Россия десять лет готовилась к кризису, копила резервы, изымала из экономики всякую лишнюю копейку — и все же оказалась застигнута врасплох. А все потому, что единственно возможный сценарий будущего кризиса виделся как повторение предыдущего, августовского 1998 года. Им, собственно, исчерпывалось представление об экономических кризисах — и, видимо, не только представление широкой публики.

Среди кризисов, а их в глобальной экономике только в прошлом веке случился не один десяток, нет двух идентичных, но нет и уникальных, то есть не имеющих ничего общего с другими. А это значит, что анализ каждой из пройденных «зон турбулентности» помогает лучше понять то, что происходит сейчас, и дает возможность хотя бы не делать ошибок, уже совершенных другими.

В этом номере мы начинаем публикацию газетного сериала, в котором расскажем о том, как правительства разных стран пытались спасти свои экономики. Причем поговорим как о тех, кого кризис не убил и сделал сильнее и лучше, так и о тех, кто не вырулил из пике и оставил последователям тяжкий труд начинать на пепелище.

Начнем с Великой депрессии, на выходе из которой США стали наиболее мощной экономической, политической и военной силой в современном мире.

Сентябрь 1929 года. Всего за месяц до катастрофического обвала Эдвард Симмонс, президент Нью-Йоркской биржи, патетически произносит: «Что касается меня, то я совершенно уверен в фундаментальной основательности американского процветания». Да что там глава биржи, сам президент Гувер в октябре, за четыре дня до биржевого краха, успокаивает нацию: «Экономика страны базируется на прочном фундаменте».

Правда, про Гувера вообще говорили, что если дать ему в руку розу, то она завянет, поскольку все его благие начинания и уверения сбываются с обратным знаком. Однако его экономические советники могли бы обратить внимание на то, что уже в течение девяти месяцев прирост американского ВВП равнялся нулю. В «черный четверг», 24 октября, банки предупредили брокеров, что будут предоставлять кредиты только с условием погашения уже на следующие сутки, что повлекло за собой массовый сброс акций. Потом последовала паника «черного понедельника», а затем и «черный вторник», 29 октября 1929 года, когда капитализация акций всего за день снизилась на 9 млрд долларов, что составляло почти десятую часть тогдашнего американского ВВП! Всего же за первые три недели этого феноменального экономического провала инвесторы потеряли сумму, сравнимую с третью всего американского национального дохода.

Впрочем, при всей биржевой панике тогда еще мало кто мог предположить, что вся американская экономика на десять «черных лет» погрузится в Великую депрессию. Министр экономики Эндрю Мэллон заявлял: «Я не вижу в ситуации ничего угрожающего или вызывающего пессимизм». Даже в феврале 1930 года он продолжал бодро утверждать, что «сейчас совершенно не о чем беспокоиться». Не отставало от него и Гарвардское экономическое общество, которое вплоть до лета 1930 года каждый месяц давало прогнозы о «благоприятных перспективах».

Фейерверк накануне краха

Перед тем как погаснуть, свеча вспыхивает особенно ярко. Перед Великой депрессией Америка развивалась просто феерично. Конвейерное производство заполонило рынки огромными потоками товаров, которые просто не могли быть потреблены внутри страны. Чтобы выйти из положения, стала процветать торговля в кредит. Оплата была отсрочена, зато товары в отчетах выглядели проданными и производство наращивалось все больше и больше. Одних только автомобилей было зарегистрировано 26,5 млн. К слову сказать, сейчас в России 38 млн зарегистрированных автомобилей.

Но в 20-е годы на американский рынок хлынули не только граммофоны, телефоны и автомобили, но и те машины, которые должны были все это производить. Они были заказаны и проплачены в кредит тогда, когда спрос казался безграничным. Но дефляция, массовый невозврат кредитов и резкое сокращение спроса породили, ко всему прочему, классический кризис перепроизводства средств производства, который в свое время так клеймил Маркс.

Честно сказать, не существуй в то время привязки к золотому стандарту, то, возможно, самых печальных проявлений Великой депрессии удалось бы избежать, как на этом впоследствии настаивал выдающийся экономист, лауреат Нобелевки Милтон Фридман. Свеженапечатанные деньги заместили бы многочисленные суррогаты: векселя, долговые расписки, права на покупку, и вдохнули бы новые силы в экономику. Но Федеральная резервная система тогда руководствовалась другими принципами, да и наш современный «гринспеновский» опыт показал, что если действовать подобным образом, проблемы откладываются, но не решаются, а лишь переносятся на будущее. Ведь при тогдашнем соотношении производительности труда, зарплат, кредитования и спроса кризис, пусть даже и отсроченный, был неизбежен.

За семь лет до кризиса американский биржевой индекс Доу-Джонса утроился. Правда, затем ему понадобилось целых двадцать пять лет, чтобы вернуться к докризисному уровню. Пока же повсеместно наблюдался не только рост акций, но и резкое возрастание цен на недвижимость и землю. Казалось, так будет происходить бесконечно, а постоянное падение цен на товары, то есть дефляция, вовсе не обеспокоивала, а, наоборот, радовала потребителей. Лишь редкие трезвые головы усматривали в этой вакханалии признаки приближающегося краха. Знаменитый финансист Чарльз Меррилл даже сходил проконсультироваться к своему психиатру, поскольку, глядя на всеобщий оптимизм, начал приписывать собственные мрачные прогнозы своей внутренней подавленности. Но если сегодняшние аналитики «Меррилл Линч» ошибаются в прогнозах гораздо чаще, чем синоптики, то отец-основатель банка чуть ли не единственный на Уолл-стрит мог потом спокойно смотреть в глаза своим клиентам, поскольку еще в марте 1928 года разослал письма с советом продавать акции.

Известно, что этим советом воспользовались всего несколько человек. Остальным же предстояло пережить то, что, например, акции Goldman Sachs, стоившие в 1929 году 104 доллара за штуку, в 1932-м котировались всего лишь по 1 доллару 75 центов, а акции General Motors скатились от 1075 долларов к 40. Падение стоимости акций в 100 раз стало не фантасмагорией, а нормой. Оно, по крайней мере, означало, что фирма еще существует, а не обанкротилась, как это случилось со 150 тысячами других американских компаний. В общей сложности к 1932 году индекс Доу-Джонса упал в 10 раз, а американское промышленное производство сократилось вдвое. За годы Великой депрессии разорилось 5760 банков, а безработица достигала почти 25% трудоспособного населения.

Такой же уровень безработицы и разорения привел в Германии к власти фашистов. Америка же достаточно неожиданно для всех остальных двинулась «новым курсом» избранного в 1932 году президента Рузвельта. 30 января 1933 года Германией стал управлять Гитлер, а 4 марта 1933 года в Америке принес присягу Рузвельт.

Благие намерения

Рузвельт остался в истории как спаситель не только Америки, но и самого капитализма, хотя спасал он его отнюдь не капиталистическими методами. Его же предшественнику Гуверу в исторических хрониках досталось место редкостного неудачника. Но, как признавались даже самые стойкие рузвельтовцы, в «новом курсе» было не так уж много «нового» по сравнению с тем, что делала администрация Гувера.

Тот действительно всегда «хотел, как лучше». Именно при нем, а не при Рузвельте, налоги на богатых были увеличены с 25 до 63%. Однако он ничего не предложил взамен для увеличения инвестиций, поэтому состоятельные граждане предпочли попридержать деньги, а тем самым еще более усугубилась безработица. Именно Гувер сделал все, чтобы уже в начавшийся кризис зарплаты промышленных рабочих продолжали сохраняться на неоправданно высоком уровне. Именно Гувер из самых лучших побуждений создал в 1929 году Американскую сельскохозяйственную сбытовую организацию, которая должна была дотациями поддержать цены. Однако они впоследствии все равно рухнули на 60%, и в конечном счете в Америке разорился почти миллион фермерских хозяйств.

Но самым вопиющим «благим намерением» президента Гувера, которое очень удачно вымостило дорогу прямиком в «ад» Великой депрессии, было принятие в 1930 году протекционистского закона Смута—Хоули, который повышал пошлины на импортные товары в среднем на 40%. Казалось бы, этот закон, пролоббированный Национальной ассоциацией производителей, должен был помочь выжить собственному производству. Но, к сожалению, сенатор от штата Юта, председатель Финансового комитета конгресса Рид Смут абсолютно не был способен к анализу экономических взаимосвязей.

Когда нынешние антиглобалисты обвиняют глобальную экономику во всех смертных грехах, им бы следовало изучить пример Великой депрессии. Тяжелейший мировой кризис случился в том числе и из-за того, что вся система международной торговли оказалась в одночасье искусственно разрушена. В свое время у Гувера был шанс этому помешать. Говорят, он долго раздумывал, не наложить ли вето на этот закон. В результате не стал, а собственно американский кризис моментально перекинулся на весь остальной мир, и прежде всего на Европу и Латинскую Америку.

Как функционировал мир в благословенную докризисную эпоху? Америка производила и продавала, а заодно являлась очень крупным мировым кредитором. Например, в отягощенной репатриациями Германии американские банкиры скупали мало чем обеспеченные облигации Баварии, Пруссии, Вестфалии… Благодаря этому там появлялись деньги на покупку тех же американских товаров. Открывались новые кредитные линии, европейцы увеличивали свой собственный экспорт в Америку, повышая благосостояние своих граждан, которые теперь могли позволить себе купить не только хлеб из американской пшеницы, но и американский патефон.

Когда же закон Смута—Хоули повысил пошлины почти на 900 импортных товаров, то все остальные страны ответили «симметрично», повысив пошлины на американскую продукцию. В результате у американских фермеров на треть сократились рынки сбыта пшеницы и мяса, рухнули продажи в химической, металлургической и автомобильной промышленности, то есть в традиционных американских экспортных отраслях. Одно только повышение тарифов на европейскую шерсть на 60% привело к тому, что в американской текстильной промышленности 60 000 человек оказались безработными. Сейчас кажется невероятным, но многие тарифы изначально были установлены не в процентах, а в абсолютных величинах. Поэтому, когда дефляция понизила цены, некоторые ставки тарифов оказались выросшими в два раза.

Не лучше обстояли дела и на латиноамериканском торговом направлении. Происходящее там стали называть «кризисом десертных товаров». Цены, например, кофейных зерен упали настолько, что ими предпочитали топить печи локомотивов, вместо того чтобы продавать. Конечно, северных американцев мало бы заботили тяготы их южных соседей по континенту, но ведь многие американские банки являлись держателями в том числе и латиноамериканских государственных ценных бумаг, которые на глазах превращались в пыль, как, впрочем, и европейские.

Теория Кейнса и практика Рузвельта

Нынешние финансовые регуляторы любят приостанавливать торги на биржах, чтобы дать схлынуть панике. В 30-е же годы в Америке губернаторы прибегали для этих целей к массовой приостановке работы банков. Затем этот «передовой опыт» приобрел статус государственного, когда сам Рузвельт на неделю закрыл все банки страны, по радио призвал нацию не паниковать и хранить деньги в банках, а не дома.

Это уже потом были приняты Чрезвычайный банковский закон и Закон о разграничении инвестиционных и коммерческих банков, которые навели относительный порядок в банковском регулировании. Пока же для Рузвельта главной проблемой была огромная армия безработных. Здесь-то и стала осуществляться та политика, которая называется «кейнсианской»*, хотя более справедливо было бы называть ее «кейнсиано-рузвельтовской», ведь Кейнс и Рузвельт двигались параллельно: один в теории, а другой на практике.

Вспомним еще раз ту особенность, которая отличала докризисную Америку, а именно совершенно явный кризис перепроизводства товаров. Соответственно, нужно было, с одной стороны, занять людей, чтобы те получали определенный доход, а с другой — они не должны были создавать дополнительные товары. Именно чтобы решить эту дилемму, в июле 1933 года был принят Закон о восстановлении национальной экономики и учреждена Администрация общественных работ. Эта и другие подобные структуры заняли 4 млн американцев там, где создавался полезный для страны результат, но не товар.

Благодаря этому «результату» вся Америка покрылась сетью дорог; осушались болотистые малярийные окраины; для предотвращения наводнений строились дамбы; укреплялись от эрозии берега рек. Созданная тогда система коммунальных услуг была одной из лучших в мире, линии электропередач протянулись к самым отдаленным пастбищам, огромные деньги были потрачены на системы очистки воды и развитие водной электроэнергетики. Мультипликативный эффект от всей этой общественно-полезной деятельности позволил удержать на плаву промышленность, сократить армию безработных и модернизировать всю страну. Одно только знаменитое Управление долины Теннесси возвело плотины и провело электричество на территории, сравнимой с целой Францией.

Когда в период «большой нефти» некоторые российские политологи начали называть Владимира Путина «российским Рузвельтом», то, конечно, в этом был определенный смысл, да только не тот, что в него пытались вложить. Дело в том, что пока существует только один момент, который роднит двенадцатилетнее правление Рузвельта и восьмилетнее правление Путина, — это резко увеличившееся количество бюрократии и различных учреждений. При Рузвельте количество функционеров всех уровней возросло в два раза. Он также резко ограничил роль американского парламента — конгресса, оставшись в истории президентом, который чаще всех накладывал вето на его решения (целых 635 раз!).

Однако при этом Америка, находясь в Великой депрессии, построила 664 000 миль новых дорог, 77 000 новых мостов, 285 аэропортов, 122 000 общественных зданий, включая школы и больницы. И это не считая плотин, электрификации, ирригации и прочих удобств цивилизации.

Спасение народа

Когда-то Рузвельт избрался мэром Нью-Йорка под лозунгом: «Помочь забытому простому человеку, стоящему в самом низу экономической пирамиды». Когда он стал президентом, то полностью запретил труд детей до 16 лет, ввел систему социального страхования и пособий по безработице, а также понятие гарантированного прожиточного минимума. «Ни один бизнес, существующий за счет выплаты работникам зарплаты ниже прожиточного уровня, не имеет права на существование в нашей стране», — говорил Рузвельт.

Причем не только говорил, но и делал, хотя на него оказывалось чрезвычайно сильное давление со стороны крупных корпораций, которые стремились к своему собственному выживанию. В частности, ими были наняты пиар-компании для проведения серии акций под лозунгом «спасения бизнеса». Самыми безобидными в череде заботы бизнеса о самом себе были круглые столы. Например, у «Дженерал Моторс» на такую, страшно актуальную тему, как «Автомобиль и международные взаимоотношения». И это в 1932 году, когда безработные сотнями тысяч выбрасывались на улицы без всяких пособий!

Как тут опять не вспомнить Рузвельта: «Мы всегда знали, что безоглядное себялюбие — это признак дурного нрава, а теперь поняли, что это также признак плохой экономики». Сам же Рузвельт праздничный бал, данный после его инаугурации, провел за письменным столом, изучая бумаги, а последующие (их должно было бы быть четыре по числу его избраний) просто-напросто отменил: то из-за Великой депрессии, то из-за Второй мировой войны. Единственное, что позволил Рузвельт лично для себя, так это переоборудовать Белый дом, чтобы ему, парализованному инвалиду, было удобнее добираться в свой кабинет на коляске.

Несмотря на то, что сегодня Рузвельт считается национальной легендой, полезно вспомнить, что в 1935 году его действия рассматривались в Верховном суде. И он был признан виновным в том, что ряд его экономических нововведений были неконституционными. Стоит только вспомнить принятые при нем 557 основных и 189 дополнительных «кодексов честной конкуренции», которые, в частности, определяли минимальную заработную плату и устанавливали единую заработную плату для рабочих одной категории в разных отраслях.

При Рузвельте расходы на малоимущих в Америке были увеличены в два раза. Однако за все в жизни приходится платить. Соединенным Штатам пришлось заплатить ростом бюджетного дефицита, а также девальвацией доллара в общей сложности на 40%. В 1937 году встревоженный резким ростом бюджетных расходов Рузвельт попытался сократить траты федеральных средств на бедняков. Однако результатом стал новый виток рецессии. Именно после этой попытки экономии на социальных расходах вновь резко выросло количество безработных и бездомных, а мировая литература получила в 1939 году один из самых известных американских романов «Гроздья гнева» Джона Стейнбека. В нем толпы обездоленных оклахомцев движутся в Калифорнию в надежде на «белый домик в апельсиновой роще», а их встречает толпа озлобленных своими проблемами местных жителей. Как говорил один из героев книги: «Скоро мы будем приплачивать за работу».

Спустя десять лет после начала Великой депрессии ситуация в стране была на грани критической. Не случайно многие исследователи считают, что поступательное движение американской экономики вверх было спасено и усилено Второй мировой войной. Начавшие оживать американские заводы были завалены военными заказами, а значит, производили все больше и больше, не увеличивая спрос внутри страны. Миллионы же молодых американцев пополняли уже не «трудовые армии», а вполне регулярные военные части, то есть находились на обеспечении государства, не производя внутреннего продукта. Тем самым перекос между производительностью труда, производством, зарплатами и потреблением, который настиг Америку в 1929 году, был окончательно ликвидирован.

Из кризиса Америка вышла с новой системой социального обеспечения, с вновь созданной комиссией по ценным бумагам и принятым Законом о кредитовании сельского хозяйства. Фермерская ипотечная задолженность была уменьшена, а иногда и просто списана, а кроме того, были выданы новые кредиты на очень выгодных условиях, что позволило начать возрождать американское сельское хозяйство. Была сформирована новая система налогообложения, которая перераспределяла средства в пользу малоимущих, а также резко возросли социальные расходы. В жизнь не только Америки, но и других западных стран прочно вошло понятие гарантированного прожиточного минимума.

В «Гроздьях гнева» книжный герой, подбадривая друга в тяжелый момент, говорил: «Мы народ, Том. Богачи поживут-поживут и умрут, и дети у них неживучие. А мы народ. Мы жить будем». Но все-таки одной живучести американского народа могло оказаться недостаточно, если бы американская элита вовремя не поняла в Великую депрессию, что для спасения самой себя она прежде всего должна заняться спасением этого самого народа.

* Кейнс, Джон Мейнард (Keynes, John Maynard) (1883—1946), английский экономист. Кейнс доказывал несостоятельность концепции саморегулирующейся экономики и предлагал ряд мер по кредитованию, денежному обращению и обеспечению занятости населения. Развивал идею о психологическом стимулировании спроса и рыночных предпочтений индивидов как факторе государственного регулирования экономики.

Автор — кандидат экономических наук, экономический аналитик, журналист. Живет в Париже.