«Дача Берии»
Народная молва прочно связала Сухановку с именем Берии, называя ее «бериевской тюрьмой» и даже «дачей Берии». Днем из-за стен тюрьмы не раздавалось ни единого звука. Лишь с наступлением темноты начиналась активная жизнь Сухановки. Во-первых, к ночи приезжал сам хозяин тюрьмы, приезжал, по выражению тюремного охранника, «на трех черных ЗИСах»; съезжались следователи. С наступлением ночи начиналась обычная будничная работа. Следователи допрашивали и избивали заключенных в своих кабинетах. Сухановские палачи уходили под землю, спускались в глубокие подземелья и там бесчинствовали. Ни мольба о пощаде, ни крик умирающего от истязаний, ставящий последнюю точку в конце «дознания», не долетали из подвалов тюрьмы.
Рассказать полно о самой секретной тюрьме страны — задача неблагодарная. Тем более теперь, когда еще не открыты и не исследованы архивы тюрьмы. Что мы знаем о Сухановской тюрьме? Несколько сотен имен, несколько разрозненных описаний. Те обитатели тюрьмы, которые прошли по всем кругам ада, оказались в конце концов перед расстрельной стеной подвала или печью крематория.
«Сухановка, — пишет А.И. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», — это самая страшная тюрьма, какая есть у МГБ. Ею пугают нашего брата, ее имя выговаривают следователи со зловещим шипением. (А кто там был — не допросишься: или бессвязный бред несут, или нет в живых.)».
Сухановская тюрьма была, по меркам того времени, совсем небольшая, в ней содержались обычно 150–160 заключенных. Режим в спецтюрьме действовал подавляюще.
Очевидец так описывал Сухановку: «Это был ряд каменных мешков по обе стороны коридора, без естественного освещения, с тусклыми лампочками под зачехленными решетками у самого потолка. В камере — железная койка, стул, стол, прикрепленные к полу, параша в углу, которую заключенный в сопровождении трех надзирателей выносил по утрам. Перед глазами узника — железная дверь с «очком» для наблюдения за арестованным и небольшим отверстием для передачи пищи, с задвижкой снаружи»…
Имя монастыря было утрачено и забылось. «Дачей» называли тюрьму чекисты между собой. «Дачей пыток» окрестили Сухановку по тюрьмам и лагерям. Знающие люди понимали: Сухановка — это гибель. Все, имеющее отношение к новой тюрьме, содержалось в строжайшей тайне. Имен здесь не было. Не только заключенные, но и охрана существовала под номерами. На следствие в Сухановке отводилось не более двух недель, поэтому необходимые показания выбивались любым путем. В то же время некоторые подследственные подвергались здесь длительной изоляции.
Так, Евгений Александрович Гнедин (с 1935 года — первый секретарь посольства в Германии, в 1937-м — после вызова в Москву — заведующий отделом печати Наркоминдела) провел в Сухановке в полной изоляции 13 месяцев. Было немало и других подобных примеров.
Пятьдесят два вида пыток насчитал бывший заключенный Сухановки Александр Долган; в их числе такие специфические, как подтравливание газом, горячий карцер (на грязном языке чекистов он назывался «салотопкой»), «сухановская ласточка», или «взнуздание», — это когда длинное полотенце через рот со стороны спины привязывают концами к пяткам; и в таком положении, в котором, кажется, невозможно провести и несколько секунд, человека избивают, а затем оставляют суток на двое. Солженицын пишет о стоячих карцерах, которыми «оглушают» вновь прибывшего, таких узких, что, «если стоять ты не в силах, остается висеть на упертых коленях, больше никак. В таком карцере держат и больше суток, чтоб дух смирился».
В Сухановке практиковались еще обычные «конвейеры», «переталкивание», многочасовое сидение во время допроса на ножке табуретки, так, чтобы она входила в прямую кишку, стояние сутками по колено в воде, соленые клизмы в жару, а в холод — пребывание в бочке с ледяной водой и многое другое. Местный житель В.С. Самодерженков, какое-то время работавший в тюрьме электриком, говорил, что одним из излюбленных способов «дознания» в Сухановке был барабан из-под кабеля, обшитый нестругаными досками, в который помещали подследственного и с гиканьем и свистом его раскручивали..
Камеры-кельи в Сухановской тюрьме были крошечные, как нигде, — 1,5 на 2 м, а точнее — 156х209 см. «Это торжество инженерного расчета и сильной души… Александра Долгана, — пишет А. Солженицын. — Следователь Рюмин держал его месяц на бессоннице».
«В Сухановке, — пишет Е. Гнедин, — змеиная злоба тюремщиков выражалась в пытке изоляцией и теснотой, в назойливом надзоре… Глазок открывался чуть ли не ежеминутно. Стоило сделать малейшее движение, чтобы загремел замок и надзиратель вошел, озирая заключенного и камеру. Задачей надзирателя было не спускать глаз с подследственного, не позволять ему ни на минуту задремать после бессонной ночи, ни сидя, ни стоя. Некоторым заключенным не давали спать по много дней и ночей, одной только бессонницей доводя до безумия».
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68
Прогулок в Сухановке не полагалось. Не было ни почты, ни передач. Заключенным не давали даже мыла. Но иногда к вечеру арестанта вели через длинный тюремный двор в душ, находившийся в здании бывшей монастырской бани. Это было незаурядное событие — путешествие по тюремному двору, прогулка по свежему воздуху.
Крутая лестница со двора, со стороны бывшего храма вела в глубокий подвал, помещавшийся под следственным корпусом. Тут находилось четыре темных карцера, куда попадали за нарушение режима или другие какие-либо провинности. На стенах карцеров в любое время года проступала изморозь, пол был покрыт толстым слоем мазута. Отсюда, как правило, своими ногами не выходили; приходилось человека или выволакивать, или выносить.
«Литераторы» и «забойщики»
По роду своей деятельности следователи разделялись на две категории. Одни на местном жаргоне назывались «забойщиками», другие — «литераторами». «Забойщики» выбивали показания из подследственных, применяя «физические методы устрашения»; «литераторы» редактировали, а подчас попросту составляли нужные следствию «свободные» или так называемые обобщенные протоколы. После соответствующей корректировки начальства «обобщенные» сочинения «литераторов» давались на подпись подследственным.
У «забойщиков» существовала своя система. Первое избиение, по их мнению, должно было сокрушить и парализовать волю арестованного. Работали иногда по пять-шесть человек разом, бывало даже и до девяти-десяти на одного подследственного; когда уставали, сменяли друг друга. На языке специалистов по битью это называлось «обмолачивать рожь». Мастера своего дела, они умело били жертву по самым чувствительным местам, в течение нескольких часов — кулаками, ногами, резиновыми дубинками, а также всем, что подвернется под руку: ножкой от стула, лампой, тяжелым пресс-папье. И не только били; втыкали в несчастное тело жертвы иголки, булавки, зажимали дверью пальцы рук и другие части тела. Распространенным и мучительнейшим способом было битье по лицу обыкновенной стопой бумаги, острый край которой, как бритвой, разрезал кожу. Несчастный валялся в собственной крови, рвоте, непроизвольных испражнениях, стараясь по возможности закрыть руками лицо, чтобы не выбили по крайней мере глаза, ведь и такое случалось. Чекист Кронгауз, описывая истязания, которыми его подвергали в тюрьме, в своем письме-ходатайстве писал: «Я был хуже животного. Рядом со мной нельзя было стоять… В камеру меня уносили на одеяле».
Особую память о себе оставил следователь-изувер полковник НКГБ Рюмин, впоследствии сваливший Абакумова и ставший ненадолго заместителем министра МГБ. (Он будет арестован, судим в июле 1954 года и вскоре расстрелян.)
Здесь сходили с ума
Кроме подследственных, проходивших по делу Ежова, Сухановская тюрьма в 1939 году приняла и других узников. Одним из первых сидельцев Сухановки был человек необычайной судьбы и разносторонних дарований — Дмитрий Александрович Быстролетов (Толстой), переводчик и литератор, врач, разведчик, юрист, путешественник, художник, фотограф, он, кроме того, знал до двух десятков языков. В 1937 году он был отозван вместе с женой из зарубежья и представлен к награде. Но в 1938 году накануне открытия персональной выставки в Москве недавнего разведчика арестовали по обвинению в шпионаже и террористической деятельности. Его отвезли на Лубянку, затем — в Бутырку. В мае 1939 года он попал в Сухановку.
Александр Долган рассказывал, что в своей камере он слышал, как под утро вели людей с допросов; «некоторые кричали, прося о сострадании и помощи, некоторые стонали, некоторые молчали, некоторые были не в состоянии идти (слышен был глухой звук волочения)».
Постоянными ночными допросами и избиениями Александр Долган был доведен до невменяемости, он пребывал в бредовом состоянии, его мучили галлюцинации. После медицинского осмотра его перевели в Бутырскую тюремную больницу. Там его кое-как привели в порядок и отправили по этапу в лагерь…
Режим Сухановки был устроен так, что психика людей не выдерживала, заключенные сходили с ума.
Продолжение. Начало в № 136 от 07.12.2009.
Читайте в следующий понедельник:— Сухановка во время войны: вышли из окружения — отправляйтесь на пытки.— Военачальники, просидевшие всю войну в тюрьме.— «Мелочь судить, остальных расстрелять», — так после войны Сталин распорядился судьбами военных узников Сухановки.
Поддержите
нашу работу!
Нажимая кнопку «Стать соучастником»,
я принимаю условия и подтверждаю свое гражданство РФ
Если у вас есть вопросы, пишите [email protected] или звоните:
+7 (929) 612-03-68