Новый роман «Т» (М.: ЭКСМО, 2009) - о тернистом пути графа Т., забывшего, кто он есть. У него амнезия. То в бархатном шлафвагене , то в телеге, запряженной говорящей лошадью с пурпурными глазами, то на дощатой барже с бурлаками в сермяжных хитонах и мраморной Венерой на носу - барже грузной и тихоходной, как наша многострадальная родина, то ползком по коллекторам мертвого Петербурга через подземную келью старца Федора Кузьмича - бывшего императора Петропавла, то вообще на коньках по льду Стикса – граф Т., бретер, красавец и байронический герой, пытается добраться в Оптину Пустынь.

Что есть Оптина Пустынь – Т. не помнит.

А мир ловит графа - такой параллельный мир, где Достоевский в компьютерной игре мочит прохожих-кадавров, где есть своя Мадонна, свой Владимир Соловьев (также не чуждый религиозной философии и промыслительной думы о России – см. недавний бестселлер «С нами Бог!»), свой Пересвет, свой полусвет… да вы и сами знаете.

Наконец, графу Т. четко объясняют, кто он. Фантом-с. Гомункулус «боевого НЛП». Персонаж проекта, духоподъемного госзаказа (ценою примерно с кино «1612») о примирении Льва Толстого с церковью: «В инстанциях… созрело мнение, что крест все-таки должен быть». («Крест» - на могиле отлученного классика в Ясной Поляне).

Ожидаемой сцены ваяния креста «графу Толстому – князь Церетели» в романе нет. А госзаказ, духоподъемный роман ваяют пять опытных контент-менеджеров. С учетом указаний маркетологов: так что Л.Н.Т. омоложен и сделан мастером боевых искусств.

Контент-менеджеры, пятерка авторов графа Т., узнаваемы. И мы их читаем.

Нервенная игра откатов, кредитов, попыток загнать пару килобайт толстовского «чем люди живы» в серой растаможке архимандриту Пантелеймону и менеджеру Сулейману для конфессиональных надобностей – написана с обычным для автора блеском и ядом. Язык Чевенгур-сити Пелевин все-таки слышит, как никто: «Начался кризис. …В этот раз даже объяснять ничего не стали. Раньше в таких случаях хотя бы мировую войну устраивали из уважения к публике. А теперь вообще никакой подтанцовки. …Просто женщина-теледиктор в синем жакете объявила тихим голосом, что с завтрашнего дня все будет плохо».

Поначалу все вспоминаешь “Generation П». Копирайтер Татарский долго не знал, кто кого создал и кто кем правит? кто есть глюк и кем глюк наведен? что в Москве вообще осталось реального, кроме вавилонских масок и хомячка в орденах?

На первых ста пятидесяти (из почти четырехсот) страниц «Т» думаешь: ну, тут опять наводят зеркало в зеркало. В той же баньке с пауками им. Чжуан Чзы. Дело к полуночи: из зеркал глядит, натурально, нечисть. За годы стабилизации она пополнела и расцвела, в кулисах полно тибетского и гвардейского реквизита, но аттракцион - старый…

Тут роман «Т» и входит в главный сюжетный поворот. Ибо граф Т., кем бы он ни был, - не Вавилен Татарский. Он другого калибра. Ему даже является творец.

Правда, творец с маленькой буквы. И налегке, без скрижалей.

Это автор графа Т., бригадир пятерки контент-менеджеров Ариэль Э. Брахман все настигает героя, напоминая о субординации криэйтора и фантома. О полной определенности судьбы Т. сметой литпроекта: будет за что – вообще убьют. (Тут не прагматика даже: контент-бригадиром правит какое-то насекомое сладострастие).

Но «раб обстоятельств, поставленный над другими рабами обстоятельств в качестве дополнительного порабощающего фактора», - не устраивает Т. как издатель… пардон, как создатель. «Знаешь, каково нам… притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шел народ, кончающийся нами?» - выл по-волчьи другой персонаж Пелевина в 2004-м. Но Т. - не волк и не оборотень. Притворяться, что все путем, - он отказывается. Отказ требует определенных усилий. И Т. их прилагает.

Далее - дуэль. Как и было принято в этой словесности: от Е.О. с В.Л. до Волошина с Гумилевым. Два несовместимых правообладателя кириллицы выясняют с оружием во лбах: кто чей автор? Кто из них кого выдумал и кто чью участь определит?

Лучшие главы – о пароме, вмерзшем в береговой лед Стикса, о белой лайковой перчатке на письменном столе и тайных духовных практиках Т. – прочтете сами.

…Тот же Вавилонский карнавал во время чумы (если не Венецианское биеннале бацилл), тот же сон Татьяны, начитавшейся на ночь «Vogue», тот же радужный яд хлестал по страницам всех книг Пелевина. Ширина потока – с канал имени Москвы. Роман «Т» здесь ничем не хуже, скажем, повести «Зал поющих кариатид». Но и ничем не лучше ее.

Но в «Т» - впервые со времен Затворника и Шестипалого (то есть с конца 1980-х) - у Пелевина возник персонаж, которого этот поток не опрокинул. Не развел, не нагнул, не купил, не унес в светлое будущее, в тину, на дно по волнам кураре и куантро. Он не криэйтор чумы и (слава Богу, наконец!) не жертва с люрексом на самом не могу. Он (как Затворник и Шестипалый, в сухом остатке) ушел подальше от жрецов и кормушки, качать ежедневно мускулы крыльев. И – как два вышеупомянутых инкубаторских вольнодумца конца 1980-х – в конечном итоге вышиб дно и вышел вон.

В Оптину Пустынь, которая, как попутно выяснил Т., находится внутри нас.

И это явно не литературная практика. А сугубо общечеловеческая. В конце концов – каждый второстепенный персонаж вправе выбирать, в каком тексте ему окапываться.

Т. - один, а помещиков средней руки К.Д.Левиных могло быть пол-России.