Таблетки от гадостей жизни

…А ваше дело в шляпе? — спросила Алиса.Льюис Кэрролл

Если я вас спрошу: что требуется для шляпы? — а вы мне ответите: голова, — я рассмеюсь вам в лицо. Не хотелось бы переходить на личности, но сколько женщин мы с вами знаем, и вполне головастых, на которых шляпа — как на корове седло.

О, друзья мои, шляпа — объект не утилитарный, а исключительно культурный и художественный. Шляпа не только не нуждается в голове, часто она ее с успехом заменяет. И требует отнюдь не ума, а только чувства внутренней гармонии. Я прожила довольно много лет, и опыт подсказывает мне, что женщина — как поэт. Ее естество стремится к гармонии, сильный же ум эту гармонию неизбежно нарушает. Вот почему Валерия Новодворская шляп не носит, а я ношу.

Как феномен шляпу можно рассматривать под любым углом вплоть до политического. Допустим, Мария-Антуанетта. Эта замечательная дама, к вашему сведению, поднималась на эшафот в шляпе. Точно не поручусь, в какой, ну уж, небось, не совсем чтоб простецкой. Палач ей, наверное, предложил чисто по-дружески: мадам, мол, может, головной убор снимем, а то несподручно. А она: ни за что! Жамэ. Так голова и покатилась — в шляпе, возможно, с пером.

О чем это говорит человеку, неравнодушному к истории? О том, что революции могут все поставить с ног на голову, кто был ничем, тот станет всем, да. Но! Никакой термидор, октябрь и прочее в этом духе не может сломить естество — королевское, женское, человеческое. В данном случае естество заключалось в том, что без шляпы (или парика) на люди выйти было неприлично. Как голой. Или в белье. Ну, если пожар или там извержение вулкана Везувий в Помпее — другое, конечно, дело. А так, в нормальную погоду, без шляпы (или, в случае простолюдинок, платочка, чепца), то есть простоволосые, по улице ходили одни шлюхи.

Какая-нибудь обедневшая дворянка, да даже и мещанка могла надеть штопаные-перештопаные чулки и юбку, но шляпку мастрячила из последних сил. Потому что шляпа — знак круга, воспитания и образа мысли. («Надев широкий боливар, Онегин едет…» — пыталась я вывести свою мелкую дочь на столбовую дорогу русской культуры. И она отвечала мне радостно и звонко: «На бал!». Эх, дочь! Да кто ж его, дурилку, пустит на бал-то в прогулочной шляпе, названной к тому же по имени освободителя Южной Америки от испанского ига, другими словами, революционера?)

В России после революции, кстати, шляпы вышли из обихода как предмет мелкобуржуазный. Однако находились гордые дамы, что не боялись, пока-пока-покачивая перьями, пройти по Невскому или Тверской, типа Марии-Антуанетты. Мало их выжило. Практически никого не осталось, чтобы передать опыт ношения шляпы простоволосым физкультурницам.

Параджанов, собираясь ставить «Анну Каренину», говорил: «Анна — только Ариадна Шенгелая. Она одна умеет носить шляпы». Фильм великий эстет не поставил, как не воплотил еще двадцать восемь своих сценариев, но коллекцию шляп оставил потрясающую. Цветы, бисер, стекло, раковины, перья — не шляпы, а сады Семирамиды, чистая красота. Женщина в своем уме, даже Клара Новикова, на улицу в такой, конечно, не выйдет. Нет больше этих женщин…

Я, между прочим, догадалась, почему Шляпник из «Алисы» — не в своем уме. Потому что в каждой шляпе он оставлял частицу душевной гармонии… Пока не очумел вконец.

Для мобильной и не столь затейливой, как мадам Помпадур, женщины нового времени очаровательная Жаклин Кеннеди ввела в обиход маленькую плоскую шляпку без полей, так называемую «таблетку». Ее разработал специально для Джеки американский кутюрье Хальстон. (Слава же Зайцев ничего не разработал для Виктории Брежневой, отказался, даже когда она сама его попросила. А Рейган: империя зла, говорит, попраны права человека! «Нет, мы империя добра», как сказал еще один поэт, и мало вас, художников, учили.) Джеки носила свою «таблетку» на затылке, словно матрос — бескозырку. Непонятно, как она там держалась. В 50-е «таблетка» завоевала весь мир, не исключая России. Прикиньте, хороша была бы Нина Петровна Хрущева в такой шляпке? Понятно, что всякий раз перед ответственным зарубежным визитом кремлевские жены впадали в панику. И самым уязвимым местом в протокольном гардеробе была, конечно, шляпа. Почему «конечно»? Да потому, что наши первые леди традиционно были тетки хорошие и простые и таких глупостей, как шляпы, вообще не понимали. А как явиться перед Жаклин без шляпы? Или перед какой-нибудь парижской штучкой? Мое поколение телезрителей помнит этот ужас. Эти горшки с жестяными полями на головах… Эх, Слава Зайцев… Ну о каком тут международном авторитете может идти речь? Вот и приходилось наращивать ядерную мощь, чтоб не смеялись, а боялись. А вы — Карибский кризис, то-се.

Первой осознала политическое значение шляпки Раиса Максимовна. Первая (и последняя) президентша СССР умела носить шляпы не хуже Шенгелая. Ее одобрила даже Маргарет Тэтчер, особа ядовитая, как мухомор, но культуру шляпы в своей Британии с блистательными скачками в Эскоте освоившая с юности, когда рвалась к власти в синих консервативных «менингитках», пока умные люди не посоветовали перейти на черное плюс немного золота, что она и сделала с триумфальным результатом.

Да знаете ли вы, господа, что такое «менингитка»? Это отнюдь не «таблетка», как думают многие! «Таблетку» носили так и сяк, надвинув на бровь или сбив, как Джеки, на затылок (булавками она ее крепила, вот что. Между прочим, в начале ХХ века, сначала петербургский, а потом и московский генерал-губернатор издали указ о шляпной булавке. Огромные шляпы присобачивали к пышным прическам длинными булавками, которые в давке, присущей русскому общественному транспорту, часто выкалывали глаза или еще как-нибудь неожиданно травмировали пассажиров конки. Указом предписывалось снабжать шляпные булавки наконечниками, но эти фефёлы их то и дело теряли, и увечья прекратились только после 1917 года, когда баба наконец надела платок на свою неразумную башку).

«Менингитка», отдаленно напоминающая седло нашлепка на макушке, вроде такой как бы что ли повязки от уха до уха, слетела на советские головы сразу после войны. Народ стал потихоньку вылезать из голода и аскезы, и женщины радикально и повсеместно поменяли силуэт. А там и оттепель, фестиваль молодежи и студентов… Девица, словно крылышки, расправила все свои юбки и распустила по ветру кудряшки, на которых лежала хорошенькая «менингитка», открывающая славную мордашку всем ветрам и взглядам, отчего к 58-му году народилось у нас столько негритят.

Когда на многострадальную страну обрушился капитализм, со страшной силой поперло дизайнерское искусство. Кутюрье расплодилось, как кошек на помойках (плохи-то не кошки, а помойки)… А бум «от кутюр» говорит опять-таки о коренной перемене образа мыслей. Люди желают выделиться. Мы больше не хотим быть «как все». Государство сменило вектор, и мода немедленно отразила это, как Лев Толстой — русскую революцию.

Шляпа XXI века прежде всего — толерантна. В смысле — пусть расцветают все цветы, носите, что хотите, а кто не хочет — пусть ходит так, как говорится, без головы.

Когда мы с подружками были юные дурочки, мы собирались у меня дома и крутились перед зеркалом, наряжаясь в шляпы, которых у мамы и бабушки имелось множество. Когда умер пятый муж моей задорной бабушки Соломон Арутюнов, от него тоже осталась куча шляп. Это грузины носят кепки. А армяне, к тому же начальники, эти главным образом шляпы. Я и их освоила и сохранила.

Шляпы я люблю, придаю им неадекватное значение и приобретаю в основном на блошиных рынках. Была у меня такая шляпка из Парижа, шоколадного велюра. Надевая ее, испытываешь эффект шапки-невидимки. С той разницей, что не тебя перестают видеть, а ты перестаешь замечать общее ненастье и переносишься как бы на рю Анжу рядом с Оперой и знаменитым общественным туалетом в стиле арт-нуво… Эту тонкую штучку я забыла в метро. Надеюсь, она попала в хорошие руки.

С московских «блошек» на Тишинке я никогда не ухожу без шляпы. А выбор там… Смерть шопоголика.

На последний блошиный рынок мы пришли с подругой по прозванию мадам Петухова. Ее задача заключалась в том, чтобы держать меня за руки. Но не углядела Петухова! Эта шляпа разразилась надо мной… Вот как разражается над человеком гроза; как опускается перед ним на поляну летающая тарелка, и с борта ее прыгают говорящие ежики с антеннами вместо иголок; как садится на плечо ангел и укрывает тебя крылом — вот так эта шляпа надо мной разразилась.

И потянула я к ней ручонки в цыпках. И поняла я, что никогда, даже перед лицом самой страшной дисквалификации и кризиса жанра, я отсюда без нее не уйду. И я надела ее… О, фиолетовая мистерия духа с синим бантом! Где хозяйка? Где мастер, чье имя созвучно цвету моей мечты? Где эта гениальная Виолетта?

Нету Виолетты. Сколько стоит шляпа — никто не знает. Петухова же, вместо того чтоб стащить с меня шляпу со словами: дура, уходим! — начинает форменное маски-шоу. Смотрите, кричит она, скорее сюда! У вас есть уникальная возможность провести фотосессию с самой Аллой Боссарт в новой шляпе!

И я, совершенно ошалев и обезумев, стартую буквально на триумфальное шествие, и толпа расступается передо мной, как Красное море перед евреями. Таким образом описываю полный круг, благосклонно всем кивая и позируя перед камерами в этой несказанной шляпе, которая (по внутреннему ощущению) делает меня совершенно невыносимой красавицей типа Марлен Дитрих.

И когда круг почета замыкается, на меня, словно рысь, прыгает элегантнейшая дама, сама в умопомрачительной шляпке, и кричит: «А, вот она! Вот вы где! Сию минуту снимайте вещь!». «Ни за что», — говорю я, подобно Марии-Антуанетте. Но хозяйка и автор уже сдернула с меня «вещь» и водрузила на болванку, на которой, надо отдать ей (вещи) должное, она выглядит ничуть не хуже, чем на мне.

— Да я куплю! — прямо как туземец, ей-богу…

— Дорого, — роняет Виолетта.

— Ну сколько, сколько?

А Петухова стоит поодаль и с мудрой улыбкой наблюдает этот базар.

— Столько, — говорит Виолетта и называет цифру, которую повторить не могу. Скажу только, что там на конце ноль.

— Да бросьте, — выступает тут вперед мадам Петухова. — Я сама торговый работник. Это же несерьезно.

— Нет, очень даже серьезно. Это авторская вещь. Я продаю мои шляпы в Париже. У меня имя.

— У меня тоже! — не выдерживаю я.

Вспоминаю мастер-класс, который давала на арабском рынке в Иерусалиме Дина Рубина. Торговалась, как дьявол, и сбрасывала цены вдесятеро. Но здесь не арабы, и торг явно неуместен.

— Да что — деньги? — говорит вдруг Петухова, что ей совсем несвойственно и не за этим ее звали. — Бумажки! Улетят, как и не было. А шляпа останется. Или у тебя не юбилей?

И тут Виолетта небрежно бросает через плечо: «Могу уступить только…». И уступает четверть.

Так две широкие натуры, Ирина Петухова и Виолетта Литвинова, решили на некоторое время мою судьбу.

А в результате у меня прекрасное настроение, все спорится, погода налаживается, я пишу заметку на забаву моим читателям и чувствую себя уже даже не на рю Анжу, а на балу у государя императора, вальсирующей с Пушкиным. И мне решительно наплевать на все гадости жизни, включая Никиту Михалкова с его «чрезвычайкой». Выражение «дело в шляпе» возникло аж пять веков назад: во время тяжбы противники клали в шапку восковые шарики, и дело выигрывал тот, чей шарик первым вытянет «судья». Кто бы сомневался. Мои поздравления.