СюжетыКультура

И другого дома не будет

Сергей Женовач — о спектакле «Три года» и многосемейном Чехове

Этот материал вышел в номере № 83 от 3 августа 2009 г.
Читать
Студия театрального искусства Сергея Женовача закрыла свой 4-й сезон, а 30 августа откроет 5-й — премьерой по повести Чехова 1895 года. Угловатого Алексея Лаптева, «мильенщика» во втором поколении, сыграл Алексей Вертков (капитан Снегирев...

Студия театрального искусства Сергея Женовача закрыла свой 4-й сезон, а 30 августа откроет 5-й — премьерой по повести Чехова 1895 года. Угловатого Алексея Лаптева, «мильенщика» во втором поколении, сыграл Алексей Вертков (капитан Снегирев в «Мальчиках» Женовача, Громов в новом фильме Шахназарова «Палата № 6»). Его подругу Полину — Мария Шашлова. А юную жену Юленьку — Ольга Калашникова.

Какая московская и пореформенная история! Новая жизнь не знает устоев. Устоявшихся форм благообразия — тем более. С дикой хитростью заброшенных детей здесь путают счета фирмы, «цукают» приказчиков, гнут оземь сыновей. Каждое поколение тяжестью своих обид давит на следующее. Один путь из круга: шаг за шагом. Через не могу, через обиду и отвращение.

Тут не семья формирует чувство долга, а именно чувство долга — семью.

Примерно тот же выбор предложен нам в новом русском раздрае.

Внутренние рифмы времен закольцевали беседу с Сергеем Женовачом. Все ее темы: от безотцовщины Чехова до абитуриентов РАТИ 2009 года.

Сергей Васильевич, как вы высмотрели у Чехова эту историю?

— «Три года» — первая повесть, написанная после путешествия на Сахалин, после перелома в природе восприятия жизни Чеховым. Этапный текст, в котором сошлось и все, прежде им сделанное, и все, что будет создано потом. Там много автобиографии. Скрытой, конечно. Неотделимой от опыта персонажей.

Пьесы Чехова сейчас так часто ставят, что достойнейшие люди уже заняты не поиском интересных форм вскрытия смысла… а тем, чтобы отличаться друг от друга. А рядом существуют повести. По-моему — безумно сценичные! И «Степь», и «Моя жизнь», и «Скучная история», и «Три года».

У нас играют ребята молодые: они быстро развиваются, становятся мамами, папами, становятся взрослыми. И в этом возрасте им тоже не задержаться…

«Три года» — текст о внутреннем совершеннолетии. Созвучный им сейчас.

Но Чехов трезв и горек. А спектакль высветлил персонажей…

— Я бы не сказал, что Чехов мрачен. Я бы повторил вещи известные: он — реалист. И врач. Можно сформулировать: лечащий врач своих персонажей.

Все понимал про жизнь. Больше, чем все его современники. Понимал сурово — хотя никогда никого не обличал… Просто — видел. Не мог не видеть.

Но ставил в тексте диагноз не для того, чтобы человека похоронить. А для того, чтобы человек знал, с каким диагнозом он живет.

Живет, потому что надо жить… и есть жизнь. Но — зная, что болен.

Мне-то, наоборот, казалось, что наш спектакль жесткий. Если есть надежда, она в последних словах: «Поживем — увидим». Чтобы жить в этой жизни… в ней действительно надо жить.

— Этапные спектакли Студии театрального искусства — «Захудалый род» и «Три года». Оба текста — русские семейные хроники. Но как не похожи лесковские князья Протозановы и чеховские купцы Лаптевы!

У Достоевского есть формула: «Вы — член случайного семейства» (это-то и мучит героя «Подростка»). Семейство Лаптевых случайно во всем: брак родителей, замужество сестры, образование детей. Союз главных героев тоже случаен. И вот: в обломках семьи, среди сирот и больных — стоит эта пара…

— У нас в студии (может быть, именно потому, что ребята молоды) все время выбираются истории семейные. Так было в «Мальчиках», в «Мариенбаде», в «Захудалом роде», в «Реке Потудань». Семья ведь в нашей жизни очень многое определяет… и многое там проистекает.

Когда мы занимались семейством Протозановых, казалось: ближе и дороже этого семейства нет. Когда занялись Чеховым — полюбили Лаптевых.

Потому что лаптевское есть в каждом из нас. Протозановы — это одно свойство рода: честь, достоинство… А Лаптевы — это преодоление ощущения «Извините, что я есть». А оно сидит в каждом человеке! У Алексея Лаптева это чувство очень сильно. И, конечно, оно росло из духа дома и опыта детства.

Вроде бы он богат. Он многое может сделать вокруг себя. Добиться счастья. Но страх изменить жизнь, смятение перед ней, невозможность быть счастливым — его внутренний тупик. (Я только хочу оговорить: все, что сочинили в театре о каждом из героев, актерскую игру анализировать очень трудно. Главное в театре — избежать прямолинейности и однозначности.)

И Юленька… Мне кажется, по характеру — девочка провинциальная. Очень боится прозябания. Отдает руку Лаптеву, чтобы вырваться в другую жизнь.

И действительно: она пожирала Москву, она опьянялась Москвой… но расплачивалась за это ночными насилиями мужа. Отдавалась, понимая, что — жена, но не любила его. Возникла странная взаимозависимость двух поведений: чем больше Лаптев любит жену, тем меньше любит она его.

Потом многое изменилось. Вряд ли этого хотел Алеша: но когда он был готов любить, созрел для любви — она отворачивалась. А когда она готова любить — в нем появился холод. Все как и бывает в жизни.

Сказать, что люди прошли какое-то испытание и готовы друг к другу? Навряд ли… Но Юленька повзрослела.

В очень мощный женский образ превращается Юленька, какой сыграла ее Ольга Калашникова. В мать «случайного семейства», которая держит все на своих плечах. Держит — вот здесь. Куда судьба поставила.

…И она везет в кондитерскую зареванных сирот — племянниц Алексея. И распоряжается уборкой запущенного родового гнезда в Замоскворечье. И четко говорит мужу: «Мы должны как можно скорее перебраться на Пятницкую и жить там. И ты каждый день будешь ездить в амбар».

С доблестью стоиков «случайное семейство» само себе находит твердые основы жизни. Почти «Вишневый сад» наоборот.

— Понятно, что это семейство далеко от счастья. И все-таки Алеша Лаптев продолжит дело отца. Он приходит в этот амбар, который так ругал. Начинает, скрипя зубами, разбирать нарочно запутанные бухгалтерские книги… И тащит на себе оптовую торговлю Лаптевых. И больного брата. И содержит семейство Панаурова, вдовца сестры Нины, — беспомощного, очаровательного, совершенно бесполезного человека.

Да, как ни странно, в какой-то момент женщина берет все на себя. Потому что мужик может позволить себе засомневаться… задать вечные вопросы… впасть в отчаяние. А она — она должна держать дом. Ну да: вот такой несчастный дом, но это дом, и другого не будет! Да, слепой старик. Эти девочки-сироты. Душевная болезнь брата Федора. И Юленька все это тащит… Вместе с мужем.

Может быть, она чем-то обделена. И никогда не научится любить. Но сказать, что она обеднена, неинтересна, — язык не поворачивается. В ней вырастает другая сила.

Вот в этом и обаяние характера: в обыденной жизни она видит свет, в обыденной жизни она видит смысл… при всей бессмысленности этой жизни!

Александр Боровский создал замечательно емкую декорацию: многоярусный мир железных кроватей.

— Для меня пространство определяет очень многое в спектакле. Работая в этом году над Платоновым и Чеховым, мы с Александром Боровским пришли к мысли, что литературная композиция сочиняется вместе с пространством. Так было на «Реке Потудань»: доска как формообразующий элемент спектакля. Когда эти доски принесли и стали репетировать вокруг них — все выстроилось.

И в «Трех годах» искали образ, который даст ассоциативный ряд любому.

Для меня здесь кровать — образ нашей жизни. Самое сущностное: наши бессонницы, наши мысли врасплох, наше самое интимное — все происходит на кровати. Мы рождаемся на ней, болеем и умираем.

А с другой стороны: кровати у нас на сцене старые, собраны по комиссионкам. Эти их красивые кованые спинки — и прутья попроще — немножко напоминают оградки. Такое странное кладбище возникает. Единое место действия — наша жизнь и смерть.

После премьеры замечательный исследователь Чехова и чудесный человек Алевтина Павловна Кузичева говорила нам об «исповедях в исподнем» (там ведь почти все персонажи — в ночных, не то больничных, не то смирительных рубахах). О том, как люди не ходят по земле, а порхают из кровати в кровать.

А на закрытие сезона мы с ребятами ездили в Мелихово. Вместе с Алевтиной Павловной. Мы сдружились с ней, пока ставили «Три года». Именно в новых работах — в замечательной книге Алевтины Павловны «Чеховы. Биография семьи» (2004), в книге Дональда Рейфилда «Жизнь Антона Чехова» (2005) — он сам и его предыстория поняты с иной мерой глубины.

И можно увидеть: не только Алексея Лаптева, но и Чехова мучил ранний опыт… безотцовщина при властном отце. У него было отнято детство. Все, что он пережил в отношениях с отцом в сложном городе Таганроге, — есть в повести «Три года». Она болезненная. Она очень больная и личностная.

Мы шли по Мелихову с ребятами. Смотрели другими глазами (как книги перечитывают — так надо и по музеям ходить с новым опытом). На комнату отца, Павла Егоровича: стол, икона — и скрипка, на которой он играл.

Как Яков Бронза в «Скрипке Ротшильда»?

— Здесь не может быть лобовых уподоблений. Но скрипка… она была.

В Мелихове тоже — кровати, кровати, кровати везде. Блещут решетки никелированные. Эти маленькие комнатки! Где он все-таки держал и мать, и отца — и убегал в отдельный флигель, чтобы написать «Чайку». И все равно тащил этот крест: родителей, братьев и сестер. Вывез их всех из Таганрога.

В этом доме понимаешь, какие бездны их разделяли. Какой трагической была семья Чеховых: талантливых, потрясающих, несчастных.

Но и здесь cбылось «Поживем — увидим». Часть ноши А.П. Чехова — брат Александр, литератор-неудачник в душевной смуте, почти в болезни. В следующем поколении из этой отцовской смуты, как из кокона, вылетит на сцену МХТ Михаил Александрович Чехов.

— Не может быть прямых параллелей между Лаптевыми и Чеховыми, Алексеем и автором. Просто (еще одна вечная цитата): когда б вы знали, из какого сора…

В финале актеры застывают на сцене, как семейное фото на твердом картоне 1890-х. Сор отвеялся и забыт. Из случайного семейства выкован род. Возможно, с легендой о прабабушке Юлии Сергеевне, «ангеле силы» дома.

И сама мизансцена как знак: есть кому хранить фото. Лаптевы выжили.

— Финалы приходят в конце работы. Когда мы собирали спектакль, вдруг поняли, что неправильно будет после такой истории выходить, кланяться и принимать букеты. И возникло: а может быть, просто остаться? Чтобы смотреть на зрителей: зеркало в зеркало. Когда люди уходят и в пустом зале оставляют персонажей… в этом есть какая-то сокровенность. Какая-то правильность.

Так уходит полк — остаются Три сестры. Так оставляют Фирса. Это по Чехову.

Этот сезон был важным. И тяжелым: две премьеры! Но и «Река Потудань» Платонова, и «Три года» были для театра высказываниями… по внутренней потребности. О том, что с нами происходит сегодня. И как жить.

Ваших старших студийцев уже знают. Народ ходит в Учебный театр ГИТИСа (РАТИ) на спектакли второго набора: «Семь невозвратных потерь» по Бунину, «Бесы». Видит новые лица: Сигрид Рейбо, Екатерина Половцева, Марфа Назарова, Егор Перегудов.

— В учебном театре весной шли спектакли, где играли студенты режиссерской группы. Сейчас они все кинулись в свою прямую профессию. Я благодарен Галине Борисовне Волчек и Алексею Владимировичу Бородину: они дали площадку молодым режиссерам. Катя Половцева сделала работу в «Современнике» — и есть идея нового спектакля. Сигрид Рейбо почти собрала спектакль в РАМТе: премьера осенью, потом она едет работать домой, в Норвегию. И почти вся режиссерская группа сотрудничает с Молодежным театром.

Мне вообще очень хочется, чтобы эти ребята состоялись в профессии. И чтобы не боялись… «Не надо бояться жизни», — говорил Алеша Карамазов мальчикам. Не надо бояться: надо идти в театры, ставить. Лишь бы театры были готовы к этой встрече.

Ваши ученики, спектакли, система ценностей — параллельны нашей бурной реальности? Перпендикулярны ей? Или вам просто неинтересно высчитывать «угол отражения»?

— Те, кто говорит, что жизнь их не интересует, — лукавят. Ограждаться от нее невозможно. И наша профессия — улавливать то, что сейчас волнует всех.

Но хочется, чтобы это «сейчас» длилось не два-три месяца, а много дольше. Чтобы спектакли были… сочинениями. Иногда формы — или смыслы — кажутся странными. А через два-три сезона становятся общепризнанной нормой.

Отгораживаться от жизни нельзя, но нельзя и идти у нее на поводу. Надо пытаться вести за собой тех, кто теряется и захлебывается в ней.

Вы только что набрали новый курс в РАТИ — и видели в эти дни многие сотни мальчиков-2009. Ваше ощущение?

— Очень трудное. В актерскую группу поступали ребята 1990 — 1991 годов рождения. Уже полностью дети новых времен. Абсолютно другое поколение!

Очень много принес телевизор. Изо всех лезет Comedy Club. Им искренне кажется: чем больше они штукарят на площадке — тем лучше. Очень трудно их увести от заученной, чужой интонации. Если удается увести — они робко ищут себя. Стесняются себя и боятся. И вновь закрываются телевизором, который и набросал им эти штампы…

Потом начинаешь разговаривать. Большинство без отцов. Боюсь назвать процент… но большинство воспитали мамы. Потому что время их рождения — как раз то, когда мужики не могли тащить семью.

Год после школы все работали, вынуждены были работать. Многие сменили по 8 — 9 профессий. Хореограф смотрит парня — а у него руки были не раз переломаны. Почти у всех есть опыт драк: часто поминают неонацистов…

Эти ребята уже хлебнули столько, сколько прежним в их возрасте не снилось.

Абсолютно другое поколение! Более индивидуальное — но стыдится и боится этого. Больше старается быть как все. Предыдущие все же держались стаей, кучкой.

И начинаешь мучиться: чему их учить? Какому театру? То, что дорого нам и было дорого нашим учителям… оно не всегда сегодня востребовано. Получается, что индивидуальность не очень и нужна. А дар имеет склонность уходить, если он не нужен. Я должен многое обдумать за лето.

Но вот что мне кажется… и если я прав, это важно. У мальчиков-2009 и мотивация новая.

Там нет столь наивных, чтобы идти в театр за деньгами. Но и не за славой идут. Слово «самореализация» тоже не звучало.

Идут… чтобы выстроить себе в жизни чистое место. Вот именно: они понимают театр как чистое место. Вне мейнстрима — но чистое.

Как такое место, где можно дышать и думать.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow