Я поехала пораньше, боялась опоздать. И оказалась перед Никитским бульваром за час до сбора. Зашла в кофейню. За соседним столиком — молодой человек. Раньше когда видела на улице человека с хорошим лицом, была почти уверена: зритель Театра Петра Наумовича Фоменко. А теперь думаю: а еще, наверное, он(а) ходит на неофициозные митинги. На те, что не по приказу.

Итак, сижу в кофейне, смотрю на людей и почему-то кажется: и вот этот «с разящей учтивостью» молодой человек, спокойно и обстоятельно обзванивающий друзей по телефону с одной-единственной фразой: «Мы встречаемся внизу?» — и вон тот в углу средних лет мужчина, который говорит дочери-подростку: «Сейчас ты абсолютно вблизи увидишь, как в одном месте соберется много хороших людей», что они — тоже на шествие. Тут же себя одергиваю: вот только не надо накручивать, мало ли зачем и почему собрались люди в кофейне, к чему этот большевистский синдром… Но через полчаса и того молодого человека, и мужчину с дочкой-подростком встречаю на Никитском бульваре, где начинается шествие. Никакого невроза или пафоса. Все просто и нормально. Люди пришли потому, что помнят и не хотят забывать.

Очень седой пожилой человек с белыми хризантемами спрашивает двух ребят: «А вы 1 февраля были на таком же митинге у памятника Грибоедову? Я был. Положил цветочки». На Пушкинскую тоже идут с цветами.

Цветы Стасу и Насте кладут к памятникам Грибоедову, Пушкину. Я думаю, классикам это не в обиду.

Вот пришла самый известный правозащитник — Людмила Михайловна Алексеева, «зачинатель» этого шествия. Людмила Михайловна выступит на митинге первой, скажет очень точные слова.

Люди идут по бульварам. Молодые, пожилые, почти дети. Молодых, как кто-то заметил, процентов семьдесят.

Зарубежных телекомпаний, конечно, больше. Отечественные-то почти все уже давно «заасфальтированы». Видела РЕН ТВ, ТВЦ, 5-й канал.

Кто-то из антифашистов прячет лицо под черной маской. Кто-то кутается в шарф. А кто-то надел больничную марлевую повязку — намек на антисанитарные общественные условия.

Вопрос на засыпку: почему в возлюбленном отечестве марши фашистов проходят открыто, демонстративно, вызывающе, а антифашисты вынуждены скрывать свои лица под маской?

Пока идем по бульварам к Пушке — ни одного милиционера. И на митинг очень малочисленная милиция пропускает доброжелательно, вежливо. Ни ОМОНа, ни кордонов.

Впервые за несколько лет в центре Москвы не просто разрешили неофициозное шествие, но и никого не загребли в участок.

Накануне шествия, субботним вечером, кто-то из моих коллег сказал: «Ой, придут всего двенадцать каких-нибудь стариков…» По мне и старики — хорошо. Но стариков на этих митингах становится все меньше и меньше, а молодежи, как я уже отметила, процентов семьдесят.

По самым скромным подсчетам, в шествии участвовали от 700 до 1000 человек.

Мало это или много — не скажу. Из подобных митингов — самый массовый. Но дело не в числах как таковых.

Это была не толпа. А один человек, плюс еще один, плюс еще один, плюс еще один.