…Он был на сцене в последний раз, и в последний раз его мастер поставил для него мизансцену. Гроб стоял так, что видны были только его края и груды цветов вокруг. Люди шли и шли, клали цветы, курганы роз уносили за кулисы, чтобы освободить место для следующих, а потом вышел Фоменко. Вслед за ним вышли все его «первенькие», бледные, зареванные сгрудились за его спиной. Петр Наумович сказал:
— Вы не видите лица, а это лицо надо запомнить…
И те, с кем Степанов начинал театр, с кем вырастал, дружил и партнерствовал, окружили и приподняли гроб, чтобы артист в последний раз поклонился вставшему залу.
До звания Степанов не дожил — но народным стал.
Таких артистов на поколение рождается один-два: Евгений Леонов, Олег Ефремов… Они приходят, чтобы не только играть, но и быть людьми, на которых держится жизнь. На этом обаятельном «валенке» многое держалось и на сцене, и за кулисами «Мастерской».
Степанов был из толпы и вне ее. И как в простом круглом лице Евгения Леонова светилось что-то лучшее, временами великое, так из хмурых умных глаз Юрия Степанова глядела отчаянная живая душа.
Первая смерть в «одном очень счастливом театре». Не просто утрата — трещина в фундаменте.
— Сегодня с Юрой мы молодость свою хороним, — тихо и оглушительно сказал на панихиде Рустэм Юскаев.
«Новая», как только что «Мастерская Петра Фоменко», тоже теряла лучших товарищей. И хотя пустое место в газете с годами зарастает текстами, проблемами, гулом жизни, знаем: мы уже никогда не будем такими, как до потерь.
Наверное, и вы не будете. Но сохранитесь! Выстойте — для себя и для нас. Вы нам очень важны. Вы нами очень любимы. Ваших премьер ждут Москва и страна.
