На наши экраны вышла «Подмена» — фильм-участник Каннского конкурса, претендующий в этом году и на «Оскаров». «Подмену» снял священный бык и «наше всё» американского кино оскароносный Клинт Иствуд. Это его второе после «Таинственной реки» обращение к теме киднеппинга. История основана на реальных событиях, имевших место в Лос-Анджелесе в 1928 году, когда у скромной офисной служащей Кристин Коллинз пропал 9-летний сын. Через полгода полиция объявила, что ребенок найден. Возвращение маленького Уолтера было обставлено как шоу: вспышки фотоаппаратов, толпы репортеров, пафосная речь начальника полиции, только вот мать отказалась узнать в мальчике своего сына. Следующие несколько месяцев и два часа экранного времени героине придется пройти через все возможные унижения, обвинения, психушку, электрошок и множество судебных процессов. Одновременно развернется сюжет о неком маньяке, на ранчо которого были убиты 20 мальчиков, в том числе, вероятно, и Уолтер Коллинз. Эта история была прочно забыта до нашего времени и хранилась в архивах полицейского управления, пока кинематографисты случайно ее не раскопали.

Фильм Клинта Иствуда вызывает два вопроса. Первый: украсила его или нет голливудская дива Анджелина Джоли, вызванная Иствудом к исполнению поистине трагической роли? Второй: зачем так медленно, подробно, традиционно, с дотошным воссозданием мельчайших подробностей времени, шляпок-котелков, меховых манто, брошек на кружевных блузках, с тончайшей проработкой актерских модуляций Иствуд рассказывает нам сегодня эту историю? На первый вопрос ответ прост: Джоли с ее изможденным лицом, горящими глазами и некрасивыми руками со вздутыми жилами неожиданно показала себя действительно драматической актрисой без скидок на звездность. Ее слезам, шепотам и крикам веришь сразу и безоговорочно. Со вторым сложнее. Иствуд начинает фильм как хрестоматию тотальной подмены: настоящего сына подложным, материнской любви желанием уйти от ответственности, реального мира мнимым, здорового человека душевнобольным, словом, подменой всех понятий и ценностей. Имея в виду, что ему 78 лет и он гений, от него ждешь, что этой своей идеей мира-перевертыша, мира-антипода, мира-зла он скажет что-то очень важное нам, сегодняшним, живущим во времена, когда подмена стала не просто реальностью, но обыденностью. Но… ловко поигрывая мускулами жанров — от психологического триллера до социальной драмы — Иствуд вдруг переключает кнопки, и вот уже по улицам Лос-Анджелеса маршируют толпы защитников миссис Коллинз, как по мановению волшебной палочки из психушки выпускают пациентов, газеты обличают полицию, а сама Кристин становится главным свидетелем в деле по обвинению и отставке полицейского руководства. И один в поле воин. И ты можешь изменить мир. Главное — сражаться и искать, найти и не сдаваться. Слезовыжималку венчает неумелый детский рисунок Уолтера, трогательно прикнопленный к стене. Нет, о хеппи-энде нет и речи — Уолтер так никогда и не будет найден, — но ликование и пафос победившей справедливости налицо. К «Подмене» трудно придраться: она мастерски сделана, она апеллирует к человеческим чувствам и вечным ценностям, но почему же тогда ровно с середины ее так скучно смотреть? Может, оттого что традиционный Иствуд опустился до традиционного же американского мэйнстрима, который любую сложную мысль превращает в расхожую прописную истину. Все это действительно было именно так, как рассказано в фильме. И тогда возникает последний вопрос: должно ли искусство слепо следовать сюжетам жизни, или — чтобы не превратиться в газетный памфлет — должно перемалывать жизнь в художественные образы, придавая ей новые, сложные смыслы? И почему Иствуду не удалось это сделать?