Актер Дмитрий Певцов сегодня почти не снимается в кино и не часто выходит на сцену родного театра «Ленком». Зато за последние несколько лет он объездил почти 200 городов России со своей концертной программой «Певцов много — Певцов один». «Новая газета» постаралась выяснить, почему артист сменил амплуа?
— Почему стали петь, неужели дела в театре не очень ладятся? Вы сегодня ведущий актер «Ленкома», один за многих ушедших мужчин.
— При этом я в театре занят немного по сравнению с графиком пяти-шестилетней давности, когда у меня было под 20 спектаклей в месяц. Всего три названия — «Юнона и Авось», граф Резанов, в «Женитьбе» играю вместо Олега Ивановича Янковского экзекутора Яичницу и Фигаро в «Женитьбе Фигаро».
В антрепризе выступаю в спектакле «Квартета И» — в очередь с «Несчастным случаем» Алексея Кортнева пою в «Дне радио» с группой «Бобры».
— В январе будет уже 17 лет, как вы играете Фигаро. Как на вас повлияла эта маска, этот персонаж? В какие моменты, произнося монолог, понимали, что это про сегодняшний день?
— Первые 50 спектаклей монолог был мучением, потом превратился в мой маленький моноспектакль, сейчас вместе с другими сокращениями монолог из спектакля вырезали.
— Как происходил ввод на роли Резанова и Яичницы?
— И в том, и в другом случае очень волнительно. Перед «Юноной» до сих пор потряхивает перед каждым спектаклем…
— Но не только в театре, мы и в кино вас давно не видели…
— В кино я сейчас очень выборочно снимаюсь. Из важных вещей в кинокопилке последних лет — роль дипломата Иннокентия Володина в фильме «В круге первом» Глеба Панфилова, роль генерала Духонина в «Гибели империи» Владимира Хотиненко. Очень интересной оказалась работа в Минске. Там живет и работает продюсер Глеб Шпригов, который в отличие от московских продюсеров заинтересован в качестве выпускаемого фильма. По его (Шпригова) оригинальному сценарию снимали две части фильма под общим названием «Снайпер», одну уже, по-моему, купил Первый канал. Много лет я не включал так сильно свой организм в процесс погружения в сценарий и разработку роли. Придумал прошлое героя, чтобы оно работало на сюжет, на «телеграмму» зрителю. У нас на картине был консультант — профессиональный снайпер из белорусского «Алмаза». Под его руководством прошел курс практических и теоретических занятий по тактике и стратегии — как дышать в засаде, как маскироваться. Освоил снайперскую винтовку. И я доволен художественным результатом, что со мной в кино бывает крайне редко.
— Снайперы шли с вами на контакт?
— Про каждого из них можно смело снимать фильм. Снайпер должен управлять своим дыханием, своим пульсом, находиться в неподвижности несколько суток, чтобы сделать один выстрел. При этом он должен математически рассчитать скорость полета пули, на которую влияют температура, влажность, уже не говоря о ветре. Математический расчет, природный талант и бешеное терпение. Снайпер — вид оружия. Человек — оружие.
У снайперов много психологических проблем. Их никогда не любили ни свои, ни чужие. Снайпер убивает не в пылу атаки или азарте обороны. Он изучает человека и убивает, глядя ему в глаза через прицел. Для уничтожения снайпера вызывают артиллерию и минометы.
— Ваш голос сегодня — снайперская винтовка? Что вам дает пение?
— Вокал как способ изменения мира, как способ общения с людьми и воздействия на них мне сейчас очень интересен. Я иду по дороге, которая мне подкидывает новые задачки в виде новых авторов, стилей.
Я учусь. Если сравнить, как я звукоизвлекал пять или десять лет назад, сдвиги серьезные. Много занимаюсь, работаю в разных стилях.
Я провел на драматической сцене 20 лет. Но эстрада — другое. В жанре песни ты не закрыт ни ролью, ни пьесой, у тебя нет партнеров, есть только слова и музыка.
Все началось с песни, которую я пытаюсь петь уже 30 лет, — «Кони привередливые» Владимира Высоцкого. Раньше я не понимал, о чем она, это было вне моего темперамента. Когда мы начали в марте этого года работать с группой «КарТуш», я снова попытался спеть «Коней». Что-то начал понимать после беседы с одноклассником Высоцкого Гариком Кохановским, он объяснил мне, про что она. Что-то щелкнуло. Это телеграмма Высоцкого, которая в моем исполнении идет уже через мое поколение, — мне кажется, теперь я понимаю, что в этой песне помимо мелодии воздействует на подсознание. Я стараюсь передать тот «видеоряд», что вижу внутренним взором во время исполнения «Коней…»
— По-видимому, вы так глубоко этим прониклись, что и говорите под него.
— Нет, нет, я говорю так, как я говорю. Прошел приступ ранних институтских курсов, когда я был совсем уж мрачным фанатом и пытался подражать голосу, манерам. Сейчас, кажется, просто понял секрет: Высоцкий в каждой песне рассказывает историю в своем жанре. Надо почувствовать жанр, понять, присвоить и рассказать от себя. Время присваивания материала у меня растянулось — на понимание трех куплетов ушло 28 лет. Не так много, если это три периода жизни, три мироощущения. «Коней» я считаю одной из провидческих песен Высоцкого.
— Кроме того, чтобы порадовать зрителей — такой красивый мужчина поет для них, — вы ставите себе этические, педагогические задачи?
— Я реалист и понимаю, что, если в наше время люди пришли и забыли на три часа о своих проблемах, это уже большая победа. Забыли не в тупом угаре, а радостно. Мне важно, чтобы я получил удовольствие и люди ушли радостными. Я хочу делать праздник. Не более того. Жанровая палитра у нашей концертной программы «Певцов — много, Певцов — один» дай бог каждому. Жесточайший хард-рок, старинные романсы, современные романсоиды, песни Вертинского, баллады Высоцкого, песни 50—60-х годов. Мне интересно сделать из каждой песни историю, искать художественную форму, создать из песни маленький спектакль, где я сам себе режиссер.
— То есть вы не очень озабочены тем, что происходит в стране? Фигаро, с которым вы за 17 лет, наверное, породнились, был язвительным критиком общественно-политического строя. А вы ходили, к примеру, на выборы?
— На выборы не ходил, исход ясен и так. По поводу президентских выборов услышал хорошую фразу: я не против Медведева или Путина, я просто не хочу в этом участвовать. Мне понятно, что никакой демократии у нас нет. И не было. Мне кажется, она здесь опасна. России нужна жесткая крепкая рука. При определенных свободах.
— При каких, например?
— Свобода слова нужна, только свобода лжи тогда очень распространяется. Я бы вернул цензуру. Я сторонник демократического монархизма и не верю в оппозицию: власть ее держит как свою. Многопартийности у нас нет, это и ежу понятно. Что касается Ходорковского, у меня очень мало информации. Ходорковский строил внутри госсистемы свою пирамиду. И пока она была гибкая и поворачивалась до того, как ей говорили: ай-яй-яй! — все было хорошо. Но как только его пирамида стала такая же монументальная и неповоротливая, как государственная, она была сломана, потому что в государстве может быть только одна властная и финансово доминирующая пирамида. Он, бесспорно, талантливый человек, когда освободится, безусловно, создаст что-то новое. Он просто не понял, насколько серьезно Владимир Владимирович взялся за Россию. Это не Франция. Демократия не для нас. Не для здесь. Многие нарушали законы, но вовремя все принесли на блюдечке и отдали. Сказали: все возьмите, нам оставьте чуть-чуть. Им сказали: живите пока. Надо было вовремя сообразить.
