На прошлой неделе в Институте современного развития (руководитель — Игорь Юргенс), который называют «мозговым центром» нового президента, состоялся круглый стол о проблемах отечественной судебной системы.
Не знаю, осуществимы ли идеи, озвученные в ходе этой двухчасовой встречи практикующими юристами, экономистами, политологами и правозащитниками. Но в сравнении с чиновниками, с трудом зачитывающими сочиненные спичрайтерами тексты о правовом нигилизме, люди, собравшиеся у Игоря Юргенса поговорить о реформах, смотрелись симпатичнее. Сравнивать было с чем: на днях я посетил торжественное научно-практическое мероприятие — и через час сбежал, оглушенный речами об «органически соответствующих историческому этапу ключевых новациях» и «коллективном социально-культурном творчестве» (участники конференции к этому времени уже дремали, роняя программки на пол).
Круглый стол запомнился, во-первых, неформальной атмосферой (участники иногда вставали, чтобы налить себе чаю), во-вторых, качеством беседы. Игорь Юргенс честно предупредил, что результатом встречи станет «короткий понятный документ, план работы» для Дмитрия Медведева.
Начали с диагностики. Игорь Бунин и Алексей Макаркин из Центра политических технологий рассказали о масштабном исследовании на тему: почему россияне обращаются в Страсбург. Некоторые выводы: жалуются не «политические люди», а только «прижатые к стенке» (Бунин); проигрыши России «не связаны с заведомо отрицательным отношением суда к нашему государству» (Макаркин); активность Страсбурга для России — благо, поскольку Европейский суд пытается привлечь наше внимание к изъянам судопроизводства.
С Буниным и Макаркиным согласился президент института «Общественный договор» Александр Аузан: «Страсбургский суд оказался гвоздем, который удерживает нашу судебную систему от расползания». По мнению Аузана, главной проблемой является зависимое положение судов. «Десять лет назад в закон внесли норму о том, что без санкции казначейства исполнить судебное решение нельзя — даже инкассовое поручение Конституционного суда», — напомнил он. Что касается «асимметрии» прав гражданина и организации, то Александр Аузан призвал распространить практику, действующую в сфере защиты прав потребителей (гражданин имеет возможность обращаться в суд не только по месту нахождения ответчика, но и своему собственному), как можно шире.
Ректор Академии народного хозяйства Владимир Мау высказался так: «Необходимо обеспечить независимость не только судов, но и судей, навыки принятия ими справедливых решений». Для этого нужно назначать судей пожизненно, а процедуру отстранения их от должности усложнить, сделав ее похожей на импичмент президента («Мы попали в ловушку негативного отбора — в квалификационные коллегии попадают не лучшие, а самые послушные судьи»). Мау предложил обратить внимание на «образовательное происхождение» кандидата (в судьи должны идти «люди с адвокатским или правозащитным прошлым», окончившие «понятный набор учебных заведений») и его возраст, чтобы судья думал «не о том, как получить квартиру или устроить ребенка в вуз, а о своей репутации». Напоследок Владимир Мау заявил, что независимость суда немыслима без демократической — по меньшей мере двухпартийной — системы.
Президент Московской адвокатской палаты Генри Резник припомнил только один случай, когда адвокат — ненадолго — стал судьей (это произошло в 50-х): «Вы не увидите адвокатов в федеральных судах, среди мировых судей их 7%». В судьи идут люди с «репрессивными» установками («Басманный суд нужно расформировывать — у этих судей сформировались абсолютно антиправовые установки»). Попутно Резник упомянул о проблемах СМИ. По его мнению, практика Страсбурга о нарушении свободы слова и самовыражения «запоздала», и тысячи исков о защите чести, достоинства и деловой репутации «раздавили» независимые российские СМИ (удивительно, что суд вообще берется защищать «деловую репутацию» прокурора или чиновника — по закону ею обладают только субъекты гражданских отношений). Очень вредна норма, приравнивающая клевету на высших чиновников к экстремизму. Недопустимо и отсутствие сроков исковой давности (за рубежом такой срок исчисляется месяцами). Резник напомнил, что Европейский суд, выбирая между правом на защиту частной жизни и правом общества на информацию, все более склоняется к приоритету последнего, и публичные фигуры на Западе меньше защищены от критики, чем рядовые граждане.
Судья в отставке, профессор Московского института экономики, политики и права Сергей Пашин заявил, что одна независимость судей еще не является гарантией правосудности их решений — важна их внутренняя установка на объективность. О нынешних судейских установках наглядно свидетельствует в основном одобрительное отношение судей к аресту и к милицейским «технологиям доказывания» (например, к пыткам или показаниям камерных «подсадных уток»).
Судья Высшего арбитражного суда Татьяна Нешатаева предположила, что судебную власть следует реорганизовать — сейчас она выстроена по образцу исполнительной «вертикали». Отечественная ментальность, по словам Татьяны Нешатаевой, требует присутствия начальника, а судейский корпус должен стать сообществом самоуправляющихся, равных и независимых субъектов. Пока в обществе нет «уважения к другому человеку», на изменения рассчитывать не приходится, однако можно попытаться изменить институциональный фундамент деятельности судей и «неустанно работать с гражданским обществом, прививая уважение к правам человека».
Следом слово взял политолог Борис Макаренко. Он посетовал, что «судей не уважает ни общество, ни бизнес, ни исполнительная власть», и напомнил, как в 1950-х годах в южных штатах США проходила расовая десегрегация в школах: «Приставам достаточно было судебного постановления, чтобы взломать школу и даже, простите, набить морду губернатору, который стоит на пороге и не пропускает негритят. Можете представить, чтобы российский пристав пришел в региональное казначейство или хотя бы в поселковый совет, взломал бы сейф и отдал пару тысяч рублей одинокой матери, которая выиграла иск? Мало изменить норму, о которой упомянул Аузан, — надо прививать гражданам отношение к судебным постановлениям как к решениям власти, которые более важны, чем решения мэра, губернатора и даже, извините, президента».
Юргенс выдохнул: «Ну, вы даете».
Микрофон вернулся к Аузану. Он поделился «циничным соображением институционального экономиста»: «Сейчас возник спрос на независимый суд. Российскому бизнесу приходится, с одной стороны, судиться на Западе, с другой — вести внутри страны едва ли не бандитские разборки. Доминирующие группы, которые завершают передел активов, опасаются прихода новых людей». С ним не согласилась зампредседателя Конституционного суда в отставке Тамара Морщакова: «Вопрос не в том, сможем ли мы разработать годные предложения по реформе, а в том, подчинится ли элита верховенству права. Нынешняя элита никого не боится, поскольку не рассчитывает, что придет другая. Политической оппозиции нет». Она предположила, что появление «множества управляющих центров» вместо пирамиды, увенчанной Верховным судом, окажет благотворное влияние, и призвала подумать о том, как рассредоточить «вертикаль» судов общей юрисдикции, выделив в самостоятельную группу, например, органы ювенильной юстиции.
Когда мероприятие выходило на коду, Игорь Бунин некстати вспомнил об оправдании людей, якобы пытавшихся убить Анатолия Чубайса:
— Варваризация очевидна — присяжные с удовольствием проголосовали за освобождение явно стрелявшего человека…
— Что за интеллигентский снобизм?! — загремел Генри Резник. — Вы готовы взять ответственность на себя и осудить их?
Игорь Бунин растерялся:
— Нас сдерживают только мораторий на смертную казнь и Страсбург. Нам очень хочется всех расстрелять. И потом — вспомните Веру Засулич…
— Это другое дело. — Бунин получил укол от Тамары Морщаковой. — Нигде я не слышала нормального понимания этого института, кроме формирующегося сейчас Клуба присяжных! Сами-то они все прекрасно понимают.
Слова попросил Генри Резник.
— Считайте, что я ничего не говорил! — запротестовал Игорь Бунин.
— Все вердикты должны приниматься обществом, потому что у каждого вердикта есть объяснение — даже у самого, на наш взгляд, странного…
В финале Игорь Юргенс подытожил советы президенту: реальная многопартийность, реорганизация судебной вертикали, полная независимость судов от исполнительной власти любых уровней. И добавил:
— Но, знаете, быстро создать вторую партию из «Справедливой России» нельзя.
Кто-то заметил:
— Да ведь и из «Единой России» первая пока не получается.
Юргенс молча кивнул.
