Географ поддерживает ненависть к кавказскому мальчику, химик домогается девятиклассницы… Можно продолжить: кто-то из девочек забеременеет, кто-то из учительниц переспит с учеником. Поскольку события предсказуемы, за них перестаешь переживать.

А заодно и за персонажей, поскольку никто из создателей фильма за них не переживает… Авторы решили спекульнуть, продать подороже то, что и так дорогого стоит. Потому что цены всему происходящему, вероятно, не знают.

У же две недели после каникул дети ходят в школу, каждый в свою… Очень разные школы.

Уже две недели вся страна тоже ходит в школу. Телевизионную школу. Каждый день, в две смены.

А что? Замечательная идея, согласитесь: ну, когда у меня как у родителя была такая возможность — посмотреть во всех подробностях, как учатся мои дети? Ну, дневник… Допросишься! Ну, собрание… Это если время будет. И вообще, до того ли. А тут каждый вечер по TV смотри — не хочу! То есть как там, у них, на литературе, на химии, как дружат ребята, директор… такой строгий. Да и дома — ну, всё, как у нас. Не оторвешься! И ведь это 60 серий, двенадцать недель. Три месяца! Красота… Все-таки Год учителя. Им, учителям, помощь-то какая. Теперь родители реально знают, как учатся их дети, и, уж конечно, видят все плюсы-минусы школьного образования. А поскольку практически все: или папы, или мамы, или бабушки, или дедушки, то и TV не в накладе. К тому же в русле, как говорится, решений — нацпроект «Новая школа». Президент об этом часто говорит. Все замечательно.

Первыми, как всегда, не выдержали коммунисты. У них у всех, вероятно, дети учатся в каких-то других школах, не телевизионных. И аргумент вспомнили испытанный: «Это нетипично!».

Тут медийщики всех мастей, дети которых тоже учатся в других школах, конечно же, возмутились. Ага, мол, вы нам всю жизнь красивые школьные картинки в кино показывали, а в жизни все было по-другому. Коммунисты, к сожалению, пропустили комплимент: красивые картинки в черно-белом кино — это как минимум талантливо. И стали требовать крови — закрытия «Школы».

Медийщики, по правде, тоже забыли, что практически ни в одном старом фильме о школе не говорилось, что там, в школе, первым делом надо учиться. Там было много всего замечательного — и про идеалы, и про любовь, и про нравственность (то есть что стыдно, а что не стыдно), но на «кровь» парировали: не знаем, будет ли кровь, но зато глаза мы вам на правду откроем. Вот тут уж, конечно, самые прогульщики побежали в «Школу» и стали внимательно смотреть — страсти-то какие!

Но на экране страстей не нашли — все так спокойно, буднично. «Типа того», говоря языком персонажей.

— Кажется, ты хочешь ответить на вопрос. Иди к доске.

— Не хочу.

— Хорошо, тогда начинаем следующую тему.

Или:

— Ты куда пошел? Выключи телефон!

— У меня важный разговор (выходит из класса).

Или:

— Давайте я вам сам про Пушкина все расскажу. Главное, что Пушкин был африканских кровей и у него был такой член! (Крупным планом — челюсть учительницы. То есть думает.)

— Я достал (травку).

— Ну, приходи, у меня мама в Ленинград (?) уехала.

Сцена: девятиклассники в постели…

— Ой-ой! Не так!

Неожиданно входит мама.

Дочь: Ты чего приперлась?

Мать: От нас папа ушел.

Дочь: Да ла-а-дно! (Наливает себе в стакан коньяку и выпивает.)

Все тихо так. Действительно, ладно. Все понятно. Кроме «открытых на правду глаз».

Мы чего, такого не видели, и думали, такого не может быть? Да ла-а-дно! Мы что, по улице не ходим, в транспорте не бываем, не через подъезды к квартирам подходим? Не бывали рядом со школой в дни последних звонков? Там в девять утра «мальчишки и девчонки» по доброте всегда предложат опохмелиться, когда с собачкой гуляешь. Или в газетах не читали, что 60% российских школ имеют уличные туалеты? Или, может, кто не видел — так я расскажу — как заплакал на сцене пожилой директор сельской школы, когда ему для школы подарили компьютер. А потом рассказал, как он картошку меняет на лыжи для детей. Но это, скорее, нетипично и к нашей «Школе» отношения не имеет.

Или, может, в «Доме-2» живут те, кто в школе никогда не учился? У нас обязательное среднее образование. У нас все из школы вышли!

Так что все мы видели. Но, как в известном анекдоте, осадок неприятный. После просмотров, разумеется.

И я вот что вспомнил. Я вспомнил партсобрания в той, прошлой жизни. Когда тебя размазывали в тонкий слой, объясняя глубину и тяжесть твоего проступка, и ты умирал от осознания и стыда. А после партсобрания ты выпивал с теми же самыми людьми, и они же тебя успокаивали: да ла-а-дно ты, это все ерунда, ну так положено, не думай. Они так искренне радели за что-то, клеймили или возносили кого-то, а на самом деле им это все было глубоко по…

И вдруг — то же знакомое ощущение.

Потому что вранье. Это же не документальное кино. Это же игра. То есть люди играют чьи-то жизни! А мы пришли «на правду», сопереживать. И нам в каждой картинке объясняют, что вы жизни не знаете. Вы вот все хотите, чтоб была какая-то логика и мотивация в поступках, еще конфликт, скажете, давай! Может, еще герои должны перед выбором стоять? А может, потом еще и мы должны сравнить со своим собственным выбором? Да ла-а-дно! Это уже от режиссера. И мы действительно видим, что никто ничему не сопротивляется, не противостоит: так? — так, не так? — так не так. Отсюда все чувства — ненависть, любовь — бессмысленны. Есть только состояние: агрессия. Такая постоянная, обрамленная беззлобной бранью. Потому и вопросы перестаешь задавать.

Например, почему все боятся директора, который и сделать-то ничего не может. (А уж профессионалы от школы точно знают, что ничего, к сожалению, не может!)

Важно, конечно, бояться, иначе сюжет про совращение девочки не случится. И почему надо с ненавистью биться с бабушкой за входную дверь, когда спокойно можно выйти через балкон цокольного этажа. То есть режиссер говорит: такая сегодня жизнь в школе. Такая школа, где нет учеников и учителей, поскольку никто не учится и ничему не учат. Теперь вот так.

Но еще раз, это не документальные кадры, что, конечно, могло бы шокировать. Это разыгрывание специально собранных ситуаций, из которых многие не подкреплены конкретными историями, эдакий компот из мерзостей и пороков, что, казалось бы, должно впечатлять.

Географ поддерживает ненависть к кавказскому мальчику, химик домогается девятиклассницы, физичка среди бела дня развлекается с отцом ученика в машине. Мама — дочке-девятикласснице: «Если приспичит — презерватив в тумбочке». Можно продолжить: кто-то из девочек забеременеет, кто-то из учительниц переспит с учеником. Все как в обычной школе. Поскольку события предсказуемы, за них перестаешь переживать. А заодно и за персонажей, поскольку никто из создателей фильма за них не переживает. Так, все играют…

Пришла мать. Сказала, что у нее метастазы. Сын ей дал съесть сосиску. А поскольку в предыдущем кадре другая мать сказала, что у нее ушел муж, то это уже смешно. И вот теперь о самом важном. Потому что на самом деле не смешно. А грустно… Разыгрывая факты чьей-то жизни, то есть искусственно ее моделируя, можно создать художественное произведение. Ну, там, спектакль, кино, что иногда может стать искусством.

И для того чтобы это происходило, существует специальная технология. Когда сначала из фактов делают историю, сюжет, фабулу. Собирают к ней моторчик в виде интриги и конфликта, и тогда актерам понятно, как это сыграть. Да! Еще любви, нужно много любви и еще чего-то такого, что знает для себя каждый художник. Для кого-то это Бог. Собственно, без этого и не возникает то, зачем мы всей страной туда, в эту «Школу», пришли учиться. А не возникает, потому что технологией пренебрегли.

Потому что решили спекульнуть, продать подороже то, что и так дорогого стоит. Потому что цены всему происходящему, вероятно, не знают. Отсюда и вранье.

Отсюда — ни одного присвоенного и пропущенного через себя слова. Ни одной нефальшивой оценки, никакого противопоставления или сопротивления тому, что происходит. Ежесекундное изображение каких-то отношений.

Да ла-а-дно! Предчувствую режиссерскую реакцию.

А вот теперь о самом страшном. Мы не пришли в «Школу» развлекаться или убивать время. Мы пришли, потому что видим, что нашим детям плохо, что не хватает хороших учителей, денег, что стоят убогие школы, которые то разваливаются, то горят, что дети наши начинают употреблять всякую дрянь раньше, чем выучивают таблицу умножения. Что мы не знаем, что будет с бессемейными детьми, которым предстоит жить накоплениями первого поколения, что сегодня практически невозможно, а это значит становиться бомжами или уходить в криминал. Что мы не знаем, что делать с огромным количеством пожилых учителей, для которых выход на пенсию — смерть. Мы пытаемся что-то делать, страдаем, а кто-то в это играет. Нас уважаемый главный канал страны пригласил в школу, куда мы пришли учиться, а столкнулись с враньем. Как сказал следователь из «Изображая жертву»: «Вы играетесь в жизни! А те, кто к этому серьезно относится, страдают, с ума сходят!».

Нам, конечно, скажут: «Всего лишь первые серии, не спешите, досмотрите до конца!»

Да ла-а-дно…

Теперь о детях, которые смотрят. Думает кто-либо о воспитании, выставляя на показ свои творения, или нет, а детей он уж точно начинает воспитывать. Потому что детство — это время постижения критериев. Они, маленькие люди, только открывают, определяют для себя, что почем, что чего стоит, сколько весит. Хорошо или плохо. Причем для них это как елка или Дед Мороз. Такое доверие. И все, что возникает перед их глазами, все, что они слышат, с чем сталкиваются, — все это является объектом оценки именно в смысле постижения критериев. Все, кроме безобразия. То есть без образа. По профессии педагогической, как известно, воспитывает не факт, а образ — все просто!!!

Ведь мама в детстве не читала вам вырезку из истлевшей газеты прапрапрабабушки о происшествии в Шварцвальдском лесу, где пропала девочка в красной шапке. А рассказывала замечательную сказку, и чего только потом не снилось ночью. И ой как было понятно, что маму надо слушаться, а то можно наделать столько бед, и даже потерять бабушку. И еще, что надо всегда надеяться, и тогда обязательно появятся добрые охотники и тебя спасут.

И все потому, что воспитывает не факт, а образ.

И, конечно же, можно… нет, а вы попробуйте рассказать своим детям, что, мол, были такие люди, которых называли богатырями. Один из них, Алеша Попович, метал палицу на 150 метров, другой, Добрыня Никитич, прыгал в высоту на 2,50, а у третьего, Ильи Муромца, объем бицепсов был 90 см. И что? Да, ничего. Или того хуже, ваш ребенок скажет, как сказал ученик телевизионной школы: «Да ла-адно!». И поэтому вы показываете им васнецовскую картину. И тогда возникает восторг от того, какие это сильные люди с красивыми добрыми лицами. Это точно богатыри. Это значит, я смогу быть таким сильным, когда вырасту. И еще вот. Эти богатыри меня всегда защитят, и оттого во мне спокойствие и гордость.

Потому что воспитывает не факт, а образ.

С детства помню, как ненавидел актера Лебедева, который играл Ромашку в старых «Двух капитанах». За все Ромашкины подлости. Спать не мог. На всю жизнь осталось ощущение мерзости предательства.

Ну, конечно, руководители «Школы» могли таких тонкостей на предмет воспитания и не знать. Но приглашая к экрану детей, могли бы спросить у профессионалов, а то как-то по-дилетантски.

Далее. Опять же про детей. Каждый год в Париже в конце ноября проходит выставка «Европейское образование». Так вот, каждый год около стенда «Ваше здоровье» толпа подростков: мальчики, девочки разглядывают пластиковые цветные муляжи фаллосов. Учатся надевать презервативы. Помогают им взрослые люди, психологи. Подростки разговаривают с ними, получают специальные брошюры — о себе самих, о своем «устройстве». Причем одна половина книжки про мальчиков, другая — про девочек. То есть всем про всех. Но никогда такая акция не проводится в школе! Никогда! Так говорят психологи. Потому что деликатность темы при всей откровенности разговора предполагает возрастные ограничения и многое другое, что регламентируется специалистами.

Опять же как-то непрофессионально — это о времени показа.

Дилетант у нас в стране — это вечный троечник. А вот это уже больная тема… Сколько троечников мы выпустили в жизнь, потому что нельзя было ставить двойки. Потому что «это — ЧП!». Потому что «попробуй поставить!». Потом будешь сам же уговаривать пересдать, назначать дополнительные занятия. Сколько детей приходило в школу «тусить», а не учиться, точно зная, что тебе не поставят два, переведут в другой класс, дадут аттестат.

Сколько людей получило заочное образование, что в переводе на русский язык означает «между прочим», то есть между другими делами. Когда результат его зависел исключительно от силы воли и ответственности человека. А много ли таких было? Остальные пополняли ряды троечников, которые недоделывали машины, дома, электростанции.

От того-то всех пугает сегодня ЕГЭ. Потому что в первую очередь это страшно для троечников (не в смысле конкретных оценок, а в смысле отношения к образованию) и тех, кто, к сожалению, был «натаскан» на их, троечников, выпуск. Во сюжет! И название можно придумать… «Баллада о троечниках» (!) А вы: «учительница спит с папой ученика в машине»! Да, на здоровье!

Еще раз про детей. Леонид Лиходеев иронизировал, когда говорил, что личность должна поступать так, чтоб ее поведение могло стать общественной нормой. А эта «Школа» запросто может стать школой общественной нормы для многих детей, которым или некому, или не смогут объяснить, что это лишь играют ребята в «плохих» мальчиков и девочек, дядей и тетей, а вообще-то так не должно быть…

Ой, сколько детям придется всего объяснять. И в школе тоже. В «необычной», разумеется, «нетипичной», где еще кто-то кого-то слышит.

И тут любопытная вещь. Нравится это или не нравится, хочется или не хочется, но все учителя телевидением как бы взяты на работу. Волонтерами. Как это? Очень просто. Учитель «отрабатывает» все, что показывает телевидение каждый день.

Помнится, показали первый раз «За стеклом». А назавтра нужно про первый бал Наташи Ростовой говорить. Ну, попробуй, начни. Весь класс там. Во «вчера».

Или появился клип «Убили негра». Конечно, никто ничего не имел в виду. Стебались ребята. А в школе училась темнокожая девочка в первом классе. И весь день потом учитель объяснял терроризирующим ее персонажам-одноклассникам, что это шутка. К неграм, извините, афроамериканцам, это никакого отношения не имеет. А это первый класс, и значит, точно весь день на это ушел. И так со всеми передачами, которые так или иначе касаются детей. Это практически каждодневная нагрузка.

Учителя вынуждены смотреть все, что творит ТВ, — а как иначе? А кто не выдерживает этот марафон, должен перейти в ТВ-«Школу», где не надо общаться с детьми, искать точки соприкосновения и страдать от взаимонепонимания. А это время, силы, и все бесплатно. И если серьезно, за сегодняшних учителей телевидение точно в ответе как перед теми, кому здорово задолжало.

Конечно, про хорошего учителя всегда сложнее делать кино, потому что трудно мотивировать его поступки. Пойди пойми, чего он там убивается, переживает. Почему он идет на эту работу, заведомо зная, что денег не будет. А потом еще всем должным окажется. Обществу, родителям, начальству. А это постоянное ощущение сегодняшнего учителя — должник. Вообще говоря, учитель — фигура трагическая.

«…учителя ведут своеобразную жизнь, все время отравляемую грибком зависти… Год за годом мимо них, как воды реки, текут ученики и уплывают, а учителя, подобно камням, вынуждены оставаться на дне этого потока. Они говорят о надеждах другим, но сами не смеют питать надежду даже во сне. Они чувствуют себя ненужным хламом <…> Они так тоскуют по свободе действий, что не могут не ненавидеть свободу действий»*.

А в этом году в педвузы приняли 40% льготников, тех, кто по состоянию здоровья не смог сдавать ЕГЭ! Через несколько лет они будут учить наших детей…

О, сюжет!

А вы про презервативы! Как дети!

* Кобо Абэ. «Женщина в песках»