«Мур. Сын Цветаевой» — первый спектакль, поставленный по дневникам Георгия Эфрона, сына Цветаевой, убедил меня в двух вещах: Мур едва ли не мятежнее своей матери, беспросветно ему мешавшей.

Объективно главная фигура, вокруг которой развивается история, занавешена, спрятана, задвинута в темный угол. Марины не хватало. Не хватало ее записей, воспоминаний. Не хватало и французских лет Мура, французских его дневников, французских о нем воспоминаний Марины. Но тем острее и категоричнее проступает хаос Мура, внутренняя его растерянность, утренняя беспомощность. Она же усиливается декорациями — постоянно разбрасываемые и собираемые в кучи дневниковые записи, привокзальные чемоданы, вещи, мебель. На сцене — мяч (юношество), книги (предназначение) и чемоданы (неустроенность). И патефон — упрямая, твердолобая — не вера даже — бельма блаженные на юных глазах.

На сцене их трое, тех, кто то ли играет Мура, то ли играет в него. Разные — мальчики, юноши, мужчины ли. И больше нет никого.

Две главные стороны Мура из множества: мятежность и аристократизм. Высшей степени аристократизм, не уживающийся с кочевьем, бытом. Аристократизм, возможно, больший, чем у Марины, отталкивающий ее же саму («домохозяйка!»). Мур временами будто гоним одной целью — стать «нормальным». И осознавая свою избранность, свою особость и понимая ее «недо-», обвиняет в ее недостижимости мать, которая и предрекла ему ее. Он словно бы негодует, что эта великая женщина — поэт, гений для всех! — ему одному стала матерью. «Домохозяйкой!» Понимает, что такая мать мешает быть ему нормальным. И такую мать не отринешь. Поэтому и идет с ней, нелюбимой, рука об руку — до конца.

Отношение к матери у троих Муров разное. Один радуется ее успеху, другой — завидует ему, третий — оценивает его исключительно в утилитарном смысле. Один — гордится ее стихами, второй — не понимает их и даже презирает.

Три мальчика играют Мура — или рассказывают о нем. Один — высокого полета поэт. Второй — мрачный желчный мизантроп. Третий — мальчишка, изо всех сил желающий конфет, американских фильмов и романов, алчущий быть нормальным! Один — светлоглазый, в белой тенниске и вязаном жилете. Второй — в расхристанном темном свитере. Третий — с детским неугомонным ртом и в жарком костюме. Но Лебедь (один из трех актеров) желчно-правдив, страстен. А вот в любви всем троим отказано. «Только Марина Ивановна его и любила, а больше никто не любил. Да и он никого не любил». «Думаешь, легко мне было не любить? Как мне хотелось кого-нибудь уважать, кем-то заинтересоваться».

Все эти три мальчика в совокупности — преинтереснейшее существо, умное, благородное, талантливое. Лишенное одного — благословения любовного. И без любви превратившееся в монстра.

Я буду скучать по этим мальчикам.