Подполье и НВФ
Оценивая масштабы деятельности лесных отрядов, надо иметь в виду разницу между формулировками «бандитское подполье» и «незаконное вооруженное формирование». В НВФ задействованы сотни мелких армий. Мужчина на Кавказе — всегда с оружием, это в сознании людей. Подполье же значительно менее многочисленно. Чтобы там ни заявлял Докку Умаров о тысячах новых бойцов, все же более точной видится арифметика правоохранителей, оценивающих боевой костяк армии боевиков всего только в несколько сот человек. Другое дело, что на смену убитым десятерым придут новые десять и уставших в походе тоже будет кому сменить.
Не всякое НВФ относится к бандитскому подполью. Есть и такие, которые с этим бандподпольем как раз состоят в конфронтации. Есть и попросту сторонние, не участвующие в разборках, существующие для реализации собственных, в основном коммерческих задач. И уж, конечно, активность боевиков не стоит мерить по официальным сводкам, приписывающим «бандитскому подполью» любой взрыв, любое убийство, любое похищение. На то есть две причины:
1) Это выгодно силовикам: постоянное напряжение позволяет под любую разборку с применением оружия (что на Кавказе не выпадает за рамки обыденности) вводить очередную небольшую контртеррористическую операцию. Государство оплачивает участие в них дороже.
2) Это выгодно и боевикам: оттого, что твоей команде приписывают организацию диверсий на территории вплоть до новгородских лесов, крепнет не только имидж организации — крепнет и дух бойцов.
Небольшая армия имеется почти у каждого более или менее заметного кавказского чиновника или коммерсанта. Личная охрана многих кавказских президентов и других больших людей, если смотреть на нее строго сквозь призму закона, — это тоже НВФ. Однако если большим людям позволено трактовать закон любым удобным способом, то у персон поменьше иногда с этим случаются сложности.
В разновидностях группировок путаются и сами правоохранители. Вот, к примеру, в конце мая прошлого года на подъездах к Назрани с шумом было задержано незаконное вооруженное формирование. Поймали 15 человек с целым арсеналом. На задержание боевиков выезжал лично Алексей Воробьев — тогда председатель Совета безопасности Ингушетии, а ныне ее премьер-министр. Он не без удовлетворения рассказывал подробности федеральному и местному телевидению: «Бандиты имели при себе автоматы Калашникова, пистолеты Макарова, ТТ, а также пистолеты иностранного производства, приборы ночного видения, спальные мешки, специальное обмундирование для походов в лес, большое количество мобильных телефонов и sim-карт».
МВД сразу сообщило, что «бандиты причастны к нападениям на жителей республики».
Однако интерес к этой громкой победе сразу сдулся. Ее перестали рекламировать, никто не вспоминал ее в числе выдающихся заслуг ингушских правоохранителей. Все 15 членов бандгруппы были отпущены. Это, как выяснилось, были люди, охранявшие заправки местного нефтяного короля Алихана Паланкоева. Каким-то образом дело замяли, вскрылось, что незаконное вооруженное формирование вполне законно, и Паланкоев ставил «кого следует» в известность о том, что у него есть свое собственное вооруженное подразделение. А Воробьев, видно, не огляделся еще, не вник в местные реалии и перепутал честных работяг с боевиками.
Многие убийства — да милиция этого и не скрывает — происходят на коммерческой почве. Это бандитские разборки, которые получаются более жестокими, чем в средней полосе или, скажем, на Урале, т.к. регион полон оружия.
Когда в ходе расследования очередного громкого убийства милиция обнародует факт, что к делу были причастны ваххабиты — это еще не значит, что они, ваххабиты, действовали в рамках личной инициативы. Устранение врагов и конкурентов — одна из услуг, которые предлагает подполье обеспеченным людям кавказских республик. Ну кому еще можно поручить такое дело, как не ребятам, профессионально владеющим «ментобойкой»*, которые к тому же вряд ли долго проживут после того, как заказ будет исполнен. Больше того, убийство, исполненное экстремистами, — случай абсолютно глухой с точки зрения криминалистики. Даже если допустить, что милиция начнет объективно разбираться в случившемся, дальше конкретных исполнителей она не доберется. Милиции нужен рациональный мотив. А у боевиков мотивы иррациональны, по крайней мере с позиций милицейской логики.
Часть необъяснимых и нерасследованных убийств и исчезновений негласно приписывается так называемым кровникам. Мне об этом доводилось слышать и от милиции: «Он не исчез — это его кровники убили».
Я не верю, что на кровников приходится хоть сколько-нибудь заметная доля всех кавказских преступлений. Хотя в Ингушетии и Дагестане в последнее время стало модно с вызовом предъявлять противнику кровные обязательства. Но одно дело — убить кого-то по беспределу, совсем другое — в порядке кровной мести. Тут надо соблюсти весь церемониал, вплоть до того, что стрелять ровно в то место, в которое получил пулю отмщаемый. Кровная месть предполагает очень непростой механизм собственной реализации. Тут тебе и старики обоих родов, и взаимные визиты, и последующая констатация свершившегося факта мести — с тем, чтобы обе стороны признали дело исчерпавшим себя и закрытым.
И я не припоминаю ни одной мести, доведенной до логического завершения в последние годы. Кавказцы говорят: «Погоди, у нас такое дело и двести, и триста лет помнят». Но оперативная сводка по фактам убийств в Кавказском регионе делается здесь и сейчас. А не через двести лет.
Есть на Кавказе и еще один источник повышенной смертности — не исключено, что самый значительный. Это сами правоохранительные структуры. Иногда они убивают открыто: с БМП и гранатометами. Иногда приезжают в масках и, не представляясь, увозят с собой — отыскать похищенного живым маловероятно. При этом все — и убитые, и украденные — объявляются пособниками боевиков: даже если прежде правоохранительные органы ими не интересовались.
Как это ни страшно, но в подобных действиях силовиков есть определенная логика. Пытаясь воевать с подпольем в открытую, с соблюдением всех процессуальных тонкостей, они наталкиваются на фактическую недееспособность государственной машины. Предположим, ты арестовал человека, который ходил в лес с оружием. И что ты ему предъявишь, кроме 222-й статьи**? Даже если у тебя есть железное представление о том, зачем он таскается в лес, — терроризмом тут не пахнет. И участие в бандформировании надо доказать. Так что судить его будут присяжные — по той же 222-й или, скажем, по 317-й — посягательство на жизнь сотрудника милиции. А присяжные, как показала практика, бывают очень благосклонны к искалеченным в СИЗО подсудимым, главным доказательством вины которых является их же собственное признание.
Твой арестованный выйдет через пару лет (если не отделается условным) — и снова уйдет в лес с куда более горячей ненавистью к ментам после всего того, что с ним творили в СИЗО.
Поэтому правоохранительные органы прочим методам предпочитают самосуд. Или, в случае если из человека можно выбить что-то, — похищение с последующей казнью.
Подполье и спецслужбы
Сам по себе факт, что подполье и спецслужбы существуют во взаимосвязи, никак не окрашен. Это не хорошо и не плохо — это просто так есть. Кто бы выиграл, если б наши бойцы невидимого фронта вообще ничего не знали о том, что происходит в Кавказском имарате?
Плохо другое. Допустим, для того чтобы управлять этой войной и получать с нее дивиденды, спецслужбы создают себе врага. Тогда встает вопрос, сколько этому врагу дозволено. И выходит, что дозволено ему слишком уж многое.
Все террористы, убитые в ходе штурма бесланской школы, в течение своей жизни имели тесные сношения с милицией и ФСБ. Притом заканчивались эти встречи удивительно благоприятно для них: в конце августа 2004 года все эти боевики, как мы знаем, были на свободе.
Владимира Ходова, к примеру, милиция искала с 1997 года — за ряд тяжких преступлений, среди которых был и терроризм. Со слов начальника североосетинского УБОПа Сохиева, «в январе 2004 года по наводке была обнаружена квартира с документами и вещдоками, подтверждающими его участие в теракте (речь идет о взрыве во Владикавказе в январе 2004 года). После чего он был объявлен в федеральный розыск. Но все эти документы… у нас забрала ФСБ. И больше мы по этому делу расследование не вели».
Вскоре после теракта Шамиль Басаев выступил с заявлением о том, что Ходов был двойным агентом, внедренным ФСБ. Боевики об этом знали: Ходов сумел наладить работу во взаимовыгодном ключе. В тесном контакте со спецслужбами он якобы занимался организацией нападения на североосетинское правительство. С 31 августа 2004 года группе боевиков по договоренности со спецслужбами был открыт коридор для сбора разведданных, что позволило банде беспрепятственно войти в глубь Осетии.
А в последний момент террористы вдруг «перепутали» объект нападения.
Другие бесланские террористы тоже были для ФСБ не чужие.
Братьев Цечоевых, осужденных в Москве за захват заложника, сотрудники ФСБ РФ за несколько лет до Беслана сами отвезли в Чечню — якобы чтобы выменять их на пленных российских военных.
Ханпаш Кулаев — единственный, согласно официальной версии, выживший бесланский террорист, в 2000 году попал под уголовное дело за участие в НВФ. Его судили вместе с тремя подельниками, однако следователь ФСБ России по Чеченской Республике Д.А. Филиппенко вывел уголовное дело в отношении Кулаева в отдельное производство. А позже и вовсе вынес постановление о прекращении уголовного разбирательства «в связи с утратой Кулаевым общественной опасности».
Одним из «тайных» консультантов штаба во время бесланской спецоперации был генерал Владимир Анисимов — теперь уже бывший заместитель директора ФСБ. По стечению обстоятельств именно он долгое время занимался формированием агентурной сети ФСБ на Кавказе.
В биографиях Мусы Мукожева и Анзора Астемирова, лидеров кабардино-балкарского джамаата, причастных к организации нападения на Нальчик в октябре 2005 года, тоже есть факт, наталкивающий на размышления по поводу причин их появления в подполье.
И тот, и другой, разумеется, находились в поле зрения правоохранительных органов и даже успели отсидеть немного в колонии «Белый лебедь». Но всякий раз уголовные дела против них закрывали по обтекаемым основаниям типа «за недоказанностью». Эти их высокие отношения с представителями российской законности проистекали на фоне жесточайшего прессинга верующих в Кабардино-Балкарии, когда для того, чтобы погибнуть от рук милиции, достаточно было просто засветиться в «неправильной» мечети.
Иногда ФСБ и подполье выносят сор из своей общей избы. Так случилось в сентябре 2007 года, когда в Ингушетии расстреляли подполковника центрального аппарата ФСБ Алихана Калиматова.
По официальной версии, Калиматов был прикомандирован на Кавказ с тем, чтобы расследовать таинственные исчезновения ингушей в Северной Осетии, случившиеся в 2005—2007 годах. За это время было похищено 19 ингушей.
Тайная миссия Калиматова была широко известна в обеих республиках. За исчезновением ингушей в Осетии видели то работу осетинских бригад, мстящих «за Беслан», то провокации, с целью отбить у ингушей желание возвращаться в Пригородный район. (Именно здесь и произошло большинство похищений.)
Вторая миссия Калиматова на Кавказе была гораздо менее известна, ее в республиках не обсуждали.
Якобы Калиматов курировал собственный отряд боевиков, готовый к внедрению в подполье. Руководить своей операцией он поставил Зелимхана Батаева, находившегося на тот момент в федеральном розыске за участие в НВФ. Батаев не имел никакого отношения ни к Кавказскому фронту, ни к сменившему его Кавказскому имарату. Его бандитская деятельность началась во времена осетино-ингушского конфликта, так что искали его за весьма давнишние подвиги.
Калиматов тем не менее счел, что у Батаева подходящий типаж, и его сняли с федерального розыска.
Неизвестно, многих ли бойцов успел внедрить Калиматов в подполье, пока не был расстрелян в сентябре 2007 года. Вскоре после этого «Кавказцентр» опубликовал сообщение о том, что Калиматова убили по приказу Магаса, амира ингушского сектора — именно за деятельность по внедрению провокаторов в ряды моджахедов. Кто лично стоял за этим убийством, «Кавказцентр» умалчивает. По некоторым сведениям, операцию провернул самолично амир Тархан Газиев — ни больше ни меньше начальник «КГБ» Имарата Кавказ.
В течение следующих полутора лет ушли на тот свет все калиматовские агенты. Их, в отличие от подполковника ФСБ, убивало не подполье. Их устранял кто-то другой, тихий — они просто бесследно исчезали, притом не только в Ингушетии.
Самой шумной вышла история с покушением на Магомеда Хамхоева, скромного детского тренера по вольной борьбе. Он был похищен в Москве, доставлен в нежилой особняк в Серебряном Бору. (По нашей информации, особняк находился на балансе одной из спецслужб.) В этом особняке Хамхоева жестоко пытали двое суток. Спрашивали, помимо прочего, и о связях с Калиматовым.
Ему удалось сбежать, и история выплыла наружу. Но где сейчас находится Хамхоев — никому не известно. Одновременно с ним в Москве пропали еще несколько ингушей — эти преступления так и остались нераскрытыми.
Умер и Зелимхан Батаев, руководитель проекта «Альтернативное подполье», — якобы от сердечного приступа.
Полагаю, никого из свидетелей этого опыта внедрения спецслужб в подполье сегодня уже нет в живых.
* Автомат АК-74 в модификации, с укороченным стволом.
** Незаконный оборот оружия.
Подполье в лицах
Саид Бурятский, он же Александр Тихомиров
За минувшие праздничные выходные я переговорила с множеством людей на Кавказе — простых и «при исполнении» — о том, что они думают по поводу уничтожения Саида Бурятского в ходе последней громкой спецоперации в селе Экажево. Я поняла одну очень неприятную для себя вещь: это событие не воспринимается как однозначное. Многие говорят: туда ему и дорога. Но есть и другие, в чьих оценках, если мне не послышалось, сквозит сожаление — и, не исключаю, сочувствие. Один блоггер написал: «Интересно — как легко мы оказались по разные берега».
Будет, безусловно, неправильно говорить, что большинство населения разделяло дикие убеждения Бурятского. Но то, что люди о нем знали, что он был интересен, — неоспоримый факт.
Саид Бурятский был абсолютным лидером мнений среди молодежи кавказских республик. Его появление в стане боевиков сыграло очень на руку идеологам Кавказского имарата.
Александр Тихомиров — так его звали на самом деле — родился в Улан-Удэ. Бурят он только по отцу. По матери — русский, кавказских корней у него нет совсем. До 15 лет был буддистом, учился даже в буддийском дацане. Потом что-то с ним случилось, и он принял ислам, став с этой поры Саидом Абу Саадом.
На этом пути он продвинулся далеко.
Знатоки из спецслужб говорят, что на тихомировское обращение повлияла дружба не то с чеченцами, не то с ингушами. Все это выглядит сомнительно.
Вот что рассказывает человек, который жил с Тихомировым в Улан-Удэ по соседству:
«Жил на Хахалова, рядом с седьмой поликлиникой, учился в 51-й школе. Так себе школа, из простых… Неприметным он был мальчиком, серым и тихим. Думаю, били его нещадно. Я его могу понять. Отчего же серому пацану с серых задворок железнодорожного района серого города не захотеть чего-то значительного? Можно сколько угодно гадать, каковы были его мотивы начать изучать ислам. Я слабо верю во влияние друзей-чеченцев. Какие чеченцы в городе Улан-Удэ в середине 90-х?»
Повзрослев, Саид уехал учиться в Москву, однако учебу вскоре бросил: ему показалось, что в московском медресе преподают не тот ислам. Свое образование он продолжил в медресе «Аль-Фуркан» (Бугуруслан, Оренбургская область). Это знаковая страница в его биографии.
Бугурусланское медресе очень не любили прокуратура и ФСБ — и небезосновательно. Имена отдельных выпускников этого медресе известны всему миру. Были они и среди террористов, атаковавших школу в Беслане.
Здешнее руководство без конца обвиняли в экстремистской деятельности. В конце концов, в 2004 году медресе было закрыто. Но до этого времени Саид Абу Саад успел его закончить и уехать с группой выпускников продолжать обучение в Египте. Там он проучился около трех лет, в совершенстве овладел арабским. Потом перебрался в Кувейт продолжать образование.
Вернувшись в Россию, он устроился в московское издательство «Умма» переводчиком с арабского. Тогда же он начал читать свои первые лекции, которые вмиг обрели невероятную популярность. Темы лекций не настораживали. «Достоинство поста», «Ад», «О вере и неверии». И если коллеги и решались спорить с ним на этом этапе, то споры эти носили исключительно богословский характер.
История с появлением Бурятского на Кавказе очень смутная. Якобы Докку Умаров сам позвал ангелоподобного (именно так его определяли многие из тех, с кем я говорила) юношу нести слово Аллаха своим воинам. А у Саида к тому времени уже не только образовалась цельная точка зрения относительно места настоящего мусульманина в этом мире — но и проблемы с правоохранителями в Москве. И вот он пропал на некоторое время, а потом вновь дал о себе знать — уже в рядах ингушского фронта Кавказского имарата.
Его проповеди — вперемешку на русском и арабском — стали регулярно появляться на сайтах сепаратистов. Именно здесь, на Кавказе, не сдерживаемый никакими рамками, шейх* Саид Абу Саад развернул свою харизму во всю ширину. Он начал выступать уже не только на богословские темы (хотя такие преобладают), он касался и острополитических вопросов положения России на Кавказе. Одна из часто упоминаемых им тем: спецслужбы не имеют никакого отношения к Имарату Кавказ.
Были и те, кто считал возвышение Саида Бурятского искусственным. Часто его попрекали в том, что «шейхом» он зовет себя понапрасну, что знания его поверхностны. Идейные противники ставили ему в укор приверженность «низкому штилю». Саид действительно очень часто строил свои лекции на пересказе сюжетов, почерпнутых из священных книг. Недовольные говорят: «Что история? Кто-то подпрыгнул, другой побежал, третьего убили. Это как кино. Это легко слушать!»
Но, сделав ставку на простоту восприятия, Саид Бурятский, прекрасный рассказчик, добился цели, которой до него не могли добиться многие и многие проповедники от имарата. Он показал молодым, что весь этот джихад — далеко не скучная штука. Что, безусловно, сильно способствовало популяризации идей подпольщиков.
Именно Бурятский подготовил смертников для покушений на президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова и президента Чечни Рамзана Кадырова.
Саид уже бывал объявлен мертвым. Вскоре после подрыва Назранского ГОВД 17 августа прошлого года по сети разошелся видеоролик, в котором он сидит в «Газели» со взрывчаткой и рассказывает на камеру о том, какой подарок ждет ингушскую милицию. В титрах в конце ролика говорится следующее: «Саид лично за рулем а/м «Газель» осуществил подрыв логова кафиров и муртадов «ГОВД г. Назрань».
Спустя несколько дней Саид в другом ролике, живой, весьма неуверенно, как-то будто даже стесняясь, рассказал, что вышла техническая ошибка. Что не он был за рулем той «Газели», а лишь благословил братьев на смерть. После этого Саид исчез, притом исчез некрасиво, оставив всех в замешательстве. Противники и прежде часто ему ставили в упрек: «Что же ты так нахваливаешь путь шахида, а сам только разговорами и силен?» Теперь же стали громче говорить и о другом: Саид Бурятский как феномен был креатурой спецслужб — оттого он так яро и открещивался от них. Кем он был на самом деле, мы уже не узнаем никогда.
Родные Бурятского, к слову, не живут в России с тех самых пор, как он ударился в экстремизм.
* Шейх — почетное звание богослова.
Читайте в следующих сериях— Откуда у боевиков гранатометы «Муха» и огнеметы «Шмель»— Как лагерь снабжается провизией— О чем говорят террористы, когда не говорят о войне
