Но следствие имело на него виды как на ближайшего сподвижника Берии и пока допрашивало в качестве свидетеля. К удивлению прокурорских следователей, Меркулов на допросе 29 августа 1953-го не только не отрицал наличия в НКВД такой лаборатории, но и взялся теоретически обосновывать ее необходимость. На вопрос, не считает ли он, что эти опыты – преступление против человечности, Меркулов изрек: «Я этого не считаю, так как конечной целью опытов была борьба с врагами советского государства. НКВД – это такой орган, который мог применять подобные опыты над осужденными врагами Советской власти и в интересах советского государства.

Подобными откровениями свидетель Меркулов проторил себе прямую дорогу в обвиняемые. Генеральный прокурор Руденко 1 сентября 1953-го направил Маленкову справку о Меркулове с просьбой санкционировать его арест как одного из «соратников Берии», руководившего деятельностью секретной лаборатории, где проводились опыты над людьми.

Между тем Берия по ходу дела пытался всячески умалить свою роль в организации и функционировании «лаборатории Икс». На допросе 31 августа заявил: «Майрановского я видел всего два или три раза. Он мне докладывал о работе лаборатории и об опытах над живыми людьми», а санкции на проведение конкретных экспериментов давал Меркулов». Более того, Берия пояснил, что вскоре после своего назначения наркомом он «интересовался этими ядами в связи с наметившейся акцией в отношении Гитлера». На вопрос, «как вы оцениваете опыты над живыми людьми, тайные похищения и убийства людей», Берия ответил: «Это недопустимые явления и кровавые преступления».

Меркулов, будучи арестованным, на допросе 28 сентября признал, что лично дал разрешение Майрановскому на применение ядов к 30–40 осужденным, пояснив, что никто, кроме него и Берии, не мог давать такое разрешение. Он вновь повторил, что не считает это незаконным, так как речь шла о приговоренных к высшей мере и имелась санкция Берии.

Конечно, я обязан был интересоваться деталями проведения опытов и создать в них должные рамки или даже прекратить их вовсе».

Майрановский на допросах 6 и 7 августа 1953-го подробно рассказал, какие яды он испытывал на заключенных. В списке полтора десятка наименований, от неорганических соединений мышьяка и таллия, цианистых калия и натрия до сложных органических веществ: колхицина, дигитоксина, аконитина, стрихнина и природного яда – кураре. Причем параллельно шли испытания этих же ядов и на животных, и результаты Майрановский опубликовал в 1945-м. Понятно, что об испытаниях на людях он в публикациях умалчивал. Как увлеченный естествоиспытатель Майрановский не мог не поделиться со следователем «своими открытиями» и впечатлениями. Он подробно рассказывал о картине отравления тем или иным ядом. Например, о том, что наиболее мучительной была смерть от аконитина, которым он отравил десять человек:

Помимо Майрановского, занятого токсикологическими исследованиями, в опытах на людях принимали участие старший химик спецлаборатории Александр Григорович и бактериолог Сергей Муромцев, испытывавший на заключенных ботулинический токсин. Допуск в лабораторию имели: Судоплатов, Эйтингон, Филимонов и начальник лаборатории Аркадий Осинкин. Как пояснил на следствии Майрановский, помимо руководителей НКВД об опытах на людях знали и подчиненные коменданту Лубянки Блохину сотрудники комендатуры: братья Василий и Иван Шигалевы, Демьян Семенихин, Иван Фельдман, Иван Антонов, Василий Бодунов, Александр Дмитриев, которые обычно производили расстрелы, а в случае передачи приговоренных в лабораторию Майрановского были избавлены от необходимости выполнять свои палаческие обязанности. Трудно сказать, были ли они рады этому обстоятельству, не видели ли в Майрановском конкурента, способного «отобрать работу» – заменит пробиркой с ядом их натруженные и мозолистые от рукояток пистолетов руки. И что тогда – увольняться?

Подробно об истории создания лаборатории рассказал комендант Василий Блохин на допросе 19 сентября 1953-го. Берия вскоре после назначения наркомом внутренних дел вызвал его и сказал, что нужно подготовить помещение для производства опытов над заключенными, приговоренными к расстрелу. Блохин датирует этот разговор 1938 годом. Сначала Берия выяснил, нельзя ли использовать для этого помещение в доме № 2 (в главном здании НКВД на Лубянке). Блохин ответил, что такую работу в доме № 2 проводить нельзя и есть возможность оборудовать помещение в другом доме (как явствует из показаний Майрановского, это было здание НКВД в Варсанофьевском переулке). Блохин набросал план и передал Мамулову. Из помещения 1-го этажа было сделано 5 камер и при них приемная.

Майрановский вводил яд заключенным через пищу, путем уколов тростью или шприцем, а также проводил опыты с беззвучным оружием. Блохин рассказал: «При умерщвлении доставленных арестованных путем введения различных ядов присутствовал я, а чаще дежурные, но во всех случаях, когда умерщвление уже было произведено, я приходил в помещение Майрановского для того, чтобы закончить всю операцию. Из управления Судоплатова – чаще других в помещении Майрановского бывал Эйтингон, несколько реже бывал Судоплатов. Во всех случаях умерщвления бывали представители отдела «А» Подобедов, Герцовский, Воробьев». Задания спецотделу, а с 1943-го – отделу «А» подобрать приговоренных для передачи их в лабораторию давали Берия и его заместители Меркулов и Кобулов. Арестованных, подлежащих доставке к Майрановскому, доставляли и размещали по камерам, обязательно с участием работников отдела «А». «После умерщвления арестованных также обязательно присутствовал представитель отдела «А», который на обороте предписания составлял акт о приведении приговора в исполнение, который подшивался работником отдела «А», а также мною и иногда представителем управления Судоплатова. Эти акты хранятся в отделе «А»…»

Блохин пояснил, что умерщвление таким способом приговоренных шло с конца 1938 по 1947 год. Больше всего в 1939 – 1940 гг. — около 40 человек. С началом войны это прекратилось, и с 1943-го, когда опыты на людях возобновились, — около 30 человек. Блохин вел тетрадку, куда по собственному почину заносил фамилии подопытных, но в 1941-м сжег ее, потом возобновил записи в 1943-м и, уходя на пенсию в 1953-м, передал тетрадку своему заместителю Яковлеву, а тот с согласия Блохина ее сжег.

В декабре 1953-го Берия и его ближайшие соратники были осуждены и расстреляны. Но расследование прокуратурой истории спецлаборатории продолжалось. Вот что рассказал о своем участии в деятельности спецлаборатории и опытах на людях 4 марта 1954-го на допросе в прокуратуре Муромцев. В 1942-м его вызвал Судоплатов и в присутствии Филимонова предложил участвовать в дежурствах в спецлаборатории. В обязанности входило наблюдение и запись результатов наблюдений. «Лично я, – сказал Муромцев, — участия во введении ядов не принимал». Согласно показаниям Муромцева, почти ежедневно в «Лаборатории Икс» бывал Филимонов, «один раз при мне был Судоплатов (приходил вместе с Филимоновым) – осмотрел обстановку, прошел по коридорчику, посидел несколько минут в приемной, задал несколько вопросов Майрановскому и ушел».

Как рассказал Муромцев, он дежурил в спецлаборатории недолго – 2–3 месяца, потом отказался, так как не был «в состоянии переносить эту обстановку»: непрерывное пьянство Майрановского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы.

Некоторые препараты вызывали у заключенных тяжелые мучения. У Муромцева стали портиться отношения с женой (ей не нравилось, что он не ночует дома). Муромцев поговорил с Блохиным, тот доложил Судоплатову, и его не стали больше брать на дежурства. Как пояснил Муромцев, «с Филимоновым я не стал говорить, так как он к тому времени спился».

За время дежурств Муромцева были проведены опыты над примерно 15 осужденными. На вопрос, испытывал ли Муромцев свои препараты, он ответил: «Однажды мне Филимонов сказал, что по предложению Судоплатова я должен проверить действие токсина бутулинуса (так в тексте, речь идет о ботулиническом токсине. – Н. П. ) в спецлаборатории, куда я был ими введен для дежурств у Майрановского». Опыт Муромцев провел вместе с Майрановским, токсин был дан вместе с пищей. «Таких опытов было три, кажется, со смертельным исходом. Смерть наступила в течение 48 часов». Во всех случаях наблюдались слабые желудочные боли, тошнота и паралич. Результаты опытов по ботулиническому токсину Филимонов докладывал Судоплатову.

Еще Муромцев вспомнил, как один раз по распоряжению Судоплатова, переданному через Филимонова, он выдал во время войны Майрановскому одну дозу ботулинического токсина для применения, как ему сказал Филимонов, за кордоном, в Париже. Потом Муромцева вызвал Судоплатов и в присутствии Филимонова ругал за то, что препарат оказался не действующим.

Муромцев пояснил, что не знал о том, кто эти люди, доставлявшиеся для опытов, а знал лишь, что они приговорены к ВМН. И добавил: «Вообще, я считаю, эти исследования с общечеловеческой точки зрения недопустимыми. Нам говорили, что все эти яды должны идти на операции за кордон. Говорили Филимонов и Судоплатов».

Майрановского на допросе 13 марта 1954-го спросили, почему он скрыл, что исследование ядов вел в конце 1938-го еще во внутренней тюрьме. Майрановский признал, что исследования начал в комнате, находящейся в доме в Варсанофьевском переулке, но один раз, когда нужно было проверить какое-то средство, чтобы дать его руководству, производил опыты во внутренней тюрьме НКВД. Григорович стал помогать в дежурствах, когда опыты проводились еще в одной комнате в Варсанофьевском переулке, помогал и В.Д.Щеголев (он в апреле 1940-го в ходе экспериментов отравился и покончил с собой).

Был задан вопрос об опытах с отравленными пулями, и Майрановский рассказал, что опыты им проводились при Филимонове. Участовали сам Майрановский, Григорович, Филимонов и спецгруппа Блохина. Это были облегченные пули, внутри которых был аконитин: «Начали эти опыты в верхней камере в Варсанофьевском переулке, но тогда, когда уже в шести нижних проводились исследования ядов». Майрановский: «В Варсанофьевском переулке, в верхней камере мы проделали опыты, кажется, на трех человеках. Потом эти опыты проводились в подвале, где приводились приговоры в исполнение, в том же здании Варсанофьевского переулка. Здесь примерно было проведено опытов над десятью осужденными».

Производились выстрелы в «неубойные» места разрывными пулями. Смерть наступала в промежуток от 15 минут до часа, в зависимости от того, куда попала пуля. Стреляли в «подопытных» Филимонов или кто-либо из спецгруппы. «Мне кажется, — добавил Майрановский, — Григорович не стрелял, сам я тоже ни разу не стрелял… все случаи при применении отравленных пуль кончались смертью, хотя я вспоминаю один случай, когда подопытного достреливали работники спецгруппы». И был случай, когда пуля остановилась у кости, и подопытный ее вытащил. При опытах с отравленными пулями в подвале присутствовали Майрановский, Филимонов, Григорович, Блохин и его работники из спецгруппы.

Ряд преступных эпизодов так и не был расследован. Майрановский на допросе 27 августа 1953-го рассказал, что участвовал в операциях по устранению людей в ходе тайных встреч на конспиративных квартирах. Задания он получал через Судоплатова. Обсуждение предстоящих акций проходило у Берии или Меркулова, и во всех случаях в обсуждении участвовал Судоплатов (иногда Эйтингон и Филимонов). Как пояснил Майрановский, «мне никогда не говорилось, за что то или иное лицо должно быть умерщвлено, и даже не назывались фамилии». Майрановскому организовывали встречу с потенциальной жертвой на конспиративной квартире, и во время еды, выпивки, как он пояснил, «мною подмешивались яды», а иногда предварительно «одурманенное лицо» убивал посредством инъекции. Как сообщил Майрановский, «это несколько десятков человек».

Дал показания о спецлаборатории и Судоплатов. На допросе 1 сентября 1953-го он рассказал, что в курс дела о «Лаборатории Икс» и опытах его ввел начальник 4-го спецотдела НКВД Филимонов, когда его отдел вошел в управление, руководимое Судоплатовым. Работу в «особой лаборатории» проводили Филимонов, Майрановский и Муромцев и отчитывались о ней перед Меркуловым и Берией. Согласно сохранившимся протоколам испытаний, работа началась в 1937 или 1938 годах. Всего сохранилось 150 протоколов.

По свидетельству Судоплатова, Абакумов в 1946-м отдал распоряжение ликвидировать лабораторию, а протоколы испытаний – хранить у себя. И Судоплатов хранил эти документы вплоть до своего ареста в августе 1953-го. После ареста Судоплатова протоколы находились в Генеральной прокуратуре.

В 1954-м папка с названием «Материалы лаборатории Х» была передана из Генеральной прокуратуры на постоянное хранение в КГБ. Ее содержание нынешняя ФСБ хранит в тайне, хотя это противоречит ст. 7 «Закона о государственной тайне», запрещающей засекречивать сведения о репрессиях и преступлениях против правосудия. Интересно, как долго ФСБ намерена хранить в тайне имена жертв преступных экспериментов сталинских чекистов?