Писать о нашем селе можно бесконечно. Бесконечно печально. Но не хочется. То, что в столицах воспринимается слишком серьезно и трагично, люди от сохи видят по-своему. Без налета лишнего пафоса и заламывания рук. Они просто с этим живут. Яркий пример тому — село Безопасное, что на Ставрополье, и самый известный его житель — местный «олигарх» Геннадий Баранов.
Ночь. Улица. Фонарь. Правление.К двухэтажному приземистому зданию в центре села собираются мужики. Человек тридцать. Все с ружьями и хмурые. Мужики идут на кабана. Дикого. Того самого, который разносит свиную африканскую чуму.
— И близко ль кабаны? — интересуюсь я.
— А кто их знает, — отвечает глава администрации (он же предводитель охотников) Михаил Давыдов. — За день кабан может пройти до 70 километров. Пока в Безопасное зараза не добралась…
Но кто сказал, что чумы в Безопасном нет? Название села совсем не гарантирует его жителям спокойствия и процветания. Чума для них понятие всеобъемлющее. Философское, так сказать.
В Безопасном живут 7100 жителей. Это 1700 дворов. В 90 процентах из них держат хрюшек. Свинок здесь едят, их продают и этим, собственно, живут.
Что будет, если в Безопасное придет африканская чума, о которой на Ставрополье так много судачат и которой боятся как огня?
Прежде всего, придется переименовать село. В Опасное, например, или даже Сверхопасное. Окопать его рвом, огородить колючим забором, и чтоб ни один сытый москвич сюда — ни ногой. К жителям столицы здесь особая любовь. Могут и голову оторвать.
– О каком кризисе ты говоришь? — рассуждает Гена Баранов, фермер, предприниматель и меценат Безопасного. — Это у вас в Москве то расцвет и обжираловка, то кризис. У нас кризис — понятие перманентное. Бывает плохо. Бывает очень плохо, а хорошо — никогда. Мы к этому привыкли. Живем мы здесь.
Судьба главного героя публикации складывалась тяжело. Окончив школу, сельский парень поехал в Москву. Поступил в МИФИ. Сдав сессию за первый курс, вернулся в село помочь родителям убрать урожай. Попал в автомобильную аварию. Сломал позвоночник. С тех пор основным видом транспорта стала для него инвалидная коляска.
Выжить помог упертый характер. Через два года Баранов восстановился на заочное отделение, поехал в Крым, в санаторий для спинальников. А там самая красивая медсестра Татьяна влюбилась в него, как уверяет сам Генка, по уши, сбежала с ним из престижного Крыма в знойный пыльный край, поменяв карьеру массажистки на специальность жены «человека с ограниченными возможностями». Они счастливы вместе уже 23 года.
Чего только ни стряслось с ними за эти годы.
Строили бизнес. Начинали с вязальной машины. В их свитерах-шапочках ходили полсела. Спасали сына Димку, который в 11 лет чуть не сгорел в подстанции и стал инвалидом. Открыли первый в селе бар. А три года назад — первую частную ферму.
Они создают рабочие места, и сами вкалывают с утра до ночи, потому что работники в селе ненадежные: то запьют после зарплаты, то загуляют с горя. Вот сегодня, например, свинарь решил повеситься. Так и сказал Генке: «Дядь Ген, уволь меня, я сегодня последний день живу. Повешусь, пожалуй». Пошел и для начала напился.
А тут еще эта чума. В Безопасном считают, что это не чума вовсе, а чья-то вредительская задумка, направленная на истребление свиноводческих хозяйств в крае. Здесь вам любой колхозник скажет, глубокомысленно почесав затылок: «Кому-то это выгодно». Кто-то мыслит более глобально, обвиняя гнусный империализм, который спит и видит, когда российский крестьянин изведет своих свиней, чтобы потом продавать нам замороженное генно-модифицированное мясо. Но некоторые видят врага и поближе…
Беседуем с «олигархом» о чуме. Генка восседает в своей коляске в центре большой и светлой гостиной. Дом у него одноэтажный, длинный, двери широкие — чтобы хозяину было удобно передвигаться на коляске из края в край. Был бы с ногами — достроил бы второй этаж, а так…
— Как только в крае происходит очередной прилив чумы, в Безопасном, до которого она, слава богу, не докатилась, появляются стаи перекупщиков. Я их называю «ребята с Арарата». Нет чумы на горизонте — они неохотно, но покупают свинину по 90 рублей за кило живого веса. Чуть где-то промелькнет слово «чума» — цены тут же падают: 75, 55…
— А сегодня?
— 30…
Экономические законы в Безопасном, как, впрочем, и во всей стране, работают как-то не так. Вернее, не работают никак.
Хоть сегодня оптовики закупают мясо по 30 рублей за кило, рыночная его цена вполне себе московская. На колхозном рынке румяные тетушки продают свинину по 190. В принципе та же ситуация у нас и с бензином: нефть «упала» почти в 5 раз, а бензин подешевел меньше чем на 2 рубля. И какой Шувалов с Кудриным объяснит селянину — почему?
– Вот, например, как было раньше, — об¬рисовывает мне ситуацию Баранов. — Вырастил селянин 2—3 свиньи на продажу. Сам их забил и продал тут же на колхозном рынке. И ему хорошо, и покупателю не накладно. Теперь — другой расклад. Чума. Поэтому самим забивать свиней запрещено, как запрещено и продавать их у себя в селе. Хочешь продать хрюшку — вези ее в райцентр (20 км, доставка 1000 рублей), заплати за убой (500 рублей) и сдай на реализацию.
Я что — сумасшедший такие деньги терять? Да лучше я сам всех своих 200 свиней съем! Кстати, мяса хочешь? Обедать пора!
В день моего приезда Бог послал Барановым борщик (со свининкой), отбивные, котлетки, жареные грибочки и парочку салатиков по местным рецептам. В уме прикидываю: даже с такой интенсивностью потребления своих 200 свиней Генка с Татьяной, родителями, всеми близкими и дальними родственниками съедят не скоро.
— Ген, — говорю, — может, все-таки пусть пока поживут? Сколько ты имеешь с одной свиньи?
— Арифметика проста. В среднем свинья в 120 кг стоит 10 000 рублей. Вычти оттуда корм, который она съела за всю свою счастливую жизнь, — 5000 и зарплату работникам. Сегодня к тому же — минус доставка в райцентр и забой в том же райцентре. Остается меньше 3500. Хорошо еще я фермер и свиней могу сдавать оптом, хоть на перевозке сэкономлю. А что делать бабке, которая растила хрюшку, чтобы продать к Пасхе?
Но крестьянин не сдается. Не такие у нас люди, чтобы бояться этой чертовой чумы. Тем более что человеку свинская чума нипочем. Это свиньи от нее пачками дохнут. А проспиртованному крестьянину – ништяк.
По закону чумного времени, как только у тебя в хозяйстве хоть одна свинья склеила ласты, хватай ноги в руки и беги докладывать главе администрации о своей беде. А он – в районную ветслужбу. Никто разбираться особо не будет, почему твой пятачок сыграл в ящик: приедут санитары и кирдык твоим свиньям. Соседским, впрочем, тоже кирдык, да и вообще всем в селе.
И кому, скажите, это надо? Крестьяне прям так и стоят в очереди докладывать главе, где и у кого свинья сдохла. Держи карман!
— Неужели кто-то и впрямь думает, что народ будет кому-то и куда-то сообщать, что у «соседа свинья сдохла»? Зачем друг другу свинью подкладывать? – рассуждает Баранов. – Местные власти решить эту проблему не способны. А Москва лишь указивки раздает, но сама не помогает: мол, копайтесь в этом сами. А проблема, между прочим, государственная. Пусть о нас в Москве вспомнят.
Но Москве пока не до того. Поэтому допускаю, что любой абориген, увидев свинский труп в речке, в камышах или в ближайшем леске, сделает вид, что ничего не заметил. Мало ли что с той свиньей случилось — пошла погулять, заблудилась, умерла с голоду. Вот и весь сказ. Не дождетесь! Вот!
В доме и в баре Барановых нет местного ТВ. По «тарелке» здесь следят за столичными новостями. Любимых героев теперь два — президент и премьер. По утрам, собираясь на опохмелку в Гениной закусочной, алкаши играют в тотализатор — кого больше покажут в новостях: Дмитрия Анатольича или Владимира Владимирыча. Если выигрывает бывший вице-премьер (ответственный за бывшие нацпроекты, в том числе и за их сельское хозяйство), ставившие на Д.А. получают в подарок от заведения свои утренние сто граммов с прицепом. «Какие у него сегодня грустные глаза!» — удивляется один. «К весне!» — констатирует второй. Два пластиковых стаканчика тут же наполняются по новой.
По законам чумного времени Таня не должна впускать меня на ферму в неместной, московской, обуви: вдруг чума к подошвам прилипла. Но не этой чумы из Москвы боятся в Безопасном.
— Московская чума пришла к нам давно, — подтрунивает надо мной хозяин. — То цементный завод одна известная московская тетя купила, и мешок цемента тут же в три раза подорожал. То в прошлом году поставили москвича соседним колхозом управлять — того колхоза, считай, уже в живых нет. А вот недавно москвичи и до нашего колбасного цеха добрались. Нет теперь у нас ни колбасы и ни цеха. Мне-то что: я колбасу не ем, я мясо люблю. Но вот с москвичами в нашем крае надо что-то делать. Толку от вас — ноль. Одни убытки. Москвичей можно только с нашими чиновниками сравнить. Они достойные ваши ученики.
Шутки у него такие. Хотя… в каждой шутке — сами знаете, что.
За время строительства своего бизнеса Баранов выработал ноу-хау общения с чиновниками и проверяющими. «Я, — говорит, — перед любым крючкотвором без колебаний признаюсь в любом грехе. С порога говорю: «Виноват!» «Кто стрелял в Кеннеди?» — «Я!» — «Кто разрушил Вавилонскую башню?» — «Я!» — «Кстати, газ в Украину тоже я перекрыл. Если что — я тут, весь к вашим услугам!»
Этих слуг государевых мне и самой повезло повидать. Только мы в очередной раз сели за стол выполнять программу «ни одной свиньи перекупщику!», на пороге Барановского дома возникли два интеллигентного вида дядечки. Какие-то там инспектора по бумажкам. Этих сертификатов у Баранова — 15 кг. На сей раз фининспекторы обнаружили, что в какой-то бумажке название товара написано (о боже!) от руки. Надо — на принтере. Штраф по закону — 15 тысяч. По тысяче примерно на каждый килограмм его деловой макулатуры. Чума!
Дядек, конечно, сразу к столу. Проверяющие навернули по приличному куску свининки. И — сидят. Ждут. Молчат. И мы молчим. Они, конечно, видят, что хозяин — инвалид и на коляске, но сытного обеда им, кажется, явно мало.
Поняв, что пауза затягивается, Гена отработанным жестом фокусника достает из нагрудного кармана кошелек. Не стесняясь, спрашивает:
— Сколько?
— Три рубля достаточно, — вытирая рот салфеточкой, молвил тот, что постарше. Ему, конечно, стыдно, но не взять он не может.
Генка отслюнявливает каждому по полторы тысячи. Совершенно не стесняясь нас с Татьяной, дяденьки степенно допивают чай и уходят. Уф!
Какое-то время мы напряженно молчим.
Первая не выдерживаю я:
— Бандиты!
— Нет. Это — государственные люди. А бандиты приходили ко мне лишь раз, на заре бизнеса. Спросили: «Никто тебя не обижает?» Говорю: «Никто». «Если что — обращайся». Больше я их не видел.
Своим работникам Гена платит достойную по местным меркам зарплату. Сколько — не сказал, но для Безопасного, где практически негде работать, хорошие деньги. Доход самого местного «миллионэра» Баранова летом равен 25 тыс. в месяц, а зимой — нулю. Но за коммунальные услуги и зарплату работникам он в любое время года платит исправно. Зимой сельский предприниматель берет в долг. У себя. Надеясь в летние месяцы с долгами рассчитаться.
P.S.Начиная этот материал, я дала себе зарок: не использовать слово «инвалид». Это слово раздражает столичного обывателя, склоняет его к грустным мыслям. Да и какой Баранов инвалид, если, общаясь с ним, начисто забываешь о его недуге. Говорю: «Ген, пойдем…» И тут же обрываю себя. Лучше, конечно, сказать «поедем».
Но что я, если даже государство Баранова инвалидом не считает. Узнав, что он работает и имеет свой бизнес, государство сняло с него инвалидские 120 рублей в месяц на домашний уход. Также — потому что он работает — Гене не положены ежегодная путевка в санаторий и компенсация за бензин. Несколько лет назад ему выделили машину «Таврия». Машина не ездила. Промучившись с «тачкой» год, Гена ее продал, добавил денег и купил себе «пятнадцатую» с ручным управлением. Узнав об этом, чиновник из краевого собеса впал в истерику, пригрозил судом и строго-настрого приказал Баранову больше к ним в собес не обращаться. Представляю, как расстроился бы тот чиновник, узнав, что Баранов уже и ту «пятнадцатую» продал и купил «Мицубиси», а потом — «Тойоту», а еще у него есть «Газель», чтобы за товаром в город ездить.
