Понедельник.
Лубянская площадь, утром
К 8.30 Лубянская площадь была заставлена пожарными машинами, автобусами, «скорыми». В центре площади, еще не огороженном, стихийно организовался огромный пресс-центр. На площадь сел медицинский вертолет.
Штаб находился у закрытого на ремонт входа в метро. Вход открыли для криминалистов, эмчээсовцев, сотрудников ГУВД. Немолодой сотрудник милиции, жестко фильтрующий входящих, отговаривал двух девушек в форме МЧС: «Девочки, не надо вам туда. Правда, не надо вам туда!»
На деревянном столе, переговариваясь вполголоса, несколько спасателей и человек в штатском чертили схемы. Но им мешали.
Умело накрашенная женщина на шпильках из ГУВД Москвы делилась с коллегами: «Сначала пришла информация о четырех взрывах… Два — это еще ничего, да, девочки?»
«Парк культуры», утром
Двадцатилетний москвич Александр рассказывает:
— Никто ничего еще не знал про «Лубянку». С кольца я перешел на «Парк культуры-радиальную». Подошел поезд. Все вагоны — битком. Я опаздывал в институт, надо было успеть именно на этот поезд. Добежал по платформе почти до середины состава, услышал два хлопка, совсем негромких. Повалило много дыма, люди побежали к выходу. Я тоже побежал… Вот сейчас раненых выносить будут.
Люди были в сознании — стонали, плакали. Кровь на лицах, одежде. На носилках пронесли мужчину без ноги. «Как я теперь работать буду?» — спрашивал он. Оказалось, учитель физкультуры.
Владимир Маркин из Следственного комитета приехал и сказал:
— Призываем граждан быть более бдительными. Мы делаем все возможное, чтобы предотвратить подобного рода ситуации…
«Проспект Мира», утром
В девять все метро уже знает о терактах. Это читается по лицам. Люди всматриваются в соседей в поисках угрозы. Грохот на перегонах сменяется гробовым молчанием на станциях. Хлопни сейчас кто-нибудь в ладоши — вагон, кажется, сойдет с ума.
На подъезде к «Рижской» девушке в белом пальто кто-то позвонил. У нее глаза стали мокрые. Она вскочила: «Проспект Мира» взорвали! И еще будут взрывы! Уходите скорее!»
Я стоял у самых дверей, и толпа вынесла меня первым. Народ вываливал и из соседних вагонов. Все неслись к эскалаторам. Люди, которые только спустились на станцию, ни о чем не спрашивая, разворачивались назад.
Тут и я получил SMS о взрыве на «Проспекте Мира».
Позже стало известно о ложных тревогах на «Беговой» и «Белорусской».
В пробке, днем
Водитель, лысый мужик, славянин, может, даже москвич — на Hyundai Tucson — согласился меня довезти от «Парка культуры» до редакции на «Чистых прудах» за 3500. Он мне говорит: «Садись! За меньше кто тебя сейчас повезет!»
И правда — следующей останавливается Toyota Corolla, там просят уже 4 тысячи.
Добрался на работу пешком. У кого-то из блоггеров потом прочитал: «Теперь и жуткие теракты не в состоянии сплотить нас. Настолько разложилось общество».
Цинизм частников вызвал ответную волну в интернете.
В сообществе ru_metro сотни москвичей-автомобилистов предлагали бесплатно подвезти тех, кто боится ехать на метро: «Если что — «Текстили»/«Кузьминки» — «Реутов». Выезжаю через 30 минут. 8 9.26… Иван». Или «7.30. «Семеновская» — «Электрозаводская» — Кутузовский, через Садовое поверху!
«Парк культуры», днем
Олег, 25 лет, работник Госдумы, рассказывает:
— С самой «Юго-Западной» поезд шел с увеличенными интервалами — немного поедет, остановится, постоит, снова едет. Так подкрались к «Парку культуры». Я был в самом конце второго вагона и стоял спиной к третьему (который взорвется). Взрыв на «Лубянке» уже случился, но в нашем поезде никто об этом, конечно, не знал. Машинист по громкой связи объявил только, что «по техническим причинам поезд дальше не пойдет, пользуйтесь наземным транспортом».
Люди приготовились к выходу, двери открылись. Я сделал шаг наружу…
Внезапный и сильный толчок в затылок, тут же резкий хлопок. Что-то мягкое и мокрое полетело в спину. Потом, когда уже отряхивался, обнаружил, что весь в чужой крови. Я удержался на ногах, обернулся и увидел бело-голубой дым, который быстро расползался от третьего вагона по всей станции. Там внутри лежали люди в крови, повсюду куски металла, стекла. Люди стали кричать, много женских криков. Само собой пришло в голову: снова «черные», по крайней мере все спишут на них.
Все это длилось какие-то секунды. Затем толпа понесла меня к выходу. Не без паники, но достаточно уверенно люди стали подниматься наверх по лестницам. Навстречу нам пробивались на станцию несколько милиционеров, наверное, местных, работающих на «Парке культуры». Наверху у турникетов уже перекрыл вход другой сотрудник.
Я вышел. Несколько мужчин позади несли окровавленную девушку. Появлялись еще раненые. Прохожие предлагали помощь. Останавливались машины. Может быть, прошло всего пять минут, как мы поднялись — стали подъезжать первые «скорые». За ними МЧС, пожарные.
Лубянская площадь, днем
За ограждением собрались родственники.
У оцепления топчется старик с четырьмя гвоздиками и церковной свечкой. «Татьяна, подруга моя. Вчера на Вербное с ней шампанское пили, — говорит он медленно. — С подругой ехала, на работу ехала. Подруга жива, а ее, Татьяну мою, — на куски». Милиционеры смущенно переглядывались. Старик устал объяснять про Вербное, шампанское, про то, как сначала не верил, а потом пришлось — устал и попытался закурить. Зажигалка щелкала, но огня не было. Старик бросил ее и разрыдался.
Через оцепление быстро прошел молодой мужчина с невидящими глазами. Кожаная куртка, в ушах — наушники. Милиционер схватил его за плечо, развернул. Мужчина забился как рыба, потом затих. «Пустите меня. Я хочу опознать». — «Тебе туда нельзя, мужик. Правда. Там уже не опознаешь никого». «Я ее опознаю, пустите. Я смогу». — «Не нужно».
Мужчина закурил. Слезы текли по лицу.
Из-за машин появилась девушка в форме МЧС. Переглянулась с оцеплением, подошла к плачущему и вдруг обняла его. Он дернулся и вдруг обмяк, уткнулся ей в плечо*.
Молодой парень весь в жутких ссадинах на лбу и руке (в руках 4 розы) кричит на капитана из оцепления: «Покажи жетон! Номер жетона!» Капитан тянул из кармана удостоверение. Лицо его было бесконечно уставшим.
— А у меня друг тут, на Лубянке, работает, — вдруг говорит капитан. — Не отвечает на звонки с утра. И на работе его нет. И в списках нет.
Парень замолкает и быстро уходит.
— Я был внутри, — говорит капитан. — Как части разломанных кукол. И 10 сантиметров жижи под ногами.
— Я вторую чеченскую прошел. И сегодня еще раз прошел, — говорит капитан.
Больница № 33, днем
В больницу № 33 не пускали. «У нас распоряжение главврача, а у него — распоряжение прокуратуры. По терактам не пускать. Ни родственников, никого. Тут человек умирает, так даже к нему не пустили».
Первая городская клиническая больница, днем
Врачи отменили все плановые операции: необходимо было оказывать помощь прибывающим и прибывающим раненым.
— Друг у меня тут лежит, — рассказывает немолодой мужчина. — Мы с ним работаем вместе на «Юго-Западной». Представляете: состав вдруг останавливается посреди туннеля. Стоим десять минут, пятнадцать, двадцать… Что-то не то. У меня звонит телефон — сестра. Буквально кричит в трубку, что на «Лубянке» был взрыв. В вагоне начинается паника, люди звонят машинисту. Он проходит через весь поезд, садится в последний вагон и состав едет в обратном направлении. Я на работе предупредил: не приеду. Рад, что жив остался. А взрыв был в предыдущем поезде, который ехал перед нами.
Я потом стал всем звонить. А у Володи телефон отключен. Я не на шутку разволновался, связался с его женой, она-то мне и сказала, что его на «Парке культуры» накрыло. Он в реанимации.
— Мой боевой товарищ здесь. Служили вместе, — рассказывает еще один мужчина в холле первой больницы. — Его двумя осколками ранило. Один попал в затылок, другой в ноги. Он сумел выбраться из вагона и начал по эскалатору подниматься наверх. Ничего от шока не соображал. Он в реанимации сейчас. Теперь только ждать остается…
Люди ждут, почти не разговаривают между собой.
Через три часа я пошла от больницы к метро, рядом шел следователь, допрашивавший пострадавших, переведенных в общую палату.
— Так и живем от беды до беды. Вроде все успокоится, и мы тоже успокоимся, а потом вот получаем такое. Вы не были на станции? Там сейчас невозможно находиться. Пахнет порохом и горелым. По-настоящему страшно. А завтра снова на работу. В метро…
Институт Склифосовского, днем
В Институт Склифосовского отправляли пострадавших с самыми тяжелыми ранениями. Полтора часа жду у входа. За это время вижу всего одного человека, пришедшего к госпитализированному (как позже скажет директор института, многие из родственников еще не были оповещены). Он же оказался и очевидцем: Сергей ехал на работу на «Парк культуры», сел во второй вагон, в третьем ехал кто-то из его знакомых. Женщин, подозреваемых во взрыве, он не видел.
В 14.20 к входу в приемное отделение вышел директор Института Склифосовского Могели Хубутия. Он рассказал, что в институте находятся 8 человек: пятеро пострадали при взрыве на «Лубянке», трое — на «Парке культуры». Двое поступили с легкими формами ожогов, у остальных проникающие осколочные ранения. У многих повреждения печени, поджелудочной железы, разрыв желудка, переломы нижних конечностей. Почти у всех травматический шок. Один мужчина 35 лет (также пострадавший на «Лубянке») — в крайне тяжелом состоянии, состояние других Могели Хубутия охарактеризовал как просто «тяжелое». Операции раненых начались в 9 утра и к этому времени еще продолжались.
Лубянская площадь, днем
Около двух начали выносить пластиковые мешки. Сначала мешки были вытянутые — по форме тел. Потом — круглые.
А в четыре уже запустили журналистов.
В метро остро пахло стиральным порошком. Мрамор стен был в белых подсохших мыльных разводах, пол мокрый. На стенах туннеля — сколотый мрамор. Свод над мрамором успели побелить. Через минуту пустили поезда. Люди ехали мимо с отсутствующим выражением лиц. Телевизионщики снимали.
Вторник.
Больница № 33, 9.30
Ксении Новиковой 20 лет. Круглое лицо, широко распахнутые глаза. Она учится в РГГУ и уже полтора года работает оператором в московском МЧС. Сейчас она находится в токсикологической реанимации.
— Я каждый день на работу езжу на Пречистенку. И каждый день с «Кузнецкого Моста» перехожу на «Лубянку»… Вышла из поезда на «Кузнецком». И тут что-то хлопнуло. Я была в наушниках и почти не расслышала.
Эскалатор уже стоял, но я поднялась на «Лубянку». Пахло жженым пластиком, стоял дым. Натянула шарф на нос, стала дышать через него. А на станции — кровь везде. Поезд стоит почти невредимый, но люди… Более или менее целые выползали и прислонялись к колоннам. Остальные лежали внутри. Я работаю в МЧС, но совершенно не поняла, что происходит. Представляете, я встала на платформу и стала ждать следующего поезда!
Потом только до меня стало все доходить. Поднялась наверх, позвонила на работу. Говорят: да, взрыв в метро, приезжай. Друг меня до работы подбросил.
На планерке спрашивают: работать сможешь? У меня еще все нормально, я говорю: да. У меня очень ответственный пульт был: рассылать наряды по городу. И тут приходят первые новости: погибло около двадцати человек. Все сотрудники, кто на Пречистенке был, — все в слезы.
Потом второй взрыв. Я плачу, плачу и не могу остановиться. И вдруг начался кашель. Дышать стало нечем. У нас люди грамотные работают, знают, что может быть при отравлении продуктами горения… Вызвали «скорую». Фельдшер говорит: «Возможно, ожог верхних дыхательных путей, поехали в больницу». Ожога легких вроде нет, токсикация просто.
Уже в больнице я узнала, что на «Парке культуры» в момент взрыва оказалась еще одна наша сотрудница. Ехала в соседнем вагоне. Но даже не ранена. Случаются чудеса.
Ребята из областного МЧС привезли мне сок и фрукты.
Сложно сказать, как я себя чувствую. Чувствую себя живой. Чувствую, что я — в МЧС — на своем месте.
- Вчера мы узнали, что жена этого человека жива, лежит в Склифе в стабильном состоянии.
