«Эхо Москвы» переживает очередные изменения. Представляем очередное интервью «Новой» с главным редактором Алексеем Венедиктовым — на 18-м году жизни радиостанции.

— Что происходит с «Эхом»?— А что происходит? Я, может, чего-то не заметил?— Видимо. Я вам сейчас все расскажу…— Я ничего особенного не вижу — в десятый год моего редакторства…— … Доренко — ушел.— Ушел.— Новодворская — забанена (слово из интернет-жаргона, означающее запрет комментировать, например, сообщение в блоге— Н.Р.)— Забанена.— Осокин ушел с RTVi на РЕН ТВ.— Получил настоящую работу. Наверное, справедливо счел, что эти маленькие пятиминутки новостей на RTVi для него не по чину. Ему это стало неинтересно. Для полновесного информационного канала нужно вещание в России, а у нас его нет.— Ганапольский, как я понимаю, покидает «Эхо». Когда? Почему?— Матвей с семьей уезжает за границу, говорит — на один год, отдохнуть, набраться сил. Однако из эфира «Эха» не исчезает. Во-первых — одну неделю в месяц будет делать реплики в очередь с Бунтманом, Орехом, Шендеровичем. Во-вторых — будет вести часовую программу из Италии о новостях техники. В-третьих — заводит блог на сайте «Эха». Матвей — наш, эховский. С «Эха» просто так не уйдешь — руки длинные.А Доренко ушел не в первый раз (в первый раз — еще летом, но вернулся, а сейчас ушел, чтобы возглавить «Русскую службу новостей» —Н.Р.). Новодворская забанена, как вы выражаетесь, в первый. Забанены и некоторые другие товарищи. Мы просто об этом не говорим, но они знают за что. Месяц назад был забанен Дугин. Вот и вся история. Ничего необычного. А ушел Доренко — будет Василий Уткин. Дырки в эфире нет. «Эхо» обновляется.— Да, Новодворской нет, но…— Вы хотите про Новодворскую? Давайте.— Но при этом в эфире — Жириновский, несущий неизвестно что, при этом — Доренко, призывающий Чечню выжигать «напалмом»…— Замечу — говорил всегда, был последовательным.— …при этом — интервью с Поткиным…— Да, был в «Клинче», еще с кем-то.— Он не фашист?— Я не кидаюсь такими словами. Фашистами я называю тех людей, которые расовое превосходство утверждают с помощью огня и меча. Это — определение Нюрнбергского процесса. Это не система взглядов, это — система действий. Или призывов к действию, на мой взгляд. Что касается Новодворской, то, уважая ее смелость, целостность, принципиальность, бесстрашие и бессребреничество, я абсолютно не могу принять, чтобы на радиостанции, где я — главный редактор, объясняли бы, что Басаев — демократ. Я этого допустить не могу. Почему? Не хочу. Считайте капризом тирана.— Но Жириновский не запрещен.— Нет. Во-первых, он — вице-спикер Госдумы.— Ему — можно?— Можно, но я не помню, чтобы он говорил, что Басаев — демократ. Я не помню, чтобы еще кто-то хвалил человека, который участвовал в захвате роддома, который организовал, как он сам говорил, Беслан и «Норд-Ост». Я не помню в эфире «Эха» таких людей»! (Заводится.) Это — единственный, уникальный случай! Кто бы как ни относился к проблемам независимости Чечни, тогда и сейчас, к сепаратистам, к террористам, но никто и никогда на «Эхе» не смел, не посмел утверждать, что человек, организовавший все это — с начала 90-х годов (в том числе и захват самолета, и участие в абхазском батальоне), — демократ.— Я эту логику готова понять, но запрет к появлению — у нее одной.— Она одна сказала, одна и под запретом. Скажет другой — будет таким же образом отправлен подышать кислородом. У меня погибли два моих приятеля в «Норд-Осте». Почему я это должен терпеть? На каком основании? У нас такие слова говорят и про Путина, и про Медведева. Говорят и Шендерович, и Латынина, и Альбац, и Пархоменко, и — ничего! Это — политическая борьба, а то — считайте, что я не понял.— А что изменилось при Медведеве для «Эха»?— Ничего. Мы — профессиональная станция. Медведев — шестой президент, при котором я работаю, считая Руцкого и Янаева. Мы делаем профессиональную работу. Как вы представляете: приходит президент — и работа столяра, учителя или врача меняется? Есть некие принципы, основы профессии…— Но работа столяра или учителя не так чувствительна для власти.— Наверное.— И не так она реагирует, и столяров и учителей не убивают.— Я думаю, дело не в Медведеве, а в той войне, которая на Кавказе идет. И в условиях войны, так же как и в условиях захвата заложников, власть реагирует излишне нервно. Так же как и слушатели, как, впрочем, и журналисты. Давненько у меня ведущие информационной службы не плакали в эфире. А — плакали! Это непрофессионально, замечу я, но я не могу поставить им это лыко в строку. Но что делать? То же самое было, когда были Буденновск, Беслан или «Норд-Ост». Я все это помню, я все это проходил. Моя задача как главного редактора была минимизировать потери — чтобы журналисты выполняли профессионально свою работу, чтобы я объяснял власти, почему так работаем, чтобы со своими слушателями я разговаривал… Какой еще главный редактор будет объяснять, почему он забанил того или иного гостя? А я бесконечно объясняю — чтобы они хотя бы логику мою поняли. А кто должен решать это кроме главного редактора? Голосование на сайте? Голосование журналистов?— Звонок из администрации, как это бывает.— Я не знаю, как это бывает. Когда у меня появился Доренко, а потом — Шендерович, не было звонков, были ужины и завтраки. Мне говорили: «Леш, а тебе зачем это надо?». А я всегда отвечал: «Мне надо это для меня». И в администрации, и в Белом доме прекрасно знают мою логику и понимают ее. Еще раз повторяю: «Эхо» в условиях оппонирования власти существует уже 18-й год. Власть терпит. Потому что мы — профессиональное радио. А, извините меня, звонок по Дугину тоже был? Или — по Баркашову? Ничего не было, я сам принимаю решение, это — мое радио, я отвечаю. В том числе потерей репутации или ее приобретением. И я не буду прятаться за спины, ссылаться на тайных недругов Новодворской в Кремле, которые мне подсунули это решение. Я — большой мальчик, и я себя слишком уважаю, чтобы идти на поводу.— А правильно ли я понимаю, что теперь Газпромбанком — акционером «Эха» — владеет кто-то из Ковальчуков?— Это я не знаю, это меня не интересует. Я всегда говорил, что мой акционер — Кремль. У меня нет никаких изменений в разговоре с акционерами. Представителем акционеров на «Эхе» является Николай Юрьевич Сенкевич, он же — председатель совета директоров «Эха», и никаких изменений в его составе за последние пять лет не произошло. И в последний раз мы переизбрали совет в том же персональном составе, что и в последние два-три года.— А чего не хватает на «Эхе»?— На «Эхе» есть все.— Все?— Абсолютно.— Но конкурентов — все больше и больше.— Бог им в помощь. Главное — профессионализм. Информационная служба, ведущие, комментаторы, модераторы дискуссий должны работать профессионально, при этом — с абсолютно разными мнениями. И война эти болезненные точки выявила. И споры идут не только в коридоре, но и в эфире, среди штатных журналистов «Эха». Но все — профессионально.— Но девочек в утреннем эфире, честно скажу как потребитель, очень сложно слушать.— А я честно скажу, что «Эхо Москвы» — это сложное радио. Радио, которое грузит.— Нет! Сложно именно потому, что кажется, что они не готовятся.— Они готовятся. Но это — роль, театр, у них — ролевая игра. Утренний эфир строится именно так: главный мужик и вокруг него — «деффки» (это слово — интернет-жаргон). Они глуповатенькие, малолетние, обожающие, истеричные. Гарем обычный! Почитайте книгу о повседневной жизни ханского гарема — и вы все поймете. Это специально выбранная история. У них нет полноправного ведения, это формат, который я придумал и на нем настаиваю.— И это оправданно?— Ну если мы вышли на первую-вторую позицию за три года? Оправданно.— В последнюю войну у вас были потрясения информационные? Журналистской работой?— Нет, никаких. От событий потрясения были, а от работы коллег не было.— Журналисты уже научились работать в подобных условиях?— События — это эмоциональный шок. Я неоднократно и внятно и во времена Бориса Ельцина, и во времена Владимира Путина высказывался по поводу обстрелов Грозного. И ровно так же высказался в смысле расстрела Цхинвали. И я имею право говорить, что Саакашвили совершил преступление. И что президент не имеет право подвергать атакам свой город, даже если он мятежный. Почему я буду оправдывать чужого президента, если критиковал своего? И уже 8-го утром (августа — Н.Р.) в эфире сказал, что моя позиция всегда была такая. Конечно, потрясение в том, что в XXI веке в Европе это еще возможно.

- А Запад вас не удивил?- А чем он мог удивить? Я же наблюдатель. Я наблюдаю, как действуют те или иные силы, течения, пожимаю плечами, когда что-то непонятно. И тогда я спрашиваю у специалистов. В эту войну я много общался с военными – зачем мы делали то и это, зачем бомбили аэропорт в Гори. Военные показывали свою логику, политики – свою.- Это – приватно, не на «Эхе»?- Ну кто же будет раскрывать такие вещи на «Эхе»? Меня это не смущает, я для себя должен понять. Я – журналист, пытаюсь понять аргументы российской, грузинской, осетинской, французской, абхазской стороны, пытаюсь все совместить на радиостанции. Тем более что вы знаете, что на радиостанции разные люди высказывают разные взгляды.- А вам не кажется, что слишком много журналистов высказывают разные взгляды в эфире? Я понимаю, почему это произошло – мало харизматичных политиков, политики не объясняются. Но все же журналисты не специалисты.- Совершенно неправильно. Специалист, как говорил Козьма Прутков, подобен флюсу. Когда военные принимают решения, они не обязаны учитывать политические последствия, когда принимают решение политики, они могут принять во внимание мнение военных, а могут не принять, а журналист – синтезатор: вот говорят военные, вот – политики, вот – оппозиция, вот – эксперты. И только журналисты для публичной сферы могут эти мнения собрать.- В «Особом мнении»?- Эта передача создана под журналистов, под наблюдателей, а не под участников. Как показывает практика, эксперт – всегда участник. Он или бывший военный, или член партии… Поэтому эта передача создана под людей, которые не принимают решения и не дают обязательных советов. Это – наиболее свободные люди, которые говорят от своего имени, а не от имени групп, партий, редакций или корпоративных институтов. Когда приходят Познер или Шевченко, Альбац или Проханов – это люди, говорящие только от себя. Но каждый из них выражает какой-то скол общественного мнения. И мне кажется, что мои слушатели получают полностью палитру мнений, существующих в обществе. Ну, может, за исключением крайне радикальных. Это – сознательная редакционная политика.- Но при этом это общественное мнение представлено неравномерно. В «Особом мнении» участвуют как люди, имеющие доступ ко всем СМИ, так и те, у кого – пара площадок.- Меня это совершенно не интересует, меня интересуют слушатели «Эха». Слушатели не обязаны читать ту или иную газету и смотреть тот или иной канал, но мнение известного журналиста слушатели должны получить.- Что будет меняться на «Эхе»?- Мы стартуем с программой «Понаехали тут». Будем говорить о миграции у нас в стране, причем о разных миграциях – трудовых, семейных… Это инструктивная, образовательная передача – в условиях, когда мир движется. Будем работать с федеральной миграционной службой, психологами. В этом году я много на программу ставлю.У нас будет новая программа – парафраз Юрия Лужкова. Мы же ироничные ребята, у него - «Лицом к городу» (программа с участием мэра на ТВ Центре – Н.Р.), а у нас будет «Город за спиной». Суть – в интервью с мэрами различных городов, больших и маленьких. Очень заинтересовались российские мэры, но мы, например, уже сделали интервью с мэром Монако. Оказывается, в Монако есть мэр, а не только принц Альберт! Он, кстати, на интервью приехал на мотоцикле – чтобы не парковаться. В принципе у нас есть договоренность с мэром Лондона. Мы хотим показать, что проблемы могут совпадать – в Бирмингеме, Твери или во Владивостоке.Я договорился с Кириллом Клейменовым с Первого канала – чтобы он разрешил Диме Борисову (ведущий Первого канала, бывший сотрудник «Эха Москвы» - Н.Р.) вместе с Сашей Плющевым вести программу под условным названием «Я – фанат», куда будут приходить идолы XXI века – из шоу-бизнеса, из спорта.В декабре мы запустим цикл программ, касающихся Сталина – в стране пройдет научная конференция на эту тему, организуемая издательством «Роспэн» и фондом Бориса Ельцина. Будем обсуждать, какую роль Сталин сыграл в истории нашей страны. Вести ее будет Нателла Болтянская. Поговорим, например, про голодомор в Украине и в России в 30-х годах (нашли замечательного писателя).Это важные программы, но концепцию «Эха» они не меняют. «Эхо» по-прежнему – площадка для дискуссий, место, где высказывают мнения. Ничего не меняем, несмотря на безумное наступление конкурентов и Интернета, который превратился в главный источник новостей.