В предыдущей серии:— Стеклянное здание МВД и его хозяин Вано Мерабишвили по кличке Монстр— Сколько стоит построить дом для беженцев в Грузии и Южной Осетии— Тбилиси. Борьба с точечной застройкой
Панкиси
Я еду в Панкиси с Еленой Тевдорадзе, грузинским правозащитником. Первый раз Елена Константировна была в Панкиси в 2002-м. Тогда в Панкиси хлынули беженцы из Чечни вперемешку с боевиками, а заодно вернулись и местные кистинцы, отправившиеся воевать за свободу Чечни и поднабравшиеся за хребтом привычек, неразрывно связанных с любой войной.
Из Панкиси по всей Грузии торговали наркотиками и воровали людей, и даже необязательно за деньги. В нищей стране и боевики нищие. Они могли украсть трехлетнего ребенка на два-три часа и отдать его в обмен на корову.
Тогда, в 2002-м, Елена Константировна поехала в Панкиси, потому что накануне в Тбилиси украли депутата вместе с невестой. Заметили на заправке дорогой джип, кинули пассажиров в багажник и уехали. Через пост похитители проехали беспрепятственно, а Елену Константиновну грузинские полицейские, борцы с терроризмом, остановили:
— Сюда никто не ездит! — вскричали они. — Вас там украдут!
Но Елена Константировна воспользовалась тем, что главный панкисский наркобарон, Вепхия Маргошвили, как раз поссорился с конкурентами из полиции и написал письмо правозащитникам о том, как нарушаются его права человека. Она проехала через пост и поехала в Панкиси.
Вепхия Маргошвили ждал ее с нетерпением. Это был красивый, сильный мужчина, который, кстати, тоже воевал за независимость Чечни. По пути домой им попались обвешанные оружием арабы в просторных рубахах и с рыжими бородами, а потом — статный, полный достоинства всадник: он слез с коня и обнялся с Вепхией. Это был Руслан Гелаев, отряд которого зимовал тогда в Панкиси. Зимовал, кстати, бедно, хозяин местной пекарни рассказал мне, что гелаевцы приходили с собственной мукой, чтобы выпечь хлеб: так получалось дешевле.
Наркобарон Маргошвили, напротив, жил очень богато. В дом его сбежалось все местное население. Они пели для Маргошвили под гармошку и славили его щедрость. На стол накрывала старая женщина, которую продал ее собственный сын. Он приехал покупать наркотики, не смог расплатиться и оставил в залог мать.
Рабыню отдали Елене Тевдорадзе — в знак уважения. А депутата отпустили на следующий день. «Никто же не знал, что он депутат. Мы с политиками не связываемся», — посетовал Маргошвили.
Боевиков больше нет. Одиннадцать арабов сидят в Гуантанамо. Карачаевцы Юсуф Крымшамхалов и Адам Деккушев, взорвавшие дом в Волгодонске, сидят в России (вся группа карачаевцев жила в Чоколо, это село, граничащее с центральным селом Дуиси). Начальника АТЦ — того самого, в котором было две тысячи человек, — посадили.
Вепхию Маргошвили взорвали в его собственном сортире. Еще одного Маргошвили убили, когда брали Крымшамхалова. Еще одного — через год в Лагодехи, когда он тащил рюкзак взрывчатки в Чечню, а еще одного — в Ингушетии, в 2004-м, с боевиками. Надо сказать, что ситуация в Панкиси начала меняться еще при Шеварднадзе, когда новоназначенный замглавы КГБ Грузии Ираклий Аласания отправился на встречу с боевиками и объяснил им, что после 11 сентября ситуация изменилась и что боевики должны уехать. «Так мы же платим!» — воскликнули изумленные полевые командиры.
Но окончательная зачистка была уже при Саакашвили. Перестрелок, постов, похищений больше нет. Есть новая школа, построенная на деньги ООН, большая ваххабитская мечеть, в которую ходит молодежь, и двести или триста мужчин — последний осколок независимой Чечни, — которые не хотят возвращаться в кадыровскую Чечню и не могут уехать в Европу. Они ведут себя тише воды, ниже травы, и когда они выезжают в Тбилиси, они, наверное, повязывают бабочку.
Панкиси сейчас — самое мирное место в Грузии. Кражи людей, наркотики и посты — это не следствие существования бандитов. Это следствие отсутствия государства.
Арешперани
На обратном пути из Панкиси мы заехали в Арешперани. Арешперани — это то самое село, из которого после войны уехали 25 осетинских семей. Российская пропаганда подносила это как случай угнетения грузинским режимом осетин. Она забыла уточнить, что семьи уехали потому, что дети у них давно во Владикавказе, а грузинское правительство выкупило у них дома для беженцев.
В селе — большинство осетин (около полутора тысяч человек), и грузинские власти изо всей силы уверяли меня, что отношения между осетинами и грузинами самые что ни на есть соседские. Увы, это не так. Совсем не так.
В новой, два года назад отремонтированной школе с памятником Косте Хетагурову у входа пожилой Алик Цховребов изложил мне свои претензии к грузинскому режиму:
— Ты видела, — кричал он, — какая дорога к селу? Ты была в Панкиси, там нормальная дорога, а к нам? Мой дом стоит у воды, его снесет, кто мне за него заплатит?
Вообще-то это был дом не Алика, а его дяди, и Алик надеялся продать его государству, но вот — проклятый режим купил у других.
— Почему грузины все время в чем-то обвиняют осетин? — спрашивал меня бывший директор школы, глубокий старик Како Гагиев. — Если кто украл человека, сразу говорят — осетины. А факты?
— Ну вот, — осторожно сказала я, — только что в Цхинвали захватили в заложники четырех грузинских мальчишек.
— Ну так они, наверное, сами не туда зашли.
И вот здесь, в новенькой школе с памятником Коста Хетагурову за окном, сидел директор-пенсионер и в присутствии грузинских властей рассказывал мне, как грузины подставили своих детей. И он не мог рассказывать по-другому, потому что рассказывать по-другому — означало бы предать свой народ.
Он рассказывал и знал, что его не тронут. Что никогда дом его не сожгут и не ограбят. Не из-за него. Не из-за Европы. Не из-за прав человека. А потому, что отколоть хоть что-то подобное, сказать «зуб за зуб», — это шваркнуть с размаха о пол все новенькое здание грузинской государственности.Лекция
Вообще-то я приехала в Тбилиси провести пару семинаров в Открытом университете. Это частный университет, который финансирует Knowledge fund Кахи Бендукидзе. В Грузии сейчас есть частное образование и частная медицина, и правительство Грузии оплачивает учебу любому студенту, который поступил сам в ведущие университеты мира — Гарвард или Йель. Кстати, многим студентам, равно как и многим членам правительства, легче было общаться со мной на английском, чем на русском.
И вот когда мы поговорили уже и о Китае, и о нефти, и о модернизации, мне задали вопрос об Абхазии.
— Я думаю, — сказала я, — что отношение Грузии к Абхазии так же нерационально, как отношение России к Грузии. Территория потеряна, но вместо того чтобы строить отношения, исходя из статус-кво, отношения строятся, исходя из личных фобий и национальных амбиций.
Страна теряет суверенитет над своей провинцией, если вводит туда танки. Если танки одерживают победу, она его восстанавливает. Грузия ввела в Абхазию танки и проиграла. Самое разумное, что можно с этим сделать, — забыть.
Никто не спорит, что Калининград — это исконная немецкая территория и что с нее убежали 15 млн немцев. Но если Германия потребует возвращения Калининграда, это будет странно.
Если правитель попадает в шахматную вилку, где он должен выбирать между плохим и очень плохим, это не значит, что он не делал ошибок. Это значит, что ошибка была сделана раньше. На мой взгляд, такой ошибкой была национальная политика Саакашвили. Я думаю, что Ираклий Аласания прав, когда он говорит мне, что Саакашвили не хотел переговоров с Абхазией и хотел разрешить этот вопрос быстро. Не войной, а быстро. В том, что касается нации, реформатор Саакашвили остался настоящим кавказцем, и именно политика Саакашвили привела к тому, что Абхазия стала заложником России, а югоосетинский режим Кокойты стал совместным предприятием по освоению денег на борьбу с Грузией.
О, боже мой! Что тут началось! Только что отремонтированная свежая аудитория частного университета мгновенно превратилась в школу в Арешперани, где оскорбленные в лучших чувствах люди объясняли, почему именно их нация права. Мне даже прочли стих. Про Россию. «В судах полна неправдой черной». На Кавказе все помнят, кто где жил в X веке, и каждый помнит в свою пользу.
И знаете, что самое удивительное? Те люди, которым была важна экономика, говорили со мной по-английски. А те, которым была важна Абхазия, говорили с метафорами, с поэтическими оборотами, по-русски, и даже читали стихи.
Бадри
Самым опасным для нынешнего режима противником был Бадри Патаркацишвили. Состояние Бадри было тогда 5 млрд долл., а бюджет Грузии — 3 млрд долл. Это были равные силы.
Бадри был велик, дружелюбен и ужасен. Когда к нему обращались бедняки, не было случая, чтобы он отказал в помощи. Когда к нему обращались депутаты, не было случая, чтобы он отказал в дружбе.
Государственный идеал, по Бадри, был очень прост: он содержит грузинскую власть, а взамен делает что хочет. В рамках этого идеала любой политик, который не брал от Бадри денег, не уважал его, и являлся его врагом, а Саакашвили и его команда не брали от Бадри денег.
Когда выяснилось, что новая власть распродает собственность на аукционах, вместо того чтобы отдать ее Бадри, Бадри воспринял это как тонко рассчитанное оскорбление. Когда новая власть арестовала спортсменов, кого-то там убивших, Бадри пришел к Вано Мерабишвили и сказал: «Освободи их. Они мои друзья». Когда Вано отказался, толпа напала на суд и, освободив преступников, пошла с ними по проспекту Руставели. Телеканал «Имеди» снимал это как восстание против кровавого режима.
Бадри был великим воплощением старой Грузии: Грузии воров в законе, вина и дружбы. Величие в этой старой Грузии было то, что посередине нищей страны великий человек раздает народу гроши, и обрадованный народ пляшет и играет для него на гармошке. Кто-то должен был пасть. Либо Бадри, либо Саакашвили.
Когда Бадри баллотировался в президенты, Монстр подослал к нему замглавы МВД Ираклия Кодуа. Бадри поверил, что Кодуа попал в опалу. Бадри поделился с Кодуа планом переворота. Согласно этому плану, Кодуа в день выборов должен был выступить перед народом со словами: «Вот бюллетени, которые власть приказала мне подбросить в урны! Но я не могу это сделать!» Потом надо было парочку людей арестовать, а Мерабишвили — застрелить.
Переговоры записали и показали по телевизору. Бадри проиграл выборы и умер. Накануне смерти великий Бадри сказал детям: «Дети, ваш отец — лузер».
Семнадцать с небольшим книг
В грузинской полиции есть управление «К». В России тоже есть управление «К», но в Грузии управление «К» контрабанду не крышует, а занимается тем, чем и положено заниматься монстру.
В результате деятельности управления «К» грузинская оппозиция периодически терпит конфузы. Однажды, например, МВД записало одного из лидеров оппозиции Шалву Нателашвили, когда тот договаривался с эмиссаром Бадри о финансировании. Ради конспирации они условились называть тысячи — книжками.
Звучал диалог примерно так: «Ой, какая хорошая книга! Все книги раскупили, нельзя ли прислать еще 18 книг?» — «Нет, 18 не можем, пришлем 17 с небольшим». — «Ой, я пришлю факс, по какому адресу высылать». — «Нет, факс — ненадежная вещь, давайте встретимся».
А уже после апрельских митингов в СМИ появились фотографии лидера оппозиции Левана Гачечиладзе, который в Берлине встречался с человеком по имени Торгамадзе. Торгамазде — это имя для Грузии такое же знаковое, как генерал Коржаков для России. Это бывший глава КГБ, который после революции убежал в Москву.
— А о чем они говорили? — спрашиваю я главу МВД.
— О деньгах.
— А как вы их засняли?
— Люди случайно там были и сняли. Сам бог на нашей стороне.
— Э-э! — говорю я. — Ваш бог не только профессионально щелкает скрытой камерой, но и знает, о чем они говорили?
— Юля, — отвечает мне глава МВД, — вы видели когда-нибудь Торгамадзе? С этим человеком можно говорить только о деньгах. У него нет других тем для разговоров.
Монстр, как и было сказано. Либеральный Берия.
