Пятьдесят семь рабочих дней Кировский районный суд Казани неутомимо выяснял, что за птица бывший пресс-секретарь президента Татарстана, те ли песни она поет, и не в клетке ли ей место. Понятно, к месту действия были подтянуты не орнитологи, разбирающиеся в африканских птицах-секретарях, а разбирающиеся в наших людях эксперты-лингвисты, психологи, а также высокопоставленные свидетели вроде мэра Казани, вице-премьера правительства Татарстана, вице-спикера Госсовета и даже члена Совета Федерации.
В итоге журналиста Ирека Муртазина приговорили к 1 году и 9 месяцам колонии-поселения, и стало ясно, что любимый лозунг Минтимера Шаймиева «Мы можем…» следует трактовать значительно шире. Действительно, могут. А ведь до самого окончания процесса многие наблюдатели полагали, что суд гуманно ограничится условным наказанием.
Была изучена вся жизнь 45-летнего подсудимого, показания были взяты даже у людей, работавших с ним в прошлом веке в Вологде и учившихся с ним в еще более ранний исторический период в Казанском танковом училище. При этом характеристику Муртазину давали не три танкиста, три веселых друга, а какие-то мрачные друзья, еще в юные годы заметившие у него весьма сомнительные наклонности.
Картина получилась такая: Ирек Муртазин всегда отличался болезненным тщеславием, завистью, непрерывно жаждал признания и преследовал гнусные цели. Более того, порой вызывало сомнение его психическое состояние. Суду виднее, но куда же девать те три года, которые Муртазин вроде бы без нареканий провел рядом с Шаймиевым, обеспечивая тому благополучие в информационном поле? По логике, человек с такими неприглядными качествами должен был резко выделиться среди скромных, бескорыстных и уравновешенных чиновников, населяющих Казанский кремль. Но даже Минтимер Шарипович с его проницательностью не разглядел в своем пресс-секретаре потенциального преступника.
Обширный приговор оглашался три дня в присутствии автоматчиков. Напомним, Ирек Муртазин был привлечен к ответственности за клевету, за разжигание социальной розни с применением насилия и за нарушение неприкосновенности частной жизни. Последняя статья отпала, так как суд пришел к выводу, что сведения частной жизни Шаймиева, которые распространял подсудимый, ранее публиковались в печати. При этом в судебном заседании дотошно исследовался даже такой вопрос: «Любит ли потерпевший пряники, о чем без его согласия написал Муртазин, и составляет ли это его личную тайну?» Шаймиев подтвердил, что пряники любит с детства и что сам не раз об этом рассказывал. И в самом деле, почему не подтвердить, если любовь к пряникам никак не компрометирует президента. Тут даже можно безответственно добавить, что всякий руководитель должен держать пряники под рукой. Вместе с кнутом, конечно.
С обвинениями в клевете дело серьезнее. Кажется, вся страна уже знает, что в сентябре прошлого года Муртазин поместил в своем блоге «Живого журнала» сообщение о скоропостижной смерти Минтимера Шаймиева, находившегося в то время на отдыхе в Турции. Позже выяснилось, что слух распространялся по Казани еще до этого интернет-сообщения, но одно дело, когда о смерти президента говорит какой-нибудь дядя, и совсем другое, когда об этом (пусть даже не совсем утвердительно) сообщает журналист, тем более когда-то приближенный к Шаймиеву.
Резонанс был соответствующий. И справедливо, конечно, говорить о переживаниях Шаймиева, о затронутых чувствах людей и даже о падении акций «Татнефти», но нельзя не удивиться одному загадочному обстоятельству. В XXI веке на то, чтобы опровергнуть подобную информацию, достаточно живого голоса президента в ближайшем выпуске теле- или радионовостей. Но могучие СМИ республики что-то мямлили и развивали известную тему «Рукопожатие крепкое». Видные журналисты сообщали населению, что прямо сейчас разговаривали с президентом по телефону, но его слова при этом зачитывали по бумажке. Разумеется, это укрепляло слухи, в чем винить Муртазина уже вряд ли уместно. Как известно, лишь через две недели некие московские корреспонденты засняли Минтимера Шариповича — живого.
С тех пор никто, кажется, не сомневается в том, что президент Татарстана вернулся из Турции живым и бодрым. Но, видимо, для убедительности в суде был допрошен летчик, командир воздушного судна, который сообщил, что рейсом таким-то 28 сентября доставил Шаймиева из Анталии в Казань и что за три часа полета жалоб от того не поступало.
Проанализировав документы и показания, суд пришел к выводу, что сообщение в блоге Муртазина — это не просто аморальный поступок журналиста, а логическое завершение умысла, ранее заложенного в его книге «Минтимер Шаймиев: последний президент Татарстана». «Новая газета» рассказывала, что наиболее тяжелым пунктом обвинения явилось возбуждение социальной розни, обнаруженное экспертами в книге Муртазина, вышедшей в свет два года назад. Вряд ли здесь следует цитировать страницы из книги, которую суд признал клеветнической и экземпляр которой (как вещественное доказательство) в приговоре предписано уничтожить. Приведем только цитату, в которой автор объясняет, с какой целью он взялся за ее написание:
«Сегодня, когда мое разочарование Минтимером Шаймиевым умиротворилось, наступил душевный дискомфорт от сознания, что мне никогда не избавиться от клейма соучастника обожествления Шаймиева. И душу свербит непреодолимое желание высказаться. Высказаться именно о том, что считаю необходимым, и высказаться именно так, как считаю необходимым. Не в поисках понимания, не в надежде на сочувствие и прощение за то, что три года, возглавляя пресс-центр президента Татарстана, фактически я и сам был ретушером реальности. А просто потому, что не хочется держать в себе то, что свербит и не дает покоя. Возможно, это покаяние. Возможно, несвоевременное. Но хочется уже сегодня хотя бы попытаться осмыслить, что же это такое — «эпоха Шаймиева», и эпоха ли это вообще».
Высказался Муртазин так, как считал необходимым, но не учел, что только хвалить президента можно, не заботясь об аргументах. Такое приветствуется, и в эту сторону перегибать палку не запрещается. Это показала и недавняя газетная кампания по выдвижению Шаймиева на Нобелевскую премию мира. Деятели культуры, журналисты, депутаты тоже высказывались, как считали необходимым.
Суд счел, что в своей книге Муртазин вышел за рамки критики. Журналист, не приведя необходимых доказательств, обвинил президента республики в разгуле коррупции, в правовом нигилизме, в наркотизации и алкоголизации населения. Он вывел причастность Шаймиева и к войне в Чечне, объясняя это тем, что Татарстан в свое время возглавил «парад суверенитетов» и показал дурной пример сепаратистам Чечни. Характер всех этих утверждений в приговоре назван клеветническим, но это еще не все. С помощью экспертов суд отнес региональную власть к отдельной социальной группе, и это дало возможность обвинить Муртазина еще и в разжигании социальной розни.
В ходе процесса обвиняемый заявил ходатайство: запросить у КС РФ толкование, является ли власть социальной группой, и не является ли ущемлением критики применение в таких случаях статьи о социальной розни. Но в удовлетворении этого ходатайства ему было отказано. «Разжигание социальной розни с применением насилия», правда, доказать не удалось, и обвинение было переквалифицировано на «просто» разжигание. Без насилия.
— Это не приговор, — сказал Ирек Муртазин «Новой газете». — Это инструкция по применению 282-й статьи для судов по всей России. Впервые в судебной практике власть признается социальной группой, подлежащей защите по этой статье. Это сигнал для правоохранительных органов и региональных руководителей. Сейчас и Лужков может инициировать подобные дела, и Рахимов…
Пока спорить бессмысленно. То, что решил один суд, может пересмотреть другой — в более высокой судебной инстанции. До Верховного суда России Муртазину предстоит еще пройти Верховный суд Татарстана, на объективность которого он нисколько не надеется.
— Я изначально заявлял, что в Татарстане подобное дело рассматриваться не может, — говорит Муртазин. — О каком процессуальном равенстве сторон можно говорить, если речь идет о первом лице республики? Если, к примеру, суд вызывает свидетеля Киршина, руководителя следственного управления, а он не приходит. Не приходит потому, что в этот день потерпевший Шаймиев пригласил его для вручения погон генерал-лейтенанта!
Владимир Киршин, пусть даже и в другой день, дал в суде любопытные показания. Он сообщил, что 18 сентября прошлого года принял от Минтимера Шаймиева, позвонившего из Турции, устное заявление о возбуждении уголовного дела в отношении Ирека Муртазина. Интересно, много ли равноправных с Шаймиевым граждан звонили самому начальнику республиканского следственного управления СКП РФ с просьбой возбудить дело, и много ли подобных устных просьб он исполнил? Кстати, письменное заявление Минтимера Шариповича, подкрепившее телефонный звонок, поступило лишь 1 декабря.
А может, зря Ирек Муртазин сетует на заведомое неравенство сторон? Ну указали в материалах дела место жительства Шаймиева не как у людей: «Казань, Кремль». Ну установила охрана президента свой режим в здании суда и пропустила всех аж через две рамки металлоискателя с обследованием карманов. Но кое в чем наблюдалось и равенство. Так, перед потерпевшим Шаймиевым, когда он явился в суд, любезно распахнули дверь. Распахнули дверь и перед Муртазиным. Правда, это было уже после приговора, когда руки у него были в наручниках.
