Гарольд Пинтер — драматург и сценарист, режиссер и поэт, создатель английского театра абсурда и яростный критик политики США и Великобритании последних двадцати лет. Главная тема его творчества и политической деятельности — ложь во всех ее проявлениях. Ложь интересует Пинтера как художественный прием, позволяющий обострить драматический конфликт, как принятая форма общения между людьми, как инструмент международной политики. В последние годы — особенно как инструмент политики. Член и спонсор Amnesty International, Bertrand Russell Foundation for Peace и еще десятков организаций, выступающих против расизма, нарушения прав человека в разных странах, против пыток в тюрьмах и политической агрессии Соединенных Штатов. В 2005 году Пинтер получил Нобелевскую премию по литературе за то, что он «в своих пьесах раскрывает пропасть, скрытую за ежедневной болтовней, и врывается в запертые комнаты, где прячется насилие».
Сын еврея-портного, выходца из Одессы, Пинтер родился в 1930 году в лондонском Ист-Энде. Образование, которое он получил, было крайне фрагментарным: Hackney Downs Grammar School (с 1943 по 1947) и несколько месяцев в Королевской академии драматического искусства (1948). Следующие девять лет будущий драматург пытается стать актером: играет второстепенные роли в небольших труппах, получает прохладные отзывы критиков и подрабатывает официантом.
В 1957 году Пинтер за два дня на спор написал свою первую пьесу — «Комната». Она имела оглушительный успех, и с нее начался пинтеровский театр, изменивший представление о театре второй половины ХХ века. В 1963 году Пинтер написал свой первый сценарий — «Слуга» по новелле Моэма, с которого началась его не менее блестящая карьера сценариста и мастера экранизации.
Всего Пинтер написал около сорока пьес и более двадцати сценариев (включая «Женщину французского лейтенанта», «Несчастный случай» и «Посредник»), роман Dwarfs и несколько сборников стихов. В марте 2005 года он объявил, что завершает карьеру драматурга, чтобы сосредоточиться на политике. И хотя он продолжает писать стихи, политика действительно интересует его гораздо больше. В 2003 году он выпустил сборник стихов против вторжения в Ирак и призывал объявить импичмент британскому премьер-министру Тони Блэру, поддержавшему американский военный контингент в Ираке. Он фактически превратил литературу в политическую деятельность, а политическую деятельность — в литературу, и сам стал персонажем политической пьесы: активист, нобелиат, персона нон грата в США, убежденный сторонник Барака Обамы и противник всякой агрессии.
Известно, что Гарольд Пинтер не дает интервью из-за своей тяжелой болезни. Однако он сделал исключение для «Новой» и согласился ответить на вопросы нашего корреспондента.
—Ваша нобелевская лекция называлась «Искусство, истина и политика». Вы считаете, что это совместимые понятия?
— Я думал, что в своей нобелевской речи достаточно ясно объяснил разницу между истиной в искусстве и истиной в политике. Как мне кажется, в драматическом искусстве ложь — часть всего механизма. Часто именно ложь становится двигателем драматического действия и обостряет его — как раз потому, что входит в противоречие с истиной. А вот в политике все по-другому, потому что политики интересуются только одним: как добиться власти и как удержать эту власть. А это требует лжи и обмана в любых масштабах. Слово «истина» здесь просто не употребляется. И это совершенно неприемлемо.
— Вы легко распознаете насилие в любых формах человеческого взаимодействия. Критики единогласно называют это отличительной чертой вашего театра. Когда вы поняли, что ваши политические взгляды нужно выражать в форме прямых высказываний, а не в поэзии, драме или кино?
— Ну, я с раннего детства крайне скептически относился к политическим системам, а серьезной проблемой это стало в 1948 году, когда мне исполнилось 18. Война закончилась, а в нашей стране все еще была военная повинность. Я отказался в этом участвовать и стал сознательным противником службы в армии по политическим убеждениям. Я ходил по призывным комиссиям и судам и был полностью готов к тому, что сяду в тюрьму. Но по какой-то непонятной причине мировой судья проникся ко мне сочувствием, так что в тюрьму я не сел.
Другими словами, моя политическая жизнь началась рано и продолжалась с переменным успехом долгие годы. А настоящая кульминация для меня наступила в 1973-м, когда в Чили Пиночет с подачи Соединенных Штатов сверг правительство Альенде, пришедшее к власти в результате демократических выборов, и принес в страну настоящий террор. После этого я стал гораздо лучше понимать, как работает политика, как работает власть и особенно как работают Соединенные Штаты, поддерживая военные диктатуры по всему миру. Все это наполнило меня величайшим отвращением, и я полон им до сих пор.
— Вы следили за конфликтом в Южной Осетии? Что вы думаете о российско-грузинском противостоянии и вообще о российской внешней политике последних лет?
— Мне кажется очевидным, что российское вторжение в Южную Осетию было ответом на грузинское вторжение в эту страну. Поэтому я могу найти существенные оправдания российскому вторжению.
Настоящие глубины политического лицемерия открываются мне в том, что западные державы под предводительством Буша фактически обвинили Россию во вторжении в суверенное государство. По-моему, это не просто жалко, это почти смешно. Из всех людей на земле именно Буш, кажется, совершенно забыл о том, что сам вторгся в Ирак в 2003 году и на его совести смерть более миллиона людей. И то, что Буш порицает Россию за вторжение в суверенное государство, переходит всякие границы приличия.
— Вы открыто конфликтуете с американским правительством, призываете судить Буша как международного преступника, в США вы персона нон грата. Как вы думаете, после выборов 4 ноября что-то изменится? За кого бы вы голосовали?
— Есть только один человек, за которого можно голосовать, — это Обама. Он совершил несколько ошибок в своих публичных заявлениях, но мне кажется, это можно списать на приближавшиеся выборы. Нельзя, например, говорить, что нужно отправить больше войск в Афганистан, когда всем известно, что Афганистан — сплошная катастрофа и фактически проигранная территория. Но, несмотря на это, очевидно, что это человек высочайшего интеллектуального масштаба, достоинства и честности. Он на голову выше любого политика в Соединенных Штатах, да и в любой другой стране. Я от всей души желаю ему удачи.
— Вы ощутили на себе последствия мирового экономического кризиса? Согласны ли вы с тем, что после него мир уже не будет прежним?
— Лично я не почувствовал никаких серьезных последствий кризиса, но уверен, что все мы их очень скоро почувствуем.
— Что вы думаете о социально-политической документалистике последних лет, направленной против политики США, — о фильмах Майкла Мура или «Стандартной оперативной процедуре» Эррола Морриса об американской тюрьме «Абу Грейб» в Ираке? Это средство привлечь внимание людей к политическим проблемам мира или режиссерский пиар на крови?
— Это мощное средство, и я снимаю шляпу перед Майклом Муром и людьми вроде него. Эти люди привлекают общественное внимание (смею надеяться, как и я, только другим способом) к ужасающе высокому уровню предательства, лжи и жестокости, который американцы поддерживают с окончания Второй мировой войны. А сейчас все стало еще хуже.
Кроме «Гуантанамо», которая является настоящим концлагерем, американцы имеют более 700 военных учреждений в сотне стран; большинство из них включают центры для содержания под стражей правонарушителей, и что происходит там внутри, не знает никто. Этому не уделяется достаточно внимания, поэтому Америка до сих пор считает себя цивилизованной страной, хотя ей нужно пройти долгий путь, чтобы доказать свое право на это. Именно поэтому от Обамы зависит так много: он должен исправить это чудовищное положение вещей, исправить этот порядок, в сущности, совершенно варварский.
—А вы сами когда-нибудь думали снять документальный фильм?
— Я не обладаю необходимыми для этого способностями. Где-то во мне, конечно, сидит документалист, но, боюсь, мне недостает энергии вытащить его наружу. Поэтому я пользуюсь другими средствами для самовыражения — в основном письменными.
— Мир знает вас как поэта, драматурга, сценариста, актера, политического активиста. Для вас это одно и то же — или это все-таки разные ипостаси личности?
— Нет, я всегда один и тот же. Это все просто я… с разных сторон подходящий ко лжи.
— Нобелевская премия помогла вашей карьере? После вручения вам стало легче достучаться до людей? Как вообще влияет литературная премия на карьеру писателя?
— Ну, во-первых, когда я получил известие о премии, я лежал в больнице и не мог отправиться в Стокгольм. Поэтому я написал нобелевскую речь в Лондоне и транслировал ее по телевидению здесь, в Лондоне, откуда ее ретранслировали в Стокгольм и другие страны. И внезапно оказалось, что меня услышали миллионы людей — гораздо больше, чем если бы я поехал в Стокгольм и выступил там. Думаю, это наложило свой отпечаток на мои взаимоотношения с людьми — и это хорошо, потому что теперь гораздо больше народу имеет представление о моих идеях и моем отношении к миру.
— Считается, что Нобелевский комитет награждает не писателей, а их политические взгляды и судьбы. В последние годы так было в случае с Орханом Памуком, который подвергся гонениям в Турции. В вашем случае политические соображения тоже имели место?
— Думаю, мои политические взгляды оказали определенное влияние на решение комитета, хотя, разумеется, я не в состоянии ни измерить величину этого влияния, ни обсуждать это с кем бы то ни было, если на то пошло.
— Начиная писать пьесу, вы называете персонажей А, B и C и только в конце придумываете им имена. Значит ли это, что ваши пьесы начинаются как борьба каких-то абстрактных идей?
— Совершенно не значит. У меня нет никаких идей, когда я начинаю писать пьесу. Мои пьесы целиком зависят от персонажей, которые становятся живыми людьми. И не важно, зовут ли их А, В и С или нет: я вижу их как живых людей из плоти и крови.
— Говорят, цель писателя — сделать мир лучше. В каком мире хотели бы жить вы сами? Какой мир вы пытаетесь создать?
— Я не пишу в таких терминах и не держу это в голове, когда работаю. Я просто стараюсь как можно точнее и аккуратнее отражать текущее состояние вещей и не наделать ошибок. Никаких других целей у меня нет.
