Живем в одном времени, в границах одного государства, но части целого могут существовать как параллельные миры, и что еще хуже — как внеположенные друг другу миры, между которыми непроходимая пропасть.

Вот скажите, что может быть общего у Пущинской школы*, которой руководят ученые знаменитого биологического центра, куда за честь приехать считают ученые из разных стран, школы, где во главу угла ставится воспитание личности — мыслящей и независимой, и где учащиеся разных возрастов и разных регионов имеют возможность попробовать свои силы в разных науках, — что может быть общего у этой территории духовной свободы с опытом жизни учителей из отдаленных горных районов Чечни, где ребенок, родившийся после войны, бьется в истерике от гула пролетающего самолета?.

«Да ничего», — ответите. И… ошибетесь, как ошиблась я. Мне тоже постичь сближения враз не удалось. Потребовалось усилие понять, что произошло событие.

Знаете ли вы, что такое булева алгебра? Или, как ее называют здесь, в Пущинской школе, планета Буль? Что случится с миром, если оставить только два числа? И какое отношение к операциям из этих чисел имеют понятия «ложь» и «истина»? У стенда, посвященного булевой алгебре, дежурит Арсений Буланов (Пущино). Ему тринадцать лет. Задача Арсения — втянуть меня в работу с этими двумя числами. Не могу разобраться, почему в одних случаях получается ложь, а в другом — истина. Арсений предлагает мне схему, которую венчает красный кружок: «Задайте себе два условия и посмотрите, что у вас получится».

— Ну и в чем смысл этой забавы? — спрашиваю Арсения.

— Это лежало в основе компьютерных систем, — отвечает.

Моя карта бита. Как я жила, ничего не зная о булевой алгебре?

Итак, длинные коридоры двух этажей гимназии «Пущино» заняты стендами. Идет защита проектов. Когда идешь от стенда к стенду и слышишь споры то о гипотезе Пуанкаре, то об алгоритме Эвклида, то о картинах Сальвадора Дали, кажется тебе, что ты попал в другой мир. Хотя внимательно посмотришь на лица спорящих и поймешь, что это дети с нашего двора.

…Если вы хотите узнать идеальную модель работы рынка, надо обратиться к стенду, за который отвечает Лиза Слонимская из Калуги. Это целое представление. Кажется, Лиза о рынке знает все. Она специализируется на микроэкономике. В данном случае ее интересует стратегия ценообразования. В школе, где учится Лиза, экономику не преподают. Все, что знает Лиза, добывается ею самостоятельно.

У стенда кипят страсти.

— Обратите внимание на психологический момент образования цены…

— Объясните, что такое «сбор сливок». Понятие «сливки» — это не очередное мошенничество?

Школа демонстрирует ярко и открыто, каким захватывающим может стать процесс познания мира и самого себя. Абсолютное ощущение присвоенного знания, от которого мир делается прекрасным.

…Бессмертие для человека пока недостижимо — но оно достижимо для отдельной клетки. Программа курса введет вас в область клеточных культур, для которых сегодня невозможного мало. И незаметно разговор зайдет о человеческих возможностях. И — невозможностях. О смертности человека и бессмертии памяти о нем.

…Тридцать два учителя из горных районов Чечни — активные участники дискуссии. Они приехали в Пущинскую школу на семинар, который проводится «Гражданским содействием» совместно с французскими психологами. Это помощь уязвимому населению, как сказано в пресс-релизе**.

Первая моя встреча — с учителями Шатойского района, где произошло убийство шести человек группой Ульмана. Кока Тубурова учительница истории. Родная сестра водителя из села Дай, который взялся подвезти директора школы Сайта Аласханова и еще четверых жителей Нохч-Келой (все они были убиты). Единственный мужчина в семье. Единственный сын девяностолетней матери. Родился в Казахстане. В изгнании. Убит на родной земле как враг.

Кока была в Ростове на суде над группой Ульмана. Кока говорит: убийство любого человека — трагедия. Но адом стала реакция на убийство. Телевидение показывало то учительницу Ульмана, то школу и парту, за которой сидел герой. «Толпа, дежурившая у суда, готова была нас разорвать».

Кока — историк. Дает точные определения событиям: «Там, в Ростове, я поняла: реакция толпы точно отражает настроение определенной части общества. Вот отчего делается грустно». Кока говорит, что ученики до сих пор спрашивают, почему убийцы не понесли наказания. Убили — и все?!

Есть в этой истории убийства один поворот, который мучает меня давно. С декабря 1991 года — начала гражданской войны в Грузии. Бои шли в центре Тбилиси. Рядом с парламентом расположена знаменитая школа. Первые бомбы пали на нее. Ночью директор школы увидела, как зарево пожара охватило ее кабинет географии. Она рассказывала мне: «По разные стороны баррикад стояли выпускники нашей школы: Звиад Гамсахурдия и Тенгиз Китовани. Когда я увидела взорванную школу, первая мысль была такая: у нашей нации нет будущего, если ученики не пощадили свою альма-матер».

Эту же самую мысль повторила чеченская учительница, которая в начальной школе учила террориста Арби Бараева. Однажды он постучал в дом директора школы. Это была русская женщина. Всякий раз она пыталась защищать ученика Бараева, когда на него жаловались учителя. Бараев убил свою защитницу. Убил учителя. «У народа нет будущего, если те, кто были учениками, могут убить учителя».

Что чувствовал бывший ученик Ульман, когда читал в документах: «директор школы», «завуч», «учитель»?

И что, собственно, с будущим?

Десять лет я бродила по горячим точкам, и первое место, куда заходила, была школа. Опыт общения с учителями Южной Осетии, Нагорного Карабаха, Ингушетии, Грузии, Чечни, Абхазии убедил меня в том, что взорванная войной духовная цепь, соединяющая ребенка с опытом человечества, восстанавливается только в школе. Уверовала я в эту непреложную истину в городе Шуша.

Учителю математики Гургену Налбандяну тогда было 35 лет. Воевал. Ранен. Ходит с палочкой. У меня к нему вопрос. Тот самый, что я задавала всюду, где полыхала война: как после всего, что видели дети, можно входить в класс и как ни в чем не бывало говорить про тангенсы и катангенсы. «А я их заблуждаю», — говорил Гурген.

Я не унималась:

— Как тяга к заблуждениям сочетается со страшной картиной реальности, той самой, в которой вы живете?

— А никак! — решительно сказал Гурген. — Я их не сочетаю. Принципиально.

…В нашей школе, как правило, существует сегрегация. Возрастная. Эта возрастная изоляция (как и любая другая) порождает субкультуры, отличающиеся нетерпимостью к тому, что лежит за ее пределами. Контакты детей разного возраста, разновозрастное обучение — это то условие, которое определяет общение в Пущинской школе.

На курсе «История. Источниковедение» я увидела наряду с десятиклассниками мальчика, который то и дело тянул руку. Им оказался Даниил Крассов. Ему 10 лет. А здесь ни много ни мало обсуждался вопрос об источниках «Повести временных лет» и «Войны и мира». Потом я увидела Даниила на курсе «Интересные страницы медицины». Как сюда попал? «А я прошел курс первой медицинской помощи, поэтому решил прийти сюда». Он побывал и на курсе «Логика».

Ребенку (и не только ребенку) очень важно совершать выходы за пределы своих возможностей, перемещаться из зоны актуального развития (что определяется особенностями ежедневного существования) в ближайшую зону (и даже отдаленную).

В Пущине дети имеют возможность передвигаться от курса к курсу по собственному желанию. Их амплитуда не поддается определению: от современных проблем математики можете перейти к созданию мультфильмов.

…На одном из занятий Женя Кабаков учил чеченских учителей делать мультфильмы с помощью цифрового фотоаппарата и телевизора. Вот где она, тайна преображения! Она — в рукотворном мире, созданным тобой. В нем полет твоей фантазии, голос души. Над этим миром никто не властен. И когда учитель Аслан Хаджимуратов из спичек сооружает некую конструкцию, которая, будучи зафиксированной, оживает на экране, грусть покидает Аслана.

Как же немного надо человеку, чтобы вздохнуть свободно и удивиться миру, сотворенному тобой или другим человеком. Когда по экрану побежали домашние тапки — вот радость-то была.

А что, если искусство (и шире — культура) содержит особый тип сенсорики, той самой чувственности, без которой какая-то часть нашей души остается невостребованной. Духовная востребованность требует погружения в ту самую вторую реальность, для которой страха нет. И господина в ней нет. Возможно, именно в этом главный урок и Пущинской школы, и пребывания в ней учителей из восемнадцати горных школ Чечни.

…Аслан Хаджимуратов молод. Живет в Дуц-Хуторе. В школе преподает историю мировых религий, арабский язык и этику. Он счастлив, что попал в Пущино. Ему хочется поделиться опытом с соседними школами. Тщательно записывает все задания, все игры.

Я спрашиваю, почему молодые люди уходят в лес.

— Причин много. Но как учитель я вижу причину в незанятой голове и незанятых руках. Тогда человек становится легкой добычей.

…С директором той самой школы из Нохч-Келой Алманом Тасуевым заговорили о Толстом.

— Как писатель Толстой сложился на Кавказе, — уверенно сказал Алман.

— А что? Без Кавказа не было бы «Войны и мира»? — включился в наш разговор Махлук Салахов, племянник расстрелянного директора школы.

Я успела сказать, что Толстой, уйдя из Ясной Поляны, путь держал на Кавказ. Это знали и без меня. Алман, размышляя о судьбах чеченских детей, вспомнил два эпизода из «Хаджи-Мурата».

У хозяина сакли, куда прибыл Хаджи-Мурат, был пятнадцатилетний сын. Подросток постоянно бегал за отцом и смотрел восторженными глазами на Хаджи-Мурата. Так же восторженно смотрел на Хаджи-Мурата пасынок князя Воронцова, шестилетний кудрявый малыш, выросший в любви и неге.

— Вот это сопоставление двух детей, описанное Толстым, остается таким же и на сегодня. Это — метафора.

Алман неожиданно оставляет толстовскую тему и говорит: «А вы могли бы приехать к нам хотя бы на месяц. Поучили бы наших детей».

Надо сказать, что у многих взрослых в Пущинской школе возникало желание поехать в горную Чечню поучительствовать. Первым высказал эту мысль заведующий лабораторией «Эволюционная генетика» в Барселоне Федя Кондрашов.

— Скажите, это не вы были в Панкисском ущелье в 2002 году? — спрашивает Лайла Ацаева из Итум-Кале.

Лайла помнит все: и как я урок давала в третьем классе, и как вручала книжки о чеченской речи, как беседовала с учителями о «Хаджи-Мурате». Как плакала учительница Мадина Алдамова из Старых Атагов, получив в руки книгу.

— Вы вернули меня в Чечню, — сказала Мадина.

Они вернулись домой в 2003 году. Дом разрушен до основания. Она все время думает, почему ученики, родившиеся после войны, впадают в истерику, заслышав гул самолета или вертолета. Откуда этот страх?

На семинаре, который проводили французы, много говорилось о способах преодоления беды. Говорилось и о свидетельствах и свидетелях трагического опыта. Прозвучала мысль о свидетеле, который не может выразить то, что с ним произошло. Так вот: чеченский учитель, как я поняла из общения с ним, — это тот тип свидетеля, который не только может выразить, что произошло с его народом. Может передать это свидетельство другому поколению. Но главное — он преисполнен желанием восстановить национальное достоинство через приобщение к миру вечных ценностей, где люди едины.

Ну вот скажите, чего не хватало Арби Истамулову, работавшему в силовых структурах? Сутки дежуришь, трое отдыхаешь. И деньги не учительские.

— За деньгами в школу не ходят, — сказал как отрезал.

…Маша Турилова, ведущая «Дискуссионный клуб» с Федей Кондрашовым, сказала определенно: «Я уверена, что преподавать литературу в старших классах надо по типу наших дискуссий в клубе». Помните у Кортасара? Один человек спрашивает, сколько будет 8+8? Вы полагаете, что шестнадцать? Ошибаетесь. Это будет шестнадцать плюс тот, кто считает. Федя Кондрашов убежден, что стратегия дискуссии ведет к тому, что называется пониманием, и дальше — к развитию творческого мышления, самостоятельного и независимого.

Вот этот считающий, воспринимающий, самостоятельно думающий, спорящий с вами ученик и есть доминантная фигура в педагогике.

…Якуб Каберманов, завуч школы в селе Гухой Итум-Калинского района:

— Моя задача повысить мотивацию. Учиться надо независимо от того, какие перспективы тебя ждут.

Он нередко нарушает дидактические правила и рассказывает ребятам о том, что лежит далеко за пределами предмета. Рассказывает обо всем на свете.

Якуб — нефтяник. Работал на Ямале. Имел свой бизнес. Однажды приехал в родное село. Отдохнуть. Директор школы попросила поработать в школе. Пришел, и жизнь круто переменилась: «Через детей и школу я увидел трагедию своего народа».

Остался еще на два месяца, а теперь, видимо, навсегда.

— Знаете, кто я? Я Бонифаций. Помните, он ведь к бабушке в Африку поехал отдохнуть. И чем закончились его каникулы?

Больше всего Якуб боится, что его ученики окажутся на обочине жизни. Якуб хочет понять, как закладывается генная память? Отчего страх у ребенка, не видавшего войны? Оттого ли, что его выносила мать под бомбежкой, оттого ли, что ребенок какими-то невидимыми для нас путями впитывает атмосферу времени. И она ставит свои отметины на детском сердце.

Ценнейшее качество тех учителей, с которыми я имела честь общаться (и пущинских, и чеченских), состоит в отчетливом понимании, что история народа прежде всего сотворяется в детском сердце.

А теперь о том, что, может быть, является главным.

У стенда «Дискуссионный клуб» — Ильяс Ахметханов (Красноярский край). Я была на занятиях клуба, когда шла дискуссия по сложнейшему рассказу Джека Лондона «Неукротимый белый человек». Это была дискуссия о праве людей одной цивилизации навязывать другой свои нормы. О различиях культур и способах сосуществования. Руководители курса Маша Турилова (аспирантка МГУ) и Федя Кондрашов.

Какая досада! Я пропустила дискуссию по рассказу Шукшина «Горе». Это мой любимый рассказ. Я захожусь с первого абзаца: «Бывает летом пора: полынь пахнет так, что сдуреть можно. Особенно почему-то ночью. Луна светит тихо. Неспокойно на душе, томительно. И думается в такие огромные светлые ядовитые ночи вольно, дерзко, сладко. Это даже не думается — что-то другое: чудится, ждется ли. Притаишься где-нибудь на задах огородов, в лопухах — сердце замирает от необъяснимой тайной радости».

Эту тайную радость я кожей своей ощутила в деревне, где учительствовала. Ну и что они могут понять, эти компьютерные детки, знающие булеву алгебру и эволюцию валютных систем, что могут понять в этой ночной тайне, когда сидишь в лопухах и упорно до слез смотришь на луну? Что им до старика Нечаева, у которого померла бабка, а старик смириться не может: разговаривает с покойницей по ночам, будто живая она.

Ильяс текст знает почти наизусть. Он рассказывает нам историю преодоления горя через прикосновение к чужому страданию. Историю преодоления горького одиночества, которое постигает тебя даже тогда, когда мир как никогда прекрасен. Так вот, Ильяс считает, что рассказ показывает, как надо «работать с горем». «Пережив чужое страдание, старик понял, что должен жить», — говорит Ильяс. Такой фразы в тексте нет. Красноярский школьник дописывает эту фразу, потому что уже знает, что есть они, эти возможности преображения, даже если ты стар. Человек не один. И в горе тоже.

…Событие случилось: миры, отделенные друг от друга опытом истории и опытом сегодняшней реальной жизни, сошлись в образовательном пространстве, выстроенном по законам культуры. Законам, универсальным по своей сущности, поскольку обращены к человеку как субъекту истории. Это пространство не знает унификации. Оно взывает к личности учителя и ученика и не требует нажатия кнопки на единственно «правильный» ответ — как при ЕГЭ, поскольку допускает, что опыт понимания не сводится к зубрежке, и достойным человека является разговор на равных. Другой человек в этом разговоре предстает как собеседник, а не объект образовательной технологии. Пущинцев поразила скорость, с какой чеченский учитель обживал это новое пространство, как обживают собственный дом.

Давно известно, что в человеке не весь человек, и, как сказал философ, «некоторые части человека уходят куда-то, в какие-то пространства, скрытые измерения». Генетик Федя Кондрашов из Барселоны, мечтающий поучительствовать в Чечне, знает, что в этом пространстве может обнаружить нечто важное для себя. Часть самого себя.

Бывший силовик, нефтяник, генетик, математик и просто учитель осознают в новой образовательной ситуации свою человеческую и профессиональную сущность как данность, которая может быть передана будущим поколениям. Гуманистическая, бытийная составляющая пущинского проекта оказалась результативнее любых идеологем, всяких политических спекуляций, которые ведут только к вражде и непониманию другого, будь то отдельный человек или целый народ.

*Последние годы спонсором школы стал фонд «Династия» (Дмитрий Зимин). Два года подряд школу гостеприимно принимает гимназия «Пущино» (директор В.А. Залим). Душа и мотор Пущинской школы Михаил Ройтберг — завлаб Института математической биологии.

**Автор проекта Елена Буртина. Координатор — Екатерина Кокорина.