Страсбургский суд, как «Новая» сообщала в прошлом номере (от 07.07.2008), официально уведомил о наложении грифа секретности на жалобы по «Норд-Осту» адвокатов Игоря Трунова и Каринну Москаленко. Секретарь Европейского суда сформулировал так: «Президент палаты принял решение в соответствии с правилом 33 (параграф 1) регламента суда, что предоставленные в связи с данным делом документы не будут доступны для публичного ознакомления».
Без сомнения, подобное решение должно быть радостно встречено российскими властями, который в течение всех этих лет, прошедших после теракта, делали все, чтобы засекретить обстоятельства его совершения и причины гибели заложников. Анна Политковская, которая лично вела переговоры с боевиками, захватившими театральный центр на Дубровке, пыталась разрушить эту завесу секретности и проводила собственное журналистское расследование.
Февраль 2003 г.
В Тверском межмуниципальном суде судьей Горбачевой была заслушана трагическая история гибели 27-летнего артиста оркестра «Норд-Оста» Тимура Хазиева. Всего исков было 61. Результат слушаний на данный момент — первым трем истцам отказано.
«У Тимура, когда он в последний раз ушел на работу, в карманах было десять разных удостоверений личности с фотографиями: что он артист оркестра «Норд-Ост», паспорт, водительские права… Но в итоге 27 октября семья получила его тело с резиновой биркой, привязанной к руке, на которой значилось: «№ 2551 Хамиев неизвест».. Семья уверена: причина смерти Тимура — неоказание помощи, так как его просто приняли за чеченца. <…> У Хазиевых на руках — справки о смерти, в которых отсутствует «причина смерти». Там просто пустое место. И ни намека, что вообще был теракт».
Апрель 2003 г.
«…Захват террористами более чем восьмисот заложников в Театральном центре на Дубровке в Москве мог быть подконтролен спецслужбам России… Такой вывод позволяет сделать интервью с 30-летним Ханпашем Теркибаевым…
<…> По всей видимости, именно Ханпаш и есть тот самый человек, которого все, вовлеченные в трагедию «Норд-Оста», так искали. Человек, изнутри обеспечивавший теракт. По имеющимся в редакции сведениям (да он и сам не отпирается, тщеславный человек!), Ханпаш — засланный спецслужбами агент. Он вошел в здание вместе с террористами. Как член отряда. Негласно, по его же словам, обеспечивал проход и по Москве, и в сам «Норд-Ост». <…> Он вышел из здания, не дожидаясь штурма. Более того, у него был план Театрального центра на Дубровке, которого не было ни у Бараева-племянника, командовавшего террористами, ни даже поначалу у отряда спецназа, готовящегося к штурму. Если в «Норд-Осте» был такой засланный агент, то это значит: власть знала о том, что готовится теракт. <…> И это — переворачивает весь ход событий полугодовой давности».
Август 2003 г.
Анне Политковской нанес визит некий представитель «специальной группы при Московской городской прокуратуре, которая расследует дело «Норд-Оста».
«Естественно, при ближайшем рассмотрении он оказался бойцом невидимого фронта — следователем ФСБ, и, конечно, мне известна его фамилия, но она тут ни к чему, не важна; его появление и поведение — показатель, КАК все это происходило, проверка и расследование. …Сказал, что у него 15—20 минут на все про все. Что надо быть краткой. Что дело в принципе уже закрывается, а тут, мол, «эта информация», она не очень сейчас к месту, и вообще ничего подобного у них по делу не проходило, и поэтому лучше не надо… Боец задал несколько формальных вопросов. Никакими деталями не интересовался, в протокол их не включал, мотивируя незначительностью. Всерьез же заинтересовало бойца только одно: что после публикации в нашей газете Басаев угрожал расправиться с Теркибаевым как с предателем. Вот это было запротоколировано, как требует УПК. Так зачем приходил этот сотрудник ФСБ? Чтобы найти способ вывести агента из-под удара и организовать его защиту от Басаева. <…> Вскоре же объявили о закрытии дела «Норд-Оста» за отсутствием живых членов отряда террористов и роспуске группы расследования».
Январь 2004 г.
За месяц до окончания следствия в Московской городской прокуратуре проходит встреча следователя Управления по расследованию бандитизма и убийств Владимира Кальчука с бывшими заложниками и семьями погибших.
«Господину Кальчуку были заданы главные вопросы, волнующие людей, но, по сути, он не ответил ни на один. Зато сказал много другого ….
— Считаете ли вы, что на видеопленке, которую опубликовала «Новая газета», таким образом мог быть уничтожен кто-то из заложников? (№ 90 — кадры, относящиеся к 26 октября 2002 года, снятые в 6.51 на пороге Театрального комплекса на Дубровке, где неизвестная женщина в камуфляже целится и, возможно, стреляет из пистолета в неизвестного мужчину с закованными назад руками.)
— На пленке никто никого не добивает. Это так журналисты хотят представить, что добивают. Мы назначили экспертизу. Там труп перетащили с места на место, а женщина просто показывает, куда. Мы знаем, чей это труп.
— Чей?
— Не скажу. Вам что-то скажешь, а вы скажете, что брехня. <…>
— Вопрос по Теркибаеву. (один из членов отряда террористов, покинувший здание «Норд-Оста» до штурма. — Прим. ред.)
— Теркибаева там не было. А Политковская нам не способствовала. Отказалась давать информацию о Теркибаеве. Сказала: «Ничего не знаю». …
В конце двухчасовой встречи пришлось вмешаться и напомнить господину Кальчуку о правде по делу Теркибаева. После очень долгих просьб следователь Тимошин (подчиненный Кальчука) пришел-таки в редакцию нашей газеты и собрал все сведения, которыми редакция располагала. Под протокол.
Реакция Кальчука на эти напоминания оказалась неадекватной. Он попросил уняться и больше не писать, иначе он «намекнет» жертвам «Норд-Оста», что номер мобильного телефона моего сына был, например, обнаружен в базе данных телефона, которым пользовались террористы, «и тогда посмотрим, что они с вами сделают… И вообще можно поинтересоваться, какие лично у вас были связи с террористами…» <…> «Надо было в те дни вести переговоры — и я это делала».
Февраль 2004 г.
«Год и четыре месяца лишь мамы и папы — а не общество — уговаривали следователя Кальчука дать им почитать дела о причинах смерти их родных. Наконец некоторых допустил. С условием: не копировать материалы официальным образом. <…> Чтобы дальше не было никаких судов. <…>
Мамы и папы переписывают заключения судмедэкспертов о смерти своих детей. Вот оно, первое, первичное, то есть сразу после гибели: «Патологоанатомический диагноз: отравление токсическим веществом». Черным по белому — яд, а не безвредный газ. Почти у всех погибших первичный диагноз устанавливает, что умерли люди от «токсического» либо «неизвестного токсического» вещества. <…> Следственная группа, получив на руки сто с лишним почти одинаковых по содержанию первичных экспертиз судебных медиков, не стала делать то единственное, что была обязана, — выяснять, какой же газ, и переводить «неизвестное токсическое вещество» в известное. <…> Группа занялась прямо противоположным — назначила повторные комиссионные (косвенные) экспертизы — всем. <…> И «комиссии» постановили: все, кто умер (кроме шести человек, скончавшихся от неоказания своевременной медицинской помощи), пришли на спектакль с неизлечимыми внутренними болезнями (!), фактически инвалидами, и эти их болезни не выдержали стресса, причиненного отрядом чеченских террористов. <…> Однажды спецслужбы случайно проговорились: «…С целью предотвращения массовой гибели невинных людей… была применена спецрецептура на основе производных фентанила. <…> в соответствии с действующим законодательством данные по составу, концентрации и продолжительности воздействия примененной в ходе проведения контртеррористической операции спецрецептуры не подлежат разглашению… Начальник Управления ФСБ по г. Москве и Московской области В.Н. Захаров, № 1/1471 от 3.11.2003». Кальчук посмотрел в эту бумагу, которую ему принесли потерпевшие, и сказал (сама слышала): «Не видел. Не знаю такого. Фентанил? Не слышал».
Апрель 2004 г.
«<…> Погибли 129 человек, все террористы уничтожены, пособник террористов (признан судом) Заурбек Талхигов получил 8 лет, еще один пособник — Ханпаш Теркибаев погиб при странных обстоятельствах в автокатастрофе; официальное расследование (следователь — Владимир Кальчук, Мосгорпрокуратура) идет вяло, попытки вести параллельное расследование осмеиваются. Какой газ был применен? Кто несет ответственность за выбор состава? Кто отдавал приказ о применении? Кто не отдавал приказа об организации специализированной помощи пострадавшим от газа? <…> в итоге через полтора года эти вопросы остаются лишь для внутреннего употребления пострадавших».
Июль 2004 г.
« …Все жертвы театральной трагедии, уверяет официоз, скончались по причине собственных многочисленных болезней на фоне обезвоживания и стресса и чуть-чуть вследствие применения «неидентифицированного химического вещества». Но почему за два года оказалось невозможным идентифицировать ЭТО самое «неидентифицированное»? На сей счет ни звука. «Не представляется возможным».
Ноябрь 2004 г.
В деле «Норд-Оста» происходит сенсация: впервые за два года жертвы трагедии смогли прочитать постановление прокуратуры об отказе в возбуждении уголовного дела. С третьей попытки судья Сусина добилась от Мосгорпрокуратуры исполнения закона: предоставления суду материалов уголовного дела № 229133.
…«Согласно объяснению Алабова А.Ю. (должность не указана, по всей видимости, это сотрудник спецподразделений. — А. П.) <…> он лично видел, как врачи «светили пострадавшим в глаза фонариками, стягивали с них нижнюю часть одежды и делали уколы в ягодичную область». <…> Какие врачи? Официально врачей в холле в 6.30 не было, у них еще и приказа-то не было выдвигаться, лишь позже они начнут подбирать своих пациентов со ступеней у ДК. Тогда кто мог «светить фонариками»? Не военные ли химики, продолжавшие эксперимент и спешно вводившие своим жертвам, которые еще были живы, лишь им известные антидоты?»
«Из объяснений главврача 13-й Аронова: «Какой-либо официальной информации о том, чем было вызвано данное состояние заложников, в больницу не поступало». Но и эти объяснения врача оставлены без какого-либо следственного внимания: почему тот, кто обязан был и знал, не сообщил, чем отравлены люди? Следствие в этом направлении даже и не двигалось».
Итог: «Отказать в возбуждении уголовного дела в связи с отсутствием в действиях <…> должностных лиц, ответственных за организацию оказания медицинской помощи, составов преступлений». Постановление датировано 31 декабря 2002 года. Два с лишним года ушло на сокрытие главной государственной тайны».
Апрель 2005 г.
Пострадавшим в Театральном центре удается вызвать в суд главу следственной группы Московской горпрокуратуры Владимира Кальчука. Анна Политковская цитирует диалоги, участниками которых стали адвокат Каринна Москаленко и Кальчук.
«МОСКАЛЕНКО: <…> Когда и где наступила смерть Летяго Александры? В больнице? В зале?
КАЛЬЧУК (раздражен, переходит на блатные интонации): Ну че мы будем опять толочь… У меня много таких. Ну где наступила смерть Летяго? Да не помню я.
МОСКАЛЕНКО: Установила ли следственная группа вещество, которое было применено спецслужбами во время штурма?
КАЛЬЧУК: Я основывался на официальных экспертизах. Там не было написано ни о каком газе. Это все СМИ.
МОСКАЛЕНКО: Но тогда почему на 13-й странице вашего постановления говорится, что применение налаксона (сильнодействующий медицинский препарат, применяемый для блокировки наркотиков при лечении наркоманий опийного типа. — А. П.) не сыграло существенную роль в состоянии жертв?
КАЛЬЧУК: Чей-то вы почему да почему?! Потому что это вещество потерпевшие постоянно употребляли. (Необходимое пояснение к этому принципиальному заявлению следователя: он утверждает, что раз практически у всех 129 погибших заложников в крови было обнаружено «неидентифицированное химическое вещество», значит, они употребляли наркотики.— А. П.)
МОСКАЛЕНКО: А следствие делало свои запросы, чтобы идентифицировать вещество?
КАЛЬЧУК: Че, вы меня тут будете учить? Что вам еще надо? Я больше ничего вам говорить не буду!
МОСКАЛЕНКО: Но вы же перед судом.
КАЛЬЧУК (хотя ему судья слова и не давала): Говорить больше не буду — ничего от меня не получите. И не приду сюда больше. Не хочу».
Декабрь 2005 г.
«И вот что выяснилось, когда удалось переснять в Мосгорпрокуратуре материалы на 60 человек: 60 погибших, в частности, посмертные экспертизы вскрытия тел. Из 60 у 40 указано: медицинская помощь им оказана не была. Пострадавшие на Дубровке написали президенту Путину. В письме говорилось: «Материалы следствия позволили подкорректировать количество погибших, которых не менее 174 заложников. 129 — замершая цифра трехлетней давности! Непонятно, кто так ошибся и почти три года «прятал» 45 погибших! По заключениям медэкспертов о смерти заложников, представилась возможность оценить свойства «безобидного газа». Все жизненно важные органы после штурма у погибших претерпели необратимые изменения, несовместимые с жизнью: «внезапная сердечная смерть», «синдром быстро наступившей смерти», «синдром внезапной смерти» — вариации причин «коллективного» летального исхода заложников из протоколов медэкспертиз».
«Нордостовцы прошли все, что можно. Они подавали иски и получали отказы в Тверском, Замоскворецком, Никулинском судах Москвы, в Мосгорсуде, в Конституционном. Осталась надежда на Страсбург, дело «Норд-Оста» там на очереди и значится как дело «Чернецовой и других против Российской Федерации».
