Точно заметил Гришковец (когда еще он умел все так точно замечать): летишь со двора на мамин зов из форточки: «Мультики!», садишься, счастливый, перед телевизором с замиранием сердца, — и страшное, до слез, разочарование — кукольный…

Почему мы в детстве не любили кукольные фильмы? Про себя помню: мне не хватало в них движения и волшебства. Казалось, я и сама так могу со своими мишками и собачками. Потом явилось чудо «Варежки» и «Чебурашки» Романа Качанова, «Зеленого крокодила» Вадима Курчевского и прочие кукольные чудеса. Чудеса, одушевленные таким ярким волшебством, что кукольное объединение «Союзмультфильма» (СМФ) подверглось нападению православных казаков с шашками наголо и местных православных же бабок под хоругвью изгнания бесов в лице сатанинских кукол, оживляемых кровью христианских младенцев.

Вообще говоря, ниоткуда они не явились, а были всегда, сколько существовал СМФ с его кукольным подворьем, на общую беду, в церкви, откуда кукольников успешно и выперли. И они свалились на голову коллегам с Каляевской, где к тому времени 59 лет в муках рождались так любимые нами с Гришковцом рисованные фильмы.

Сам «Союзмультфильм» (единственная профильная кинофабрика в стране) тоже перемогался в церкви — страшной, черной, на крыше которой давно вместо куполов росли березы. Мастера сидели, как тараканы, за шкафами и дышали в затылок друг другу в очереди на пользование павильоном…

В этих условиях снимались всемирно известные шедевры от «Золотой антилопы» до «Сказки сказок». Один СМФ (и куклы в том числе) приносил Госкино ровно половину валютного дохода всего кинематографа страны.

А потом фактически не стало и «Союзмультфильма». Это долгая история, и сейчас не об этом, как ответил бы Никита Михалков на вопрос, где в свете последних событий взять денег на анимацию.

За 15 лет в России появилось примерно десятка три студий. Начался новый век российской анимации, с ее главным подспорьем и проклятием — компьютером. Тогда же, в Тарусе, стартовал первый Всероссийский фестиваль анимации.

На открытии 15-го фестиваля верный, как мольеровский Регистр, летописец Тарусы—Суздаля киновед Наталья Лукиных показала хронику «Пятнадцать мгновений». По минуте — на год. Чужой человек, скорее всего, ничего бы в этой полуторачастевке не понял и уж, конечно, не почувствовал. Ну а мы-то, звери тарусского зимовья и суздальского мартобря, скованные одной цепью и анимированные любовью к лучшей из тусовок, покадрово помнящие каждый из процитированных фильмов и каждую из безумных пятидневок, считая дни отъезда и приезда… О, как смотрели мы это историческое свидетельство! Очки ветеранов первых «Тарус» были мокры от слез, когда летел с санок в снег Саша Татарский, а кино тех лет вдруг бессовестно напомнило, что потеряли мы не только главного Пилота…

Эх, роскошный пейзаж мгновения второго: звезды «Рождества» Алдашина выплывают из облаков «Розовой куклы» Ольшванга, отражаясь в озере «Русалки» Петрова… А в окошке — «Бабушка» Золотухина кормит голубей, один из которых, возможно, тот самый… Да, велик и плодотворен был год от Рождества Христова 1996-й, от начала же Тарусы — второй.

Такого больше не было никогда. Хотя был «Дом на краю земли» Бронзита, крутизны его комизма не переплюнул даже неиссякаемый (оказалось, что очень даже иссякаемый) Леша Алексеев со своим джазовым трио Log Jam, от которого икали континенты. А игры мятежного разума Ивана Максимова, а неслабый дебютант Олег Ужинов, быстро-быстро выросший в классика, а Дмитрий Геллер, скромнейший, почти бессловесный екатеринбуржец с своим декадансом… А потом — Большой Скачок «Пилота»: «Гора самоцветов», один лучше другого. Ну, словом, есть что вспомнить, а заодно и оплакать. И, конечно, парад кукол, вдруг признанных одними из лучших в мире. Кукол, которых не может смастерить ни один компьютер. Потому и падала их рождаемость с каждым годом в геометрической прогрессии.

На десять рисованных минут у художников СМФ в докомпьютерную эру уходило девять месяцев. Как на ребенка. Сейчас, сознался руководитель одного из сериальных проектов, за неделю его студия лудит 26 минут. Кукольники же, стоящие на грани демографической катастрофы, делают фильм когда год, а когда и два, и три. Ну, о Норштейне неловко и говорить. Страшно подумать, каких Ляпкиных-Тяпкиных наваяют в своих тридэвятых царствах наши умельцы к следующему юбилею Гоголя.

Пока же великий Портной «Шинели» выходит с каждого просмотра конкурсной программы с таким лицом, какое было у моего мужа, когда ему вдвое снизили зарплату.

Количество анимационных фильмов сократилось настолько, что всю конкурсную программу втиснули в десять часов. Остальное время в полупустом кинозале журчал «Первый международный конгресс», посвященный анимационной индустрии. Чистый театр абсурда. За отсутствием индустрии (что есть не вина, а огромная беда анимации, которой перекрыл кислород Сами Знаете Кто) решили обсудить ее главные проблемы: технологий, продюсирования и проката с привлечением зарубежного опыта. Дело, конечно, полезное. Но знаете, почему на переправе не меняют лошадей? Не по каким-то сакральным соображениям — просто это очень неудобно, все равно что менять на ходу штаны.

Конкретно в этом году (по воле Сами Знаете Кого) весь кинематограф находится в ситуации переправы. Переправимся или нет — вопрос. Как говорится, не время, товарищ, медитировать на тему «Дополнительные возможности цифрового кинопоказа и альтернативного контента», а также «Особенности режиссуры стереоскопического кинематографа». Нам бы день простоять да ночь продержаться. Нам бы в условиях, приближенных к боевым, сделать художественный продукт. Фестиваль показал, что сегодня у нас с этим делом полный, как говорят в моем любимом городе, абдуцен. «Во время конгресса компания такая-то представит свои возможности по конвертации изображения. Любой желающий, предоставивший 2D изображение, получит его через несколько часов в стереоформате». Я как-то спросила знакомого диетолога: «Ну а сосиски?» Он погрозил мне пальцем: «Алла, мы ведь говорим о еде!»

О еде надо говорить! Потому что если говорить о сосисках, то невольно захочется их и делать, и есть. И кормить народ.

Гуляя под стенами Суздальского кремля, я повстречала двух аборигенов. «Ну чо, — сказал один, упирая на «о», — пОйдешь на прОсмОтр-то?» — «Не, — отвечал товарищ. — Раньше-то любил сОветские-то мультики, а тут одно кОмпьютернОе гОвно…»

Я, конечно, не Юрий Борисович Норштейн, знатный схимник. Понимаю, что ребятам тоже надо заработать. Но когда прекрасный Олег Ужинов, герой не одной Тарусы, не одного Суздаля, сдается сериалу «Маша и Медведь» (3D, не извольте сомневаться), где омерзительная крошка Маша в кислотной оболочке, мечта сосискоеда, своим лупоглазым существованием оскорбляет память о его же дивной хулиганке Жихарке… Говорю пятерым молодцам из жюри (славным загребным авторской анимации: Алдашину, Максимову, Тумеле, Наумову, Барбэ); говорю на правах товарища и партнера по настольным играм: посмотрите мне в глаза, пацаны. Вы что же, не понимаете, что даже умный Ужинов, получив приз за лучший детский фильм, будет думать, что он снял хорошее кино?

Или не понимаете, что блистательный Леша Алексеев, которому опять дали Гран-при за продолжение безумно смешного Log Jam (два ролика, уже высосанных из пальца, как искусственная сосиска из хот-дога), — скажет себе: да я еще тридцать таких нарублю не хуже Хокусая с его видами Фудзи.

Критерии — вещь не просто важная. Это, как говорит один мой друг, «основополагающий нюанс». Критериям учат, как учат ремеслу. Поэтому Валентин Ольшванг, который работал с Норштейном, никогда не сделает халтуру. Пусть его «Со вечора дождик» про суку-русалку, погубившую доброго мужика, попроще его же прошлых картин, — рука мастера никуда не делась: и трагизм, и рукотворность, и человечность. Зря, что ли, в профессиональном рейтинге Ольшванг на первом месте (233 голоса). У Леши Алексеева, неловко говорить — 39… Поэтому не Леша, а Валя Ольшванг сказал, получая свой приз за режиссуру: «Я всем вам желаю настоящих творческих мучений».

Есть надежда, что его слова упали на благодатную почву. ВГИК в этом году сделал неожиданный рывок. И жюри, стряхнув морок настольных игр, дал, будем говорить прямо, судьбоносный приз Дине Великовской за «Мост», лучший студенческий фильм. Дина носит военную каску и серый походный сюртук. Сама она жутко рыжая, а фильм — весь в тумане. И любовь в нем — в тумане, который никак не преодолеют кукольный мальчик, и кукольная рыжая мама, и папа. А когда мост рушится, тогда все они наконец соединяются на льдине. Они же куклы. Единственные на фестивале.

А в кукольную мастерскую ВГИКа, которой руководят режиссер Наталья Дабижа и лучший наш художник-кукольник Нина Виноградова, вдруг косяком пошли «дети». Конечно, это еще не поражение компьютера. Так, небольшой бунт, осмысленный и милосердный.