Население РФ вздохнуло с облегчением. С 1 сентября «кофе» — среднего рода, а «договор» — с ударением на первом слоге. Очень своевременная антикризисная мера. Нервы и так у всех на пределе, а тут еще думай, какого рода кофе… С грустью помянешь носителей языка, не доживших до исторического решения Минобрнауки и произносивших указанные слова, как тогда казалось, неправильно. А теперь получается, что — правильно. Потому что если слово произносится неправильно, но часто, то неправильное произношение становится нормой. Или вариантом нормы, как стыдливо поясняют специалисты.
Разумеется, прямых распоряжений относительно «кофе» и «договора» министерство не публиковало. Просто велело чиновникам ориентироваться на определенные словари. На вопрос, отчего все четыре рекомендованных (а значит — гарантированно покупаемых) словаря опубликованы издательством «АСТ», журналистам отвечают, что только это издательство свои словари министерству и представило. В качестве критерия отбора объяснение звучит, прямо скажем, неожиданно, но к филологической проблематике отношения не имеет: в конце концов, все эти словари составлены людьми квалифицированными. Почему же тогда решение министерства с труднопроизносимым названием вызвало такой резонанс?
В сущности, языковые нормы менялись и меняются постоянно. Только прежде это происходило без особого шума. Декретами вводились преимущественно орфографические изменения, расширение же орфоэпической и грамматической нормы происходило, как правило, посредством фиксации новых форм в словаре. Причиной нынешнего ажиотажа стало, возможно, сочетание слова «распоряжение» с формами, для культурного человека неприемлемыми. Судя по всему, обществу трудно смириться с мыслью о том, что невежество — существенный ресурс развития языка. Мне уже приходилось об этом писать: варианты нормы создают те слои населения, которые с «основной» нормой попросту не знакомы.
Лексикографы — а что им остается делать? — скрупулезно фиксируют то, что произносится, и через некоторое время объявляют зафиксированное нормой. Вынося оправдательный приговор ошибкам, они вроде бы уравнивают их в правах с существующей нормой, но это — только видимость. Ведь «вариант нормы» — это осетрина второй свежести, русский язык для бедных. Послабление для тех, у кого по каким-то причинам не получается выговорить «мой кофе». И отношения к легализованным формам не изменят никакие министерские документы.
Прибегая к приему аналогии, упомяну прискорбный, но достоверный факт: отдельные наши граждане мочатся в парадных. Представим себе, что Министерство регионального развития (МВД? МЧС?) разрешит это делать на легальных основаниях. Развесит аккуратные объявления, что мочиться, конечно, лучше в туалете, но можно, если привык, и на лестничной площадке. В качестве варианта, так сказать, нормы. Станут ли в этом гипотетическом случае наши парадные еще грязнее? Думаю, нет. Потому что те, кто этого не делал ранее, министерским разрешением не воспользуются.
Продолжая министерскую тему, стоит задаться вопросом: почему наша языковая политика определяется Минобрнауки? Поставленный в теоретическом плане, вопрос может показаться второстепенным. Но если вспомнить о том ударе, который нашей культуре был нанесен введением ЕГЭ по литературе, компетентность Минобрнауки в вопросах гуманитарных можно поставить под сомнение.
К сожалению, именно при Минобрнауки создана Межведомственная комиссия по русскому языку. Говоря так, сожалею не о существовании указанной комиссии (в ней есть ряд авторитетных специалистов в области русского языка), а о недостаточно высоком ее статусе. Уровень комиссии должен соответствовать важности проблемы. Он должен отражать понимание того, чем для нас является наш язык, переживающий, увы, не самые благополучные времена. Переводя все это в плоскость практическую, предположу, что комиссия не должна существовать при Минобрнауки. Она вообще не должна быть «при», а могла бы, напротив, иметь статус, близкий к министерскому. В нее могли бы войти известные филологи, писатели и журналисты. Речь в данном случае идет не столько о запретительных мерах, сколько о привлечении внимания к проблемам. Одно лишь публичное обсуждение целесообразности использования некоторых аббревиатур (например, ГИБДД, Минобрнауки, Минздравсоцразвития) или, скажем, немотивированных заимствований (например, дайвер, фишер, геймер) принесло бы немалую пользу.
Когда-то я разделял мнение о языке как саморегулирующейся системе, а теперь отношусь к нему с большой осторожностью. Впрочем, еще так недавно мы говорили и о саморегулируемости рынка. С началом кризиса эти разговоры ушли сами собой. Потому что бывают ситуации, когда система выходит из равновесия. Электронные средства массовой информации нарушили многие механизмы языковой саморегуляции, и среда бытования языка перестала быть естественной.
Активная и (что не менее важно) разумная языковая политика была бы сейчас очень важна. В качестве примера для подражания привел бы французский опыт. Принятый Парижем Закон Тубона (довольно, кстати, строгий) стимулировал внимательное отношение к французскому языку. Что стимулирует внимательное отношение к русскому, я не знаю. Не исключаю, что отправной точкой станет полемика, развернувшаяся в последние дни. Несмотря на оттенок случайности и даже курьезности, само ее возникновение внушает надежду. Если не на всеобщую грамотность, то хотя бы на то, что в результате поднятого шума до каждого российского уха дошли по меньшей мере два слова. Теперь, я думаю, их правильно произносят все. Даже те, кто не пьет кофе и не подписывает договоров.
