Те, кто заодно со всем советским отрицает русскую поэзию советского периода, как будто записывают в поэты Грибачева, Софронова и прочих Жаровых, которые советскими были, а поэтами — никогда, и забывают, что во вполне зрелые годы этой людоедской власти писали Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Крандиевская, Заболоцкий, Тарковский, Липкин, Слуцкий, Самойлов, Межиров, Окуджава…

Список можно значительно продлить и за пределы военного поколения. И в нем обязательно будет Инна Лиснянская, еще в шестидесятые годы писавшая совсем не так, как полагалось советскому поэту. У нее другая — настоящая — школа: наверно, прежде всего ахматовская, но и липкинская, и тарковская. Школа классического русского стиха, требующая от своих учеников и ясности, и глубины. Так, если вода в реке чистая, дно можно увидеть независимо от того, сколько до него десятков метров.

А кроме школы у поэта еще должна быть судьба. У Лиснянской составляющие судьбы такие. Родилась в 1928 году в Баку, ставшем заграницей. В конце войны, совсем юной, работала в госпитале лицевого ранения. Стихи начала писать рано, печаталась с годами все труднее. Участвовала в неподцензурном альманахе «Метрополь» и в 1979 году вместе с Липкиным добровольно вышла из Союза писателей в знак протеста против исключения из союза молодых участников «Метрополя» Евгения Попова и Виктора Ерофеева. До 1987 года публиковалась только за границей. В далеко не юном возрасте стала женой Липкина. В 1999 году получила премию А. Солженицына, высоко ценившего ее стихи, и уже в нынешнем — 2009-м — премию «Поэт».

А недавно стихи Лиснянской начал переводить архиепископ Кентерберийский Роуэн Вильямс — наверно, это тоже не просто факт биографии, а судьба. Вот что он написал Инне Львовне: «Открытие Ваших стихов было одним из великих подарков за последние годы. Я надеюсь, что переводы сделают что-то для того, чтобы Ваше имя стало более известным в Великобритании». А мы, в свою очередь, хотели бы, чтобы имя Лиснянской стало еще более известным в России, отвыкшей в последние годы от чтения стихов. Поэтому с удовольствием публикуем подборку, состоящую как из ее новых стихотворений, любезно предоставленных «Новой» автором, так и из написанных в разные годы и блестяще прошедших проверку временем.

Олег Хлебников

Судил меня Бог и щадил меня Бог,Берег, и стерег, и наказывал,Но ни на одну из возможных дорогПерстом никогда не указывал.Сама по нутру своему выбирайСвой путь, свой удел, свой уклад,Не то преисподней покажется рай,И раем покажется ад.А выбрала, так никогда не жалейНи песен, ни башмаков!..И выбрала я печальных друзейИ беспечальных врагов.1966

Забвенья нету сладкого,Лишь горькое в груди —Защиты жди от слабого,От сильного не жди.Такое время адовоНа нынешней Руси —Проси не у богатого,У бедного проси.Наглядны все прозрения,Все истины просты —Не у святых прощения,У грешников проси.1967

Я и время — мы так похожи!Мы похожи, как близнецы,Разноглазы и тонкокожи…Ну, скажи, не одно и то жеКонвоиры и беглецы?!Ярко-розовые ладони,Каждый светится капилляр.Я — в бегах, а оно — в погоне,У обоих мир двусторонний —Там наш пепел, а здесь пожар.Я и время — мы так похожи!Врозь косые глаза глядят…Как ты нас различаешь, Боже?Ну, скажи, не одно и то жеВзгляд вперед или взгляд назад?!Преимущества никакогоНи ему не дано, ни мне,Лишены очага и крова,Мы бежим, как за словом словоВ обезумевшей тишине.1971

Дни

Зачем, опершись о порог,Часа эдак три иль четыреТрет замшевой тряпкой сапогТишайший сосед по квартире?Зачем в коммунальном аду,Где все наши песенки спеты,Выкрикивает какадуНазванье центральной газеты?Зачем тугодум-управдом,На восемь настроив будильникИ сунув его в холодильник,В шкафу удавился стенном?Как сны, обрываются дни,Но есть жесточайший порядокИ в том, что безумны они,И в том, что они без загадок.1972

Возьми меня, Господи, вместо него, А его на земле оставь! Я — легкомысленное существо, И Ты меня в ад отправь.

Пускай он еще поживет на земле, Пускай попытает судьбу! Мне легче купаться в кипящей смоле, Чем выть на его гробу.

Молю Тебя, Господи, слезно молю!Останови мою кровьХотя бы за то, что его люблюСильней, чем Твою любовь.1978

1.И для тупицы нет секрета, Что не найти одной тропы Инакомыслию поэта С единовластием толпы.Но нам ли страха устрашиться? Со мною все мое добро — Три пальца, чтоб перекреститься, Три пальца, чтоб держать перо.

2.И вот мне больше нечего сказать. Какой позор, какая благодать Не чувствовать души, не ведать боли! Последнее, что помнила вчера, — Три пальца для креста и для пера, Три пальца, чтобы взять щепотку соли.1979

«Что делать?» — спросила у Жизни. Сказала: «Умри!» «Что делать?» — спросила у Смерти. Сказала: «Живи!»Чтоб что-нибудь делать, в духовке сушу сухари, А дождь за окном, как томительный трепет в крови.

То ангел меня посещает, а то — сатана, И каждый выходит из зеркала против окна,И только себя я не вижу в стекле никогда, А время течет, как течет дождевая вода. Я ангелу плачусь, но тут же приходит другой, Меж нами я воздух крещу обожженной рукой.Мне кажется, ночь — это уголь сгоревшей зари, А это сгорели в духовке мои сухари.1981

Море Гомера толкует, и проза таРифмы греховней и ритма святей.Сколько прочитано, столько и прожито — Тысяча жизней и тыщи смертей.

Волнами камня пустыня взъерошена,Там, где народ выводил Моисей.Сколько нам дадено, столько и спрошеноНебом, которое — мукосей.

Солью поваренной память просолена,Не укоряй ее и не жалей.Столько позволено, сколько намоленоСкифскими ветрами русских полей.

Что же ношу я под шляпою фетровой?Голову, но и она не умнейСинего снега во мгле фиолетовойПрожитых дней и прочитанных дней.30 октября 2008

Улица движется — люди и их мобилы,Движется транспортом частным и городским,Улица движется, а вот куда — позабыла.Пахнет бензином и рыбой и йодом морским.

Именно здесь к морю прошли крестоносцы,Именем Бога все на пути круша,И обливалось кровью голое солнце,И обливалась слезами Господня душа.

Именно здесь, у моря — конец начала,Именно здесь камень помят сапогом.Именно здесь аборигенка кричала,Мертвого сына кормя грудным молоком.

Улице хочется думать, что есть забвенье — Так оно легче, чтобы не знать

ни о чем.Хитрая улица знает, что нет всепрощеньяТам, где его утверждают огнем и мечом.

Я покаянно под горлом трогаю крестикИ ужасаюсь, что в средние пячусь века.С улицей движусь, ловлю мобильные вестиИ заговариваюсь наверняка.12 декабря 2008

На ночь читала Рембо.Под утро приснилось,Что в левом боку появилосьРеликтовое ребро,Что я праматерь Адама,И нежный матриархатЧреват и любовной драмой,И вечной войной чреват.Очнулась. Лежит РембоНа столике прикроватном.Поэзия есть тавроНа времени безвозвратном.21 марта 2009