27 января — в День памяти жертв Холокоста я навестил в Рязани Алексея Вайцена — единственного оставшегося в живых российского узника фашистского концлагеря смерти Собибор.

Вместе со мной целая интернациональная команда журналистов: директор московского бюро газеты «Лос-Анджелес таймс» Меган Стэк, фотокорреспондент этой же газеты Сергей Лойко и корреспондент Чешского радио Ленка Кабргелова. Коллеги из разных стран мира прочитали в «Новой газете» мою статью «Алексей, сын Ангела» ( см. «Новую», № 142 от 21.12.2009 г.) и попросили познакомить их с этим легендарным человеком.

Мы пришли к нему, чтобы понять, что думает о Холокосте человек, переживший Холокост. Человек, у которого Холокост уничтожил всю семью: отца, мать, сестру и троих братьев.

Мы пришли к нему, и чтобы понять, что он думает о гражданине Америки Иване Демьянюке, которого судят за службу нацистам в Собиборе.

После войны прошло время, и кое-кто из «деятелей» разного ранга и масштаба уже заявляет, что никакого Холокоста вроде бы и не было — это все выдумки заинтересованных лиц. Не было массовых убийств евреев в лагерях смерти. Да и не лагеря смерти это вообще были — рабочие зоны. Только куда тогда делось еврейское население Польши, Голландии, Чехословакии и других европейских стран?

Бывший узник Собибора Томас Блат (он попал туда 15-летним мальчишкой) через 39 лет после войны нашел здравствующего бывшего офицера СС — коменданта зоны № 1 концлагеря Собибор Карла Френцеля и взял у него интервью.

В Собиборе в газовой камере были уничтожены родители Томаса, его брат и еще 200 евреев из его родного села Избицы в Польше.

Палач и жертва сидели лицом к лицу и вспоминали то, что происходило с ними тогда.

В мои руки попал текст этого интервью. Вот лишь выдержка из него:

«— Френцель, я хотел бы знать, что вы чувствовали тогда?

— Мы должны были выполнять наши обязанности. Для нас это было очень тяжелое время.

— Френцель, вы знаете, что сейчас у входа в лагерь есть мемориальная плита: «Здесь нацисты убили 250 000 русских военнопленных, евреев, поляков и цыган»?

— Поляков там не убивали… Цыган там не убивали… Русских не убивали… Только евреев: русских евреев, польских евреев, голландских евреев, французских евреев.

— Что вы отвечаете, когда многие немцы говорят, что это было не так, что этого никогда не было?

— Я говорю, что это чистая правда. Мне снилось все это в течение 16 лет, что я провел в тюрьме».

Сейчас Томас Блат должен выступать в качестве свидетеля на процессе Демьянюка. Может быть, стороне обвинения в Германии следует принять меры, чтобы на этом же процессе выступил и Алексей Вайцен? Хотя бы, например, с помощью технических средств связи. Ведь это может помочь установлению истины.

Алексей Ангелович встречает нас «при параде» — в коричневом пиджаке с орденами и медалями — по случаю прихода иностранных журналистов. Я понимаю его: все-таки является представителем воинов, победивших фашизм, и надо даже в 87 лет выглядеть победителем.

— Алексей Ангелович, а когда вы родились? — задает ему вопрос Меган.

— Я считаю, что день моего рождения — 14 октября 1943 года — день восстания в Собиборе. Я всегда праздную 14 октября. То, что было до этого дня, я стараюсь не помнить. Слишком это тяжело.

— А в Собиборе смерть была близко от вас? — спрашивает корреспондент Чешского радио.

— Там мы ждали своей смерти каждый день, каждый час. Мы не знали, что нас ждет завтра. Мы понимали, что рано или поздно все умрем. В Собиборе убивали за все: не так повернулся, не так посмотрел, не так спел песню. Нас заставляли петь немецкую песню, и того, кто плохо пел, убивали.

— Какие работы вам приходилось выполнять?

— Я сортировал одежду тех, кого отвели в газовые камеры. Этой одежды было очень много. Я сортировал ее ежедневно, изо дня в день больше года. С 7 часов утра до 7 часов вечера. Эти ворохи одежды никогда не кончались. Я не успевал разобрать одну партию, как добавлялась другая. Иногда я находил одежду своих знакомых. Раньше я видел ее на людях. А теперь вот здесь. И я понимал, что этих людей больше нет. Это было очень тяжело.

Алексей Вайцен на время замолкает. В комнату заходит его внук — Александр Вайцен.

Его назвали Александром по настоянию Алексея Ангеловича — в честь руководителя восстания в Собиборе Александра Печерского.

— Дед считает, что он спасся благодаря Александру Печерскому, — рассказывает внук Алексея Ангеловича, — мне долго не говорили, что дедушка был в плену. Он старался забыть это. В годы войны попадание в плен не приветствовалось государством. Можно было после плена попасть в места заключения. И он навсегда для всех как бы забыл об этом периоде своей жизни. Я услышал от него о Собиборе лишь в 80-е годы, после того как пришел к власти Горбачев. Я все удивлялся, чего он во сне кричит: а ему всю жизнь снился Собибор.

Алексей Ангелович берет в руки газету, в которой помещены фотографии Демьянюка.

Он смотрит на фотографию Демьянюка в молодости и жестко произносит:

— Я помню этого человека. Он был охранником в Собиборе. Я утверждаю это на сто процентов. Это он! Он водил заключенных на работы. Мы видели друг друга глаза в глаза. Убийц забыть невозможно!

А еще Вайцен помнит, что Демьянюк был не простым охранником-вахманом, ему немцы присвоили даже звание старшего вахмана. Такое звание давалось за особые заслуги.

В ближайшее время об этих словах Вайцена напишет «Лос-Анджелес таймс» и расскажет Чешское радио. Но услышит ли его слова немецкое правосудие?