Памятная дата 5 сентября — день объявления Красного террора — не стала официальным праздником. Советские правители то ли не хотели афишировать основу своей внутренней политики, то ли испытывали какое-то неудобство от безоглядной откровенности своих предшественников, то ли просто запамятовали день рождения государственной традиции. Незаслуженно забытым оказался и один из непосредственных исполнителей Красного террора — Яков Христофорович Петерс — автор общеизвестных преданий большевистской старины о Фанни Каплан и заговоре Локкарта, первый и единственный заместитель председателя ВЧК с 20 (7) декабря 1917 по 25 марта 1919 года, дважды единолично возглавлявший карательное ведомство (с 8 июля по 22 августа, когда Дзержинский, косвенно замешанный в убийстве германского посла Мирбаха, удалился в отставку, и в октябре того же года, когда Свердлов «устроил» Дзержинскому месячный отпуск в Швейцарии, где находилась семья главного чекиста).

ЭкстремистРодился Петерс в 1886 году в Курляндии (область в западной части Латвии). С 8 лет пас скот на соседнем хуторе, с 14 — трудился батраком, с 18 — рабочим в Либаве (ныне Лиепая) сначала на элеваторе, потом на маслобойном заводе. Образование, по его словам, «получил низшее». К подпольной деятельности в рядах большевиков приобщился с 1904 года и в автобиографии упомянул об этом очень скромно: «Вступил в социал-демократический кружок». На самом деле, как отмечали его партнеры по нелегальному ремеслу, речь шла об отряде латышских боевиков, который бесчинствовал преимущественно в Курляндской губернии, но иногда забредал в деревни Витебской или Псковской губерний.В первый раз доблестный большевик угодил за решетку в марте 1907 года. По словам Петерса, ему инкриминировали покушение на жизнь директора завода.Такое обвинение легко увязывалось с правилами классового антагонизма и возвышало отчаянного подпольщика в глазах окружающих. Подлинная причина его ареста оказалась, однако, не столь героической. Как сообщал начальник Курляндского жандармского управления в Департамент полиции, Ковенский окружной суд приговорил крестьянина Якоба Кристопова Петерса к семимесячному тюремному заключению за кражу.После освобождения он был вынужден, как и многие другие боевики, проклинавшие «столыпинскую реакцию», искать себе пристанище за рубежом. В конце 1908 года Петерс бежал в Германию, поставив себе целью перебраться оттуда на Британские острова. По дороге в Лондон он очутился в Гамбурге без денег и, не тратя времени попусту, двинулся на явку к неизвестному единомышленнику в припортовой парикмахерской, но второпях перепутал адрес. Немецкий мастер его побрил и протянул руку за серебряной монетой. Осознав свою оплошность, Петерс не растерялся. Он привел парикмахера в тир на расположенном поблизости рынке, взял пистолет, расстрелял все мишени и расплатился полученным призом. Это небольшое приключение прибавило ему авторитета среди боевых товарищей и много лет спустя было воспето в советской саге о латышском экстремисте.

Весной 1909 года Петерс обосновался в Лондоне. Там он устроился на работу не то портным, не то гладильщиком в мастерской по чистке одежды, женился на англичанке, стал членом заграничного бюро латышских большевиков и коммунистического клуба Британской социалистической партии. Через полтора года он использовал свои российские навыки на британской территории. Вечером 16 декабря 1910 года лондонская полиция пресекла попытку вооруженного ограбления ювелирного магазина в центре города. Уходя от преследования, злоумышленники убили троих и ранили двоих невооруженных полицейских. Смертельное ранение (от руки своего же товарища) получил и один из налетчиков. Его тело нашли на следующий день в квартире Петерса.Британские детективы быстро установили состав банды и личность ее предводителя; им оказался некий Фриц Сварсс. При расследовании обнаружилось, что Сварсс, родившийся в 1886 году, приходился двоюродным братом Петерсу, выдавал себя за слесаря или моряка и с ранней юности промышлял разбоем в пределах Российской империи. Осенью 1905 года Сварсса вместе с четырьмя соучастниками его злодеяний взяли под стражу по подозрению в убийстве полицейского урядника и сидельца винной лавки близ Либавы, но через несколько дней они бежали из арестантского помещения и все последующие годы находились в розыске.Полиция арестовала пять членов банды, в том числе Петерса, подозреваемого в тройном убийстве 16 (3) декабря, и 19-летнюю сожительницу Сварсса родом из Киевской губернии; все задержанные состояли в латышском филиале РСДРП в Лондоне. Вслед за этим полицейское управление объявило во всеуслышание о награде в 500 фунтов стерлингов за содействие в поимке остальных грабителей, а втайне обратилось за помощью к своим коллегам из российского Министерства внутренних дел.Примерно через две недели некий революционер, пожелавший остаться неизвестным (он же агент российской тайной полиции), указал британским сыщикам логово латышских экстремистов, но от денежного вознаграждения отказался наотрез. В 7 часов утра 3 января 1911 года полиция окружила дом, где скрывались главари шайки, и предложила им сдаться. Но преступники начали отстреливаться с таким ожесточением, что к оцепленному зданию понадобилось стянуть шотландскую гвардию и конную артиллерию. <…>На место происшествия прибыл и сам министр внутренних дел У. Черчилль. Около двух часов пополудни дом вспыхнул и к вечеру выгорел дотла. На пожарище были найдены два обгорелых трупа; в одном из них полиция опознала Фрица Сварсса. <…>На судебных заседаниях выяснилось, что именно эта банда в июне 1910 года взломала кассу почтовой конторы в Дублине. К ограблению ювелирного магазина латышские налетчики подготовились профессионально: сняли два дома, запаслись газовыми горелками, приобрели маузеры. В случае удачи они собирались унести с собой алмазы на сумму 200 тысяч фунтов стерлингов.Столь громкий судебный процесс привлек к себе, в конце концов, внимание парламента. Выступая с проектом нового билля, направленного против «подозрительных иностранцев», Черчилль подчеркнул, что речь идет о совершенно особой группе эмигрантов: «Мы подразумеваем людей, не имеющих представления о мирных заведениях нашей страны; людей, прибывающих из страны, где убийства часты, где каждый полицейский признается врагом, а каждое учреждение — тиранией и где грабеж окружен романтическим ореолом».После непродолжительного знакомства с британской пенитенциарной системой, Петерс очутился на воле «за недоказанностью улик». Свое уголовное прошлое он предпочитал в дальнейшем не афишировать и в автобиографии (в 1928 году) подчеркивал: «В Лондоне, после анархистского выступления, которое возглавлял мой двоюродный брат, английская полиция меня хотела обвинить в этом деле, и я просидел 5 месяцев, после чего верховным судом Англии был оправдан». <…>В апреле 1917 года, покинув жену и дочь, Петерс возвратился в Россию. Из эмиграции он вывез стойкую ксенофобию — необходимую составную часть классового патриотизма. Неординарного боевика быстро заметили и оценили: на Втором всероссийском съезде Советов (25—27 октября 1917 года) его избрали членом ВЦИКа, затем постановлением ВЦИКа назначили членом Военно-революционного комитета, а по ликвидации последнего — членом коллегии и заместителем председателя ВЧК.Уже в первых числах декабря 1917 года он сумел наилучшим образом угодить новой власти и персонально Ленину, уличив американскую военную миссию Красного Креста и самого посла США в заговоре против большевиков и в аморальных контрреволюционных связях с членами кадетской партии. На следующий день после образования ВЧК, 21 (8) декабря 1917 года, петроградские чекисты задержали товарный эшелон американской миссии Красного Креста; медицинское оборудование и санитарные автомобили, обнаруженные в «таинственном поезде» и предназначенные для отправки на румынский фронт, свидетельствовали, по мнению коммунистической прессы, в пользу очевидного комплота американского империализма и внутренней контрреволюции.Предприимчивый чекист сразу же заинтересовал британскую разведку. Один из ее представителей в январе 1918 года познакомился с Петерсом и впоследствии написал о нем в своих мемуарах: «Это был спокойный латыш с лицом, выражавшим большую грусть. <…> Долгие годы он находился в изгнании в Лондоне, и его жена, англичанка по рождению, все еще проживала там с дочерью. Он хотел как можно быстрее воссоединиться с родными и сожалел, что почтовая служба полностью дезорганизована и он не может посылать им писем. Поэтому он просил меня оказать ему важную услугу — переслать с английским курьером письмо его жене».

Сотрудников Петерса отнюдь не обольщали ни его напускная грусть, ни умилявшее иностранцев беспокойство о покинутой супруге. В первые же месяцы службы в карательном ведомстве он приобрел репутацию свирепого самодура, не терпевшего возражений, но готового лебезить перед вышестоящими, и посредственного организатора, подбиравшего себе подчиненных скорее угодливых, чем дельных. Этот серый человек сумеречного времени с неподвижным лицом пепельного цвета действовал по принципу: зашел, увидел, обличил. Вдохновляемый неизбывной ненавистью, он презирал «комедию законного судопроизводства» и расправлялся с классовыми врагами неутомимо, безостановочно и, по существу, автоматически.СказочникВ первой половине августа 1918 года Петерс, еще занимавший тогда пост председателя ВЧК, пригласил к себе комиссара латышской стрелковой дивизии, охранявшей Кремль, дабы проинформировать его о происках западных спецслужб. По словам Петерса, британские и французские дипломаты поручили своим агентам подкупить латышских стрелков и командиров с целью государственного переворота. Обсудив варианты «контригры», шеф карательного ведомства и комиссар латышских преторианцев пришли к единому мнению: надо заслать к британскому дипломату Локкарту надежного контрразведчика с простой и убедительной легендой. Свой выбор они остановили на командире дивизиона латышских стрелков Э.П. Берзине — ему предстояло выступить в роли человека, якобы разочарованного советской политикой.Между тем Локкарт пока еще ничем себя не скомпрометировал. Он снимал квартиру в Хлебном переулке и по долгу службы встречался с коллегами, видными большевиками и их оппонентами. После реквизиции помещения британской миссии, высадки немногочисленной (до 1500 штыков) воинской части союзников в Архангельске и налета чекистов на британское и французское консульства в первых числах августа Локкарт вручил наркому по иностранным делам Г.В. Чичерину соответствующую ноту и собирался вернуться на родину. Не получив от советских властей необходимых для проезда документов и гарантий безопасности, он понял, что его, как и других дипломатических представителей, удерживали в Москве в качестве заложников. Берзин прервал его вынужденное безделье. Локкарт познакомил командира латышского дивизиона с английским авантюристом Сиднеем Рейли, а сам стал паковать вещи, не теряя надежды на отъезд. Рейли же строил наполеоновские планы и финансировал ВЧК, снабжая агента Петерса крупными денежными суммами: 17 августа — 700 тысяч рублей, 22 августа — 200 тысяч, 28 августа — 300 тысяч.В ночь с 31 августа на 1 сентября Петерс распорядился о немедленном аресте Локкарта. Британского дипломата подняли с постели и доставили на Лубянку. Локкарт заявил официальный протест и хотел связаться с Чичериным. Петерс пропустил его возражения мимо ушей и задал первый и, наверное, самый главный для него вопрос: «Вы знаете эту женщину, Каплан?» Удивленный Локкарт, совершенно не понимая, о ком его спрашивают, снова напомнил о своей дипломатической неприкосновенности, не имевшей для Петерса принципиального значения. Заместитель председателя ВЧК уже вычертил собственную схему вражеских козней, где для каждого фигуранта была предусмотрена определенная роль. Теперь ему нужны были лишь несколько репетиций в форме допросов да энергичная пропаганда, чтобы его затея навечно врезалась в массовое сознание единственно правильным образом.После покушения на вождя мирового пролетариата 30 августа, Петерс возглавил следственную бригаду и допросил арестованную женщину, заявившую, что именно она стреляла в Ленина. В юности задержанная существовала под фамилией Ройдман, затем — под псевдонимом Фаня Каплан.Солируя в прессе с информацией о буднях расследования, Петерс постоянно называл арестованную Фанни Ройд. В таком изменении ее подлинных имени и фамилии ему чудилось, по-видимому, нечто англизированное, этакий подсознательный мостик от отечественной уголовщины к лиходейским умыслам западной разведки. <…> Кроме того, Петерса привлекала обольстительная любовница Локкарта (впоследствии гражданская жена Максима Горького) и одолевало желание унизить британского соперника.Много лет спустя Петерс изготовил статью для задуманной Горьким многотомной истории Гражданской войны. Погребенный в партийном архиве плод его вдохновения содержал один любопытный пассаж: «Локкарт в день производства ареста находился не в посольстве, а на конспиративной квартире и был так испуган при появлении там агентов ВЧК, что даже забыл сделать заявление о том, что он дипломатический представитель Великобритании; поэтому был задержан и доставлен в ВЧК, где тоже не заявил о своем дипломатическом паспорте, и только после того, как при обыске был обнаружен дипломатический паспорт, был освобожден».Столь беззастенчивое нагромождение нелепой лжи невозможно объяснить искаженной памятью. Здесь орудовал механизм самовнушения, когда сознательная первоначально выдумка превращалась в объемную фантазию, а та, в свою очередь, цементировалась в безоговорочную уверенность. <…> В начале сентября, отложив другие дела, Петерс снисходительно лгал репортерам, что Локкарт ассигновал на антисоветский комплот десять миллионов рублей, а патриарх Тихон поддерживал тайные сношения с главными крамольниками. Разогретый собственным воображением, Петерс не скрывал, что заговор Локкарта «устроила ВЧК, так как обыкновенно нити заговоров ведут к английскому консульству».В ночь на 1 сентября аппарат самовнушения у заместителя председателя ВЧК еще не был запущен на полную мощность. У него еще не было непререкаемой уверенности в подпольных взаимосвязях между Каплан и правыми эсерами, с одной стороны, и сотрудниками британской и французской миссий в Москве — с другой. Но на всякий случай он устроил своеобразную очную ставку. В комнату к арестованным британским дипломатам запустили абсолютно не знакомую им, поразительно безучастную женщину неопределенного возраста с неподвижным взором и черными кругами под глазами. Все оцепенело сидели в звенящей тишине, пока ее не забрал наконец конвой. По завершении этой сцены Петерс проконсультировался с Чичериным и отпустил на волю Локкарта.

Дело Каплан, якобы стрелявшей в Ленина 30 августа, он расследовал в рекордные сроки. Арестованная находилась на Лубянке около полутора суток. Утром 1 сентября Петерс отдал устное распоряжение коменданту Кремля Малькову принять Каплан под охрану. Оформить соответствующие документы о содержании арестованной на Лубянке и переводе ее в кремлевский подвал Петерс не удосужился. Поскольку бежать из-под стражи арестованная была не в состоянии, поспешный ее перевод в кремлевский подвал не мог объясняться необходимостью более строгой охраны. Единственным веским основанием для строгой изоляции Каплан было в таком случае стремление предупредить ее допрос другими следователями.Через день, 3 сентября, комендант Кремля получил новое приказание: в соответствии с резолюцией коллегии ВЧК ликвидировать заточенную в подвале женщину. По воспоминаниям Малькова, прилежно обработанным сыном Свердлова, постановление о немедленном расстреле Каплан ему предъявил секретарь ВЦИКа Аванесов. Однако в неопубликованных воспоминаниях Малькова этот эпизод отражен иначе: «Мне позвонили и сказали, что нужно привести приговор в исполнение».Так как непременная официальная справка о расстреле в следственном деле Каплан отсутствует, надо полагать, что специального постановления коллегии ВЧК по данному поводу и не было. В таком случае распорядиться по телефону о казни арестованной от имени коллегии ВЧК мог только Петерс, непосредственно курировавший весь ход расследования. Поскольку освобождение Каплан из-под стражи было вообще немыслимо, а ее поспешный расстрел никак не вязался с конкретными задачами следствия, оставалось полагать, что Петерс был заинтересован не столько в раскрытии, сколько в сокрытии некоторых обстоятельств покушения на Ленина.После убийства Каплан Локкарта вновь арестовали. Он пробыл в заключении до 1 октября, затем его обменяли на Литвинова — будущего наркома иностранных дел СССР. За неделю до освобождения Локкарта Петерс принялся оказывать ему знаки внимания и чуть ли не дружеского расположения, а на прощание подарил британскому дипломату свою фотографию и, отлично разыграв легкое смущение, попросил передать оставленной в Лондоне супруге запечатанный пакет.Столь благоприятное завершение бурных сентябрьских событий не помешало Петерсу организовать судебный процесс по так называемому делу Локкарта в конце ноября 1918 года. Перед Верховным трибуналом предстали 22 человека; кроме того, Локкарта, Рейли и двух французских дипломатов судили заочно. Государственный обвинитель Крыленко потребовал смертной казни для всех подсудимых, однако постановление Верховного трибунала оказалось необычайно мягким по тем временам. Потому ли, что все подсудимые категорически отрицали свою причастность к заговору, а трибунал не смог доказать обратного, потому ли, что защитники блистательно разбили необоснованные обвинения прокурора, либо по каким-то иным, неведомым причинам, но к расстрелу приговорили только американского коммерсанта Каламатиано и бывшего следователя Московского военно-окружного суда подполковника Фриде. Коммерсанта уволокли в застенок, где он провел несколько лет в качестве заложника, а подполковника собирались расстрелять в Петровском парке, но, по сведениям адвокатов, до места казни не довезли, а забили рукоятками револьверов на Москворецком мосту.Локкарта, Рейли и двух французских дипломатов осудили на расстрел заочно (в 1925 году Рейли заманили в СССР и расстреляли); восемь человек отправили в тюрьму на пять лет, одному гражданину Чехословакии предложили коротать время за решеткой, пока чешские легионеры не прекратят борьбу с советской властью; одну подсудимую лишили права служить в государственных учреждениях; двух человек, обвиненных чекистами в заговоре Локкарта, Верховный трибунал перевел из разряда подсудимых в категорию свидетелей, а восемь остальных — полностью оправдал, вызвав тем самым глухое раздражение у сотрудников ВЧК. На Московской городской конференции РКП(б) 30 января 1919 года чекисты упрекали судей революционных трибуналов в неоправданной снисходительности к «нашим врагам». В связи с этим в том же январе 1919 года Петерс представил Свердлову (формально в ЦК партии) новый проект «Положения о ВЧК», а в марте возглавил по совместительству Московский трибунал.После внезапной смерти Свердлова 16 марта 1919 года карьерный рост Петерса прекратился. Его сняли с поста заместителя председателя ВЧК и в мае 1919 года спровадили в Петроград «для оздоровления прифронтовой полосы». Во главе семитысячного отряда мобилизованных рабочих Петерс увлеченно занимался любимым делом — классовыми чистками, обысками, реквизициями и «парализацией промышленности» на случай захвата города белыми. Летом 1919 года в его сознании свершился странный сдвиг: вместо повальных расстрелов он приступил к массовой отправке сограждан на принудительные работы. Так как вернуться в столицу до окончания Гражданской войны Ленин ему не дозволил, то по выполнении задания партии и правительства Петерса перебросили из Петрограда в Киев, оттуда в Тулу, а затем в Туркестан.По возвращении в Москву в 1922 году его назначили начальником Восточного отдела ОГПУ, а в 1923 году ввели в состав Центральной контрольной комиссии, после чего он сосредоточился преимущественно на искоренении крамолы в рядах партии и государственного аппарата. В те годы Петерс прославился среди чекистов своими успехами у женщин. Когда он разъезжал по окраинам в качестве полномочного представителя ОГПУ, его сопровождали обычно 2—3 личные секретарши, которых он — по мере ненадобности — высаживал из поезда в разных городах. В Москве же он содержал своих дам на нескольких тайных квартирах.Петерса арестовали 26 ноября 1937 года. По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР его расстреляли 25 апреля 1938 года, а 3 марта 1956 года решением опять же Военной коллегии реабилитировали. С тех пор советские энциклопедические издания уважительно писали о Петерсе как о «советском государственном и партийном деятеле», а также упоминали Локкарта как «разоблаченного ВЧК организатора шпионажа и антисоветского заговора».