1 августа 1914 г. началась Первая мировая война, германская, как ее обыденно называли. Фермент тех роковых событий, в результате которых пошла на дно «Россия Блока, незнакомки, дымки Севера». Оказавшись в эмиграции, бывший гвардейский офицер записал свои воспоминания о начале этой германской. Интерес вызывают эпизоды боевой деятельности, весьма ярко отражающие черты характера его однополчанина — 21-летнего подпоручика Тухачевского.
С объявлением войны отставной поручик Анатолий Иванов-Дивов поспешил вернуться на службу в лейб-гвардии Семеновский полк. «Утром 2 августа был в Петербурге и назначен в 7-ю роту». Почти двумя неделями ранее только что окончивший Александровское военное училище новоиспеченный подпоручик Михаил Тухачевский, прервав ввиду начала войны отпуск, также прибыл в полк и получил назначение в ту же 7-ю роту.
Прибыв на фронт, гвардейские полки в пожарном порядке были направлены в юго-восточную Польшу, в район Люблина, где сложилось тяжелое положение. По воспоминаниям еще одного офицера-семеновца А. Зайцова, «спешная переброска полка под Люблин не позволила высшим штабам снабдить полк даже картами нового района. Как это ни может сейчас показаться невероятным, но на полк была выдана только одна двухверстная карта района окрестностей Люблина».
Командир 7-й роты капитан Брок уже во втором по счету бою, 26 августа, был ранен. В командование ротой вступил на правах старшего чином поручик Иванов-Дивов при младших офицерах подпоручике Тухачевском и прапорщике Фольборте.
Из воспоминаний Иванова-Дивова. 29 августа 1914 г.:
Часов в 8-мь утра, незадолго до выступления полка, мы похоронили убитых накануне. Могила была вырыта около избы, где помещался перевязочный пункт. Собрались все офицеры с командиром полка во главе. Я и Фольборт обратили внимание на отсутствие Тухачевского. Уже после похорон, когда батальон строился, я спросил Тухачевского, почему он не был на похоронах людей нашей роты. Он сказал мне: «Если Вы хотите сохранить хорошего боевого офицера, то прошу Вас избавить меня от этих сантиментальных церемоний». Я так растерялся тогда, что не нашел даже слов для ответа.
1 сентября 1914 г.:
Часам к 11-ти мы подошли к реке Танев. Мост через реку был сожжен и гвардейские саперы работали над его восстановлением. На старые полуобгоревшие устои были положены доски, и люди 6-й роты стали переходить на другой берег. Моя 7-я рота переходила вслед за 6-й. По одиночке, на три шага расстояния один от другого, не спеша, люди шли по шатким доскам настила. Ко мне подошел Тухачевский. «Пятки замочить боятся, — сказал он. — Позвольте, я переведу роту вброд, здесь неглубоко». «Конечно, нет, — ответил я ему, — есть распоряжение переходить по мосту и менять его ни к чему, тем более что холодно. А если Вам нравится, можете переходить вброд один». — «Слушаю, господин поручик!» И тут же, отстегнув боевой ремень с револьвером и подняв руки кверху, соскочил с берега в воду. Вода была ему по грудь. К удивлению усмехавшихся людей роты, идущих по мосту, он пошел через реку, бодро разгребая воду одной, свободной рукой…
День был холодный, моросил мелкий дождь и дул северный ветер. У самого моста с правой стороны дороги стояла маленькая полусгоревшая сторожка. Феодосий Александрович (Веселаго, командир 6-й роты. —А.М.) и я зашли туда погреться, так как его люди уже успели развести в ней огонь. Сторожка была набита солдатами обеих рот. Там же мы нашли Тухачевского, который, раздевшись, сушил у огня свои вещи. Ф.А. добродушно посмеялся над его молодостью.
2 сентября 1914 г.:
Я не совсем ясно понял общую обстановку. Знал только, что перед нами река Сан, что правее нас высоты Кржешова атакуют преображенцы, а мы должны атаковать подступы к Сану левее Кржешова… Моя рота была направляющей…
Тухачевский пошел первым. Болото было вязкое, и люди проваливались по колено в грязь. Тухачевский очень успешно развернул взводы и, дав направление, повел их вперед перебежками повзводно <…>
Подпоручику Тухачевскому я приказал с первым взводом выдвинуться перед ротой и выслать дозоры к Кржешову и к Сану <…>
Минут через 20… глазам нашим открылась великолепная панорама боя: по долине в направлении на Кржешов целиной и дорогами уходили колонны австрийской пехоты, батареи и обозы.
Тухачевского я не видел, где он пропадал, я не знаю. Отделенный унтер-офицер первого взвода Карпусь как мог подробно доложил о действиях взвода. Вот что я от него узнал: оторвавшись от роты и не встречая сопротивления, взвод… подошел к домам Кржешова у самого моста. Площадь перед ним была заполнена отступающими австрийцами… Взвод рассыпался между домами и открыл огонь. Австрийцы бросились к мосту. Группа пехотинцев тащила два пулемета. Будучи обстреляны, они сдались, и взвод захватил оба пулемета.
В это время подошла 6-я рота капитана Веселаго, который сразу направил ее к мосту, уже свободному от австрийцев. В это же время раздался взрыв. Мост был взорван в средней его части. Настил моста провалился вниз, но перекладины его сдержали, и он повис над водой. Феодосий Александрович бросился с людьми на мост. Рубя шашкой бикфордовы шнуры, тянувшиеся к привязанным пучкам соломы, срывая их руками, чтобы остановить пожар, он со всей ротой перебежал на ту сторону реки и открыл огонь по убегающим австрийцам…
С согласия полковника Вешнякова я написал рапорт о представлении Тухачевского к Георгиевскому оружию, но штаб полка ограничился представлением к Владимиру 4-й степени. Конечно, мне это казалось несправедливым: ведь два пулемета были взяты его взводом, и перешел он мост вместе с Веселаго, который получил за это вполне им заслуженный Георгиевский крест.
Захват двух пулеметов противника, согласно действовавшим в царской армии статутам, означал безусловное награждение Тухачевского орденом Св. Георгия 4-й степени. Самой почитаемой русской боевой наградой. Уж в самом крайнем случае — Георгиевским оружием.
Но в реальности оказалось, что Георгия, наряду с капитаном Веселаго, получил командир 2-го батальона полковник Вешняков: «…за то, что в бою 2 сентября… по собственному почину под сильным оружейным и артиллерийским огнем, выйдя противнику во фланг, заставил его очистить позицию, а также овладел мостом, ворвавшись на плечах отступающего противника на левый берег реки Сан» — черным по белому написано в приказе по лейб-гвардии Семеновскому полку. А Георгиевское оружие досталось заместителю командира полка, или, как тогда его называли, «старшему полковнику» фон Тимроту «за то, что в бою 2 сентября под Кржешовом, будучи послан для объединения действий батальонов… способствовал захвату единственной переправы на реке Сан, через которую на другой день переправился весь Гвардейский корпус».
Знакомая, в сущности, картина: «на мосту» был подпоручик, а награды «за мост» получили полковники. С характером-то Тухачевского, разве мог он такое забыть и простить самодержавной власти?!
9 сентября 1914 г.:
Был холодный дождливый день. После тяжелого перехода полк расположился на ночлег в большой деревне. Нам, офицерам 7-й роты, отвели бедную халупу с глиняным полом, на который денщики нанесли соломы. Легли мы все рядом… Не помню, с чего начался разговор, но вдруг Тухачевский заявил: «Считаю совершенно абсурдным то, что в гвардии нет производства за отличие и что надо идти в хвосте за каждой бездарностью, которая старше тебя по выпуску». Меня это взорвало… Я счел своим долгом доложить командиру батальона о поведении подпоручика Тухачевского.
Уже 11 сентября Иванов-Дивов эвакуировался в тыл «по болезни». Тухачевский оставался в составе полка на фронте до 19 февраля 1915 г. Когда немцы ночью внезапной атакой захватили окопы Семеновского полка, в жестокой рукопашной схватке погиб георгиевский кавалер Феодосий Веселаго, а так жаждавший кавалерского звания Михаил Тухачевский был захвачен в плен. За два с половиной года плена Тухачевский совершил пять побегов. Уже после первого был водворен в штрафной лагерь, где находился вместе с Шарлем де Голлем. Пятая попытка побега оказалась удачной – в октябре 1917 г. Тухачевский сумел пересечь швейцарскую границу. В ноябре вернулся в Россию. После месячного отпуска произведен в капитаны и назначен командиром роты в тот же Семеновский полк. Вскоре в связи с расформированием полка демобилизован. В марте 1918 г. по собственному желанию зачислен в Военный отдел ВЦИК. С мая 1918-го в Красной Армии.
