Поисково-спасательные работы на шахте «Распадская» остановлены. Содержание метана в шахте достигло 6%, внутри — пожары. В ночь на пятницу все горноспасатели выведены наружу. Принято решение затопить несколько тупиковых выработок, чтобы вытеснить оттуда скопившийся метан, наконец включить вентиляцию и подать реагент для тушения пожаров. По прогнозу МЧС, работы займут не меньше недели. Это значит, что поиски оставшихся под землей 24 шахтеров прекращены. Похоже, число погибших в аварии установлено окончательно: 90 человек.

14 мая Междуреченск прорвало: не испрашивая никаких разрешений, около 2 тысяч человек вышли на митинг.

После него больше ста человек перекрыли железную дорогу Новокузнецк — Абакан.

Призыв провести митинг напротив Дворца культуры «Распадский» появился на местном интернет-форуме. Официальных лидеров у митинга не было, но активнее всего звали людей на улицы двое горняков и школьная учительница. Митинг назначили на 17 часов пятницы.

Утром в день митинга во дворах на улице Чехова появились три автобуса с ОМОНом. Их фотографии мгновенно попали в интернет. Сотрудница городской библиотеки рассказала мне, как одну из ее коллег, напомнившую в Сети о киргизском бунте, вызвали в Управление культуры и молодежной политики, где начальник городского УВД Виктор Никулин долго кричал на нее и предупредил, что сравнение с Киргизией — это призыв к экстремизму, то есть уголовная статья.

Днем центральная часть Весенней улицы оказалась заполнена детьми: на месте, где запланирован митинг, идет конкурс рисунков на асфальте, объявленный только сегодня утром.

Люди начинают собираться с четырех часов дня, приходят на площадь небольшими группами, тихо переговариваются. К пяти площадь заполняют 1,5—2 тысячи человек. Многие на взводе: пришли после поминок (в пятницу хоронили еще 10 горняков), но много и женщин с детьми.

Микрофона у митингующих нет. Кто-то стучится во Дворец культуры, требует мегафон, но обычно открытые двери оказываются заперты.

Толпа стихийно делится на группы, в центре каждой собирается несколько телевизионных камер. Выступающие все время сменяются.

— Это не политическая акция, а социальная: люди просто устали работать за гроши, — выкрикивает в одной из групп комбайнер и один из организаторов митинга — Владимир Тамин. — Все здесь построено на страхе, людям приходится работать за гроши ради плана…

К камерам вдруг — кажется, неожиданно даже для себя — выходит пожилая женщина. «Я своего сына отправила на работу живым, а теперь он в реанимации, у него разбито все лицо. За 15 тысяч рублей он потерял все».

Толпа выкрикивает имена мэра и лидеров профсоюза, вызывая их на площадь. Отдельных голосов почти не слышно. «Мик-ро-фон!» — скандируют люди. Кажется, это единственное слово, которое кричат хором.

Наконец появляется мегафон. Он переходит из рук в руки. Шахтеры в который раз говорят о низкой зарплате, выполнении плана, нарушениях техники безопасности, о том, сколько зарабатывает Геннадий Козовой. По рукам ходит распечатка списка миллиардеров журнала Forbes, куда входят двое из владельцев «Распадской».

— Чего вы хотите добиться? — спрашиваю у людей.

— Чтобы люди не гибли в шахтах!

— Чтобы не врали, что мы получаем по 80 тысяч!

— Где хозяева шахты? Почему они с нас все время требуют, а если мы требуем, чтобы они пришли, — их нет! — кричит кто-то.

— Нам просто кидают кусок хлеба, как псам, чтобы мы не протянули ноги.

Толпа разъяряется. «Спокойно! Только без эмоций, иначе нас разгонят», — останавливают митингующие самых активных. Тем не менее ОМОНа на площади нет, несколько милиционеров бездействуют.

Все говорят об увеличении контроля за безопасностью, росте зарплат, смене системы оплаты труда. Конкретных требований наказать кого-то или посадить виновных нет. Митинг топчется на месте.

Толпа разбивается на отдельные группы. Где-то говорят о родных, после аварии в шахте получивших инвалидность и пенсию 15 тысяч рублей. Где-то костерят пришедшего на митинг профсоюзного лидера. Как водится, требуют отставки Медведева, Путина, Тулеева, мэра города Щербакова. К семи часам становится ясно: митинг в бунт не перерастет.

Начинается дождь, толпа редеет, мокрые ступени Дворца культуры засыпаны мусором. Накопившееся раздражение бурлит, но не прорывается. «Пошли к администрации!» — кричит кто-то. Маленькая группа людей отделяется, другие пытаются их остановить. Кто-то бросает клич: «А пошли железную дорогу перекрывать?!»

Около железнодорожных путей Новокузнецк — Абакан толпа (около ста человек, много женщин) оказывается уже поздним вечером. Люди садятся на рельсы, зажигают свечи. Минут через 20 появляется глава города Сергей Щербаков. Он тщетно пытается привлечь внимание шахтеров («Слушайте, еб… твою налево») и убедить их вернуться к Дворцу культуры. Вслед за мэром появляется оцепление ОМОНа. Около 40 бойцов в касках и со щитами пытаются оттеснить людей с рельсов. В них летят камни и пустые бутылки. Пострадавшими оказываются обе стороны. Митингующих все же оттесняют.

Как позже заявляют в кемеровском ГУВД, попыток перекрыть дорогу в городе не было. Ночью в Междуреченск прибывает Аман Тулеев. Он признает: да, беспорядки были, но устроили их провокаторы, в том числе «находящийся в федеральном розыске лидер преступной группировки» Анатолий Герасимов (шахтерам это имя неизвестно), и заявляет, что из 28 задержанных на шахте работают только двое, остальные — безработные из местных преступных группировок. «Звучали лозунги идти в город, громить витрины — в общем, устроить здесь Бишкек. Действия ОМОНа я считаю правильными», — заявляет журналистам Тулеев. И добавляет, что вторыми виновными в событиях и на шахте, и в городе считает директоров «Распадской» Геннадия Козового и Александра Вагина: «Им было сказано работать с людьми, проводить разъяснительную работу, рассказывать каждому, встречаться. А они сказали, что не хотят выходить к пьяной толпе. Нужно было с ними встречаться, когда они были трезвые».

Тем не менее, по словам самих шахтеров, как минимум десяток задержанных — горняки «Распадской» и соседней шахты им. Ленина, заполнены КПЗ не только Междуреченска, но и соседнего города Мыски.

Как прокомментировал один из горняков, избитый в столкновении с ОМОНом: «Это был первый кипеж. Все продолжится. У нас только лидера нет, но найдется… Или что, за 20 тысяч хоронить своих друзей?!»

Если спросить горняка о нарушениях безопасности в шахте, он обрушит на тебя примеры, термины и названия устройств. Что-то еще и присочинит. К примеру, о датчиках метана, прикрытых фуфайками, не рассказывал журналистом только ленивый или пугливый. При этом добытчики, работающие в шахте, утверждают: на их памяти такое случалось всего пару раз. В забоях расположены тысячи газовых датчиков, которые измеряют уровень содержания метана постоянно. Информация от них поступает на единый пульт, исказить всю невозможно, да и одной фуфайкой не обойтись.

При этом многие из шахтеров приводят примеры конкретных нарушений, в которых несложно убедиться, подняв документы шахты. К примеру, два месяца, с февраля по март, на шестом участке шахты держался повышенный уровень метана. Технические службы запрещали работу, но, видимо, формально, потому что она продолжалась.

Как рассказывает один из проходчиков, комбайн, который идет по выработке, должен иметь воду для пылеподавления. Теоретически без нее он просто не включается. На деле комбайны давно перенастроены на случай, если воды почему-то не окажется.

Большинство шахтеров жалуется на нехватку людей (в участки шахты, куда по соображениям безопасности нужно ходить парой, отправляют по одному), на нарушения эксплуатации техники, на то, что производственные травмы оформляются на шахте как бытовые.

Как рассказывает шахтер Павел, несколько лет назад во время смены куском угля ему повредило роговицу глаза. Начальник смены уговорил его сказать врачам, что пострадал он в походе по горам. Теперь Павел начал терять зрение, но рассчитывать на компенсацию не может. Дирекции шахты невыгодно объявлять о несчастных случаях на производстве и не хочется выплачивать компенсации. По официальной статистике «Распадской», число несчастных случаев с 1993 по 2009 год сократилось в шесть раз.

Независимый контроль за условиями труда в шахте на практике не работает. Никто из опрошенных мною шахтеров не вспомнил внезапных ревизий: обо всех проверках Ростехнадзора (главного контрольного органа) они узнавали как минимум за неделю.

Еще меньше могут сделать проверки внутренние. Как рассказывают слесари вентиляционного цеха «Распадской», два года назад они потребовали признать их условия труда вредными и начать выдавать им талоны на молоко. В ответ дирекция шахты прислала комиссию, которая должна проверить цех по уровню шума, вибрации, загазованности и электроизлучения. «Мы назло включили все оборудование, которое стоит в цеху, — вспоминает слесарь Михаил. — Выдержать его работу невозможно. В результате комиссия признала нарушение уровня шума. Талоны мы так и не получили».

Владельцы шахты заинтересованы в том, чтобы увеличить выработку ради прибыли. Рабочие — ради зарплаты. Система оплаты стимулирует нарушать требования безопасности. Изменить это можно было бы, всего лишь переделав принципа оплаты труда. Но безопасность невыгодна.

Что разозлило шахтеров? Дело даже не в трагедии на «Распадской» (на митинге погибших почти не вспоминали), она только сорвала тормоза. Незадолго перед 1 мая, когда горняки «Распадской» решили объявить забастовку и потребовать увеличения зарплаты, директор шахты Игорь Волков на общем собрании якобы заявил, что и без того платит людям слишком много, никого не держит и готов привезти китайцев, труд которых обойдется еще дешевле. А позже, через несколько дней после аварии, гендиректор компании «Распадская» Геннадий Козовой якобы сообщил журналистам, что средняя зарплата шахтера составляет 80 тысяч рублей.

…Мы с шахтерами сидим на кухне общежития «Распадской». Облезлый линолеум, грязные обои. Маленькая электрическая плитка, старые табуретки. Холостяки живут по два-четыре человека, семейным выделяют отдельную комнату.

Разговор об аварии обязательно переходит в разговор о деньгах. Если спросить шахтера о зарплате, он не назовет сумму, а обязательно начнет искать зарплатные квитанции, перебирать, подсчитывать вычеты за общежитие и еду.

По официальной информации Междуреченского отделения Российского угольного профсоюза, средняя зарплата на «Распадской» — 26 888 рублей. Шахтеры получают 27—30 тысяч, наземные рабочие (слесари, ремонтники и т.д.) — 12—18 тысяч рублей. На деле выполненный план может принести до 35 тысяч, невыполненный — 20—24. Стоит пропустить один рабочий день, объясняют шахтеры, и плана уже нет.

Осенью 2008-го, с началом экономического кризиса, ударившего и по угольной промышленности, шахтерам «Распадской» на 9 месяцев урезали зарплату (в среднем оставалось около 10 тысяч рублей). Геннадий Козовой и Аман Тулеев уже объявили, что даже пока «Распадская» не будет восстановлена, шахтерам сохранят обычный оклад. Тем не менее некоторые из них говорят, что уже подписали бумагу, согласно которой соглашаются на сокращение зарплаты.

Спрашиваю, собираются ли люди искать другую работу, менять специальность, переезжать. Вопрос удивляет: куда? зачем? да разве где возьмут?

Яма за курилкой около штаба «Распадской» усеяна битым стеклом водочных бутылок.

«С такой работой — и не пить?» — спокойно говорит жена одного из шахтеров.

Когда на «Распадской» потушат пожары и разберут завалы, в шахту наконец спустится комиссия, которая выяснит, где и почему произошел взрыв. Возможно, она не найдет виновных кроме бесцветного газа, который выбрасывается в воздух непредсказуемо и внезапно. Возможно, в трагедии на самом деле никто не будет виноват.

Что случится потом?

Возможно, как 13 мая пообещал Аман Тулеев, шахта будет восстановлена, и горнякам не придется уезжать из города на заработки.

Митинги сойдут на нет. Библиотекаршу перестанут обвинять в экстремизме, а комбайнеров — в намеренных провокациях.

В городе откроют новое кладбище вместо заполненного старого. Семьи погибших получат обещанные материальные компенсации. Их дети будут, как это объявлено официально, ездить «в здравницы России» и получать губернаторское пособие. А потом вырастут и сами пойдут в забой.