О Льве Николаевиче Гумилеве спустя 16 лет со дня его смерти в 1992 г. написано много воспоминаний его друзей, поклонников и учеников, опубликованных как в журнальных статьях, так и в отдельных изданиях. Многими издательствами выпущены его книги с предисловиями, где помимо научного анализа материала так или иначе характеризуется сам Л.Н.?Гумилев. Выпущены телевизионные фильмы, не всегда, на мой взгляд, удачные.
К уже сказанному я могу добавить совсем немного — штрихи его домашней жизни, отголоски научных споров, то, что запомнилось из сказанного невзначай или за столом.
В нашей семье Лев Николаевич появился вскоре после своих экспедиционных работ в дельте Волги в поисках легендарных хазарских городов — Итиля и Семендера. По словам М.И.?Артамонова, Гумилев остатков Итиля не нашел, но высказал догадку о том, что город мог находиться в долине Волги, в хазарское время не похожей на современную. Причиной явилось колебание уровня Каспийского моря, сопровождающееся климатическими изменениями вследствие гетерохронности увлажнения территории атлантическими циклонами. Запомнилось неоднократное обсуждение понятия «кормящий ландшафт», напрямую связанное с жизнедеятельностью народов, населяющих орошаемые (или неорошаемые) степи. Впоследствии географические исследования, дополненные историей возникающих и исчезающих этносов, легли в основу книг Гумилева «Тысячелетие вокруг Каспия» и «Открытие Хазарии».
В 1968 г. был оформлен брак Л.Н. Гумилева с моей родной тетушкой Наталией Викторовной Симоновской (Гумилевой). С этого времени для Льва Николаевича впервые создались условия для спокойной творческой работы. Впервые он обрел дом и семью, в безусловной любви и поддержке которой он не сомневался.
Частыми гостями в нашей тогдашней московской квартире на ул. Бурденко были Г.М. Прохоров, А.Н. Зелинский и Ю.Г. Рычков. Лев Николаевич считал их своими учениками, однако впоследствии они стали известными учеными в других областях знаний. Указывая на Ю.Г. Рычкова — молодого талантливого генетика, сразу защитившего докторскую диссертацию без прохождения кандидатской ступени да к тому же пребывавшего в должности лаборанта в своем институте, — Лев Николаевич говорил мне: «Берите пример с него, — и, грозя пальцем А.Н. Зелинскому, продолжал: «А с него не надо». А.Н. Зелинский в то время занимался историко-географическими исследованиями Великого шелкового пути и тянул с защитой кандидатской диссертации. Я же была аспиранткой ИГЕМ РАН.
Геолог, точнее минералог по профессии, я плохо разбиралась в вопросах истории и не вступала в ученые разговоры. Слова «хунну», «кипчаки», «табгачи», «тюркюты» и другие подобного рода казались таинственными и непонятными, а утверждение Льва Николаевича о том, что никакого монгольского ига на Руси не было, обескураживало, противореча усвоенным школьным урокам. Для Льва Николаевича имена многочисленных народов, населявших в Средние века огромные пространства малоизвестной тогда Евразии, звучали как музыка, придавая ощутимую эмоциональную окраску его исследовательской работе и тем более публичным лекциям. Еще на первом курсе истфака ЛГУ Лев Николаевич задумал грандиозную работу по воссозданию истории степных народов. Работа казалась трудновыполнимой, а учитывая немилосердные удары судьбы, отнявшие у него 14 лет спокойного научного творчества, и вовсе невозможной. Сказать «талантливый уче¬ный» слишком мало сказать о Льве Николаевиче. Наряду с феноменальной памятью он обладал невероятным свойством сосредоточения мысли на интересовавшем его предмете. Не раз, сидя за столом во время обеда и участвуя в обычных разговорах, он вдруг вставал, шел к письменному столу и начинал писать. Мысль его работала всегда, часто подспудно, незаметно для постороннего взгляда. Он говорил, что в лагере лучше всего думалось во время этапирования заключенных на работу: идешь, никто тебя не отвлекает, начальник ведет по дороге и охраняет.
Из ссылки в 1956 г. Лев Николаевич вернулся с фанерным чемоданчиком, в котором лежали рукописи, написанные на серовато-бежевой грубой оберточной бумаге. Сейчас эти рукописи лежат в фондах мемориального Музея-квартиры Л.Н.?Гумилева в Санкт-Петербурге. Они явились основой его докторской диссертации, а впоследствии, значительно переработанные и дополненные, — трех монографических книг Степной трилогии «Хунну», «Древние тюрки», «Поиски вымышленного царства», неоднократно переиздававшиеся уже в наше время. В лагере писать было разрешено после смерти И.В.Сталина, и все, что обдумывалось и систематизировалось, лежало в памяти Льва Николаевича. В последние годы ссылки Лев Николаевич увлеченно писал, используя в качестве источника не только бережно хранимые книгу китаиста — ученого монаха XIX века Иакинфа (Бичурина) и академическое издание древних китайских документов, но и книги, пересылаемые ему по его просьбе матерью А.А. Ахматовой. Анна Андреевна по просьбе сына делала необходимые ссылки и справки. В письме от 14 ноября 1954 г. она пишет:
«…Про Ань-Лушаня (XIII?в.) спрашивать никого не пришлось: я сама натолкнулась на него в книге Фицджеральда. Почему ты думаешь, что он был хунном? Мой автор говорит, что он был «a Turk of the Kitan Tribe» очень низкого происхождения, род. за Вел. Стеной в стране Liao Fung (Южная Манджурия). В детстве он был взят в плен или продан как раб китайскому офицеру северного (погр.) гарнизона. Затем, выказав военные таланты, стал сначала офицером — после генералом. Отличался хитростью и тешил императора грубыми шутками и незнанием этикета. Стал любимцем красавицы Yang Kuei Fei — наложницы императора (Ming-Huang). Карьера Ань-Лушаня была блестящей. Он был назначен губернатором пограничной провинции Liao Fung и командовал лучшими войсками империи. В 750 он вопреки закону получил титул second-class Prince. Был обвинен в измене братом красавицы, но съумел (так в оригинале письма!) оправдаться. Yong Kuei Fei усыновила его. Имп. безмерно доверял ему. В 755 Ань-Лушань сбросил маску. Успех его был полным. Лучшие войска были под его командованием. Он перешел Желтую реку, захватил Lo Yang и т.д. Дошел до столицы, двор бежал. В армии императора вспыхнул мятеж, и солдаты потребовали головы Yang Kuei Fei — покровительницы Ань-Лушаня. Она была задушена. Бо Цзюй-и написал об этом нравоучительную поэму Everlasting wrong (об Ань-Лушане см. Предисловие Эйдлина к Бо Цзюй-и).
После взятия Ch’ang An’a Ань-Лушань больше не имел успехов. Новый император Su Tsung выслал против него население северо-запада и получил значительную помощь от дружественных Китаю народов: средне-азиатцев, тюрок и даже арабов, кот. прислал калиф. Ань-Лушань и его сын были убиты и заменены другими претендентами. Война длилась еще 10 л. и кончилась в 766 г.
Вот все, что я могу сказать тебе об Ань-Лушане, а то, что это все происходило в золотой век китайской поэзии, — ты и сам знаешь…
P.S. Посмотри еще в книге Бо Цзюй-и на стр. 222 упоминание о Ань-Лушане и на стр. 223 забавный эпизод с лебедем и письмом из «Ханьской истории».
Эйдлин мне сказал, что, может быть, сюнну не были хуннами, но Фицджеральд думает иначе. Другой востоковед высказал предположение, что китайцы называли «сюнну» все бродячие племена (за Вел. Стеной) за северной границей, так же как называли ма или му такие же племена на юге…
А м.б. Ерши (Ershih) не человек, а город? …».
Я привожу здесь довольно длинное письмо Ахматовой (первая публикация), сохраненное Львом Николаевичем, чтобы развеять миф о якобы плохих отношениях сына и матери. Да, к несчастью, ссора в последние годы была, но личные отношения близких людей не должны быть предметом публичного обсуждения. В письмах Лев Николаевич обращался к матери с нежностью, отца любил беззаветно и преданно, говоря совсем по-детски «мой папа», но вопросы о знаменитых родителях, которые иногда задавались ему после лекций, пресекал жестко. В спорах с оппонентами Лев Николаевич был бескомпромиссен, реагировал на возражения мгновенно и, оперируя своей уникальной памятью, подавлял эрудицией. Бывал жесток и несправедлив, обижая людей, но, как вспомнишь его собственную судьбу, унижения и лишения, которые ему пришлось пережить, все прощаешь.
Относясь с огромным интересом и уважением к степным народам, Лев Николаевич впервые показал историю и культуру степняков таким образом, что они стали интересны читающей публике, а не только профессионалам. Написанные живым, почти разговорным, языком, его книги легко и с интересом читаются; с особым вниманием и уважением воспринимаются нынешними потомками тюрок — татарами, монголами, казахами и другими народами, населяющими великое евразийское пространство. В книгах Л.Н.?Гумилева можно найти подробное описание взаимоотношений Древней Руси и Великой степи, договорные обязательства русских княжеских дворов и ханских ставок, историю совместных военных походов. Черной легендой вслед за своим учеником А.И.?Куркчи он называл бытующее на Западе представление о кочевых народах (да и славян) как о диких, отсталых и жестоких племенах. Военное искусство кочевников, приведшее Чингисхана к небывалым победам, неискоренимая привязанность к бескрайним ковыльным степям, честность и бескомпромиссность воинов составляли неотъемлемую часть культуры степняков. Лев Николаевич не раз говорил, что «обман доверившегося», т.е. предательство, было в восприятии кочевников самым большим злом, каравшимся смертью.
В своих исследованиях Лев Николаевич пытался ответить не только на типичные для этнографии вопросы «кто, что и где», но и «почему» и «как», создавая основы этнологии — науки о развитии и взаимодействии этносов. Он ввел понятие комплиментарности народов, позволяющей мирно уживаться на одной территории разным этносам, создающим суперэтнос, и комплиментарности с отрицательным знаком, приводящей к образованию химерических антисистем, неустойчивых и недолговечных. Он постоянно подчеркивал принцип масштабности в научных обобщениях. То, что пригодно для большой общности, не всегда годится для единичных конкретных случаев. Например, брак палестинца и еврейки может быть весьма удачным, отнюдь не химерой, но представить себе палестино-израильский суперэтнос трудновато. Лев Николаевич гневно отвергал обвинения в расизме, говоря о том, что в этносе объединяются люди с близким стереотипом поведения и нравственности, а не по признаку крови.
К этнологии, науке исторической, Лев Николаевич пытался применить естественно-научный подход, считая этносы звеном геобиоценоза; этносы зарождаются, развиваются и гибнут, уступая место другим этносам. Он установил длительность жизни суперэтносов в 1200—1500 лет и цикличность (а не линейность) их развития. Измеряемой величиной в истории этносов по Л.Н. Гумилеву является кучность событий, названной им пассионарным толчком. Созданные им хронологические таблицы привели к открытию близодновременности появления толчков, расположение которых на карте Восточного полушария выявили разновременные оси зон пассионарных толчков. Оказалось, что подъем активности испанцев, франков (французов), саксов (немцев), скандинавов, т.е. основного населения Западной Европы, происходил в VIII в. н. э., монголов и чжурчженей в XI в. н. э., а великороссов, турок-османов, литовцев, эфиопов в XIII в. н. э. Это говорит о том, что великоросский суперэтнос гораздо моложе западноевропейских. Фазы этногенеза у них различны, и их нужно сравнивать, как если бы мы сравнивали деяния юношей и стариков. Что же явилось причиной пассионарных толчков? Убедительного ответа так и не найдено. Линейные зоны, вырисовывающиеся на поверхности Земли, Лев Николаевич считал следствием ударов Божьего бича, т.е. искал ее причины в потоках космической энергии, ливнях микрочастиц из космоса — солнечного или звездного ветра. Я пыталась ему возражать, говоря о земных причинах микромутаций генофонда земных организмов в зонах глубинных тектонических разломов, но успеха не имела. Лев Николаевич часто консультировался по этому поводу с генетиками, однако к однозначному определению причины появления большого числа пассионариев, т.е. людей активных, способных к решительным действиям даже вопреки инстинкту самосохранения, прийти так и не удалось. Кстати, людей с противоположной доминантой поведения по сравнению с пассионарной Лев Николаевич называл субпассионариями, на семейном жаргоне «субчиками».
Гумилев был специалистом по истории средневековой Руси и степных народов, не любил рассуждений о современности, но на происходящие события реагировал остро. Война в Афганистане, например, вызывала в нем негодование. По его мнению, русские мальчики часто гибли ни за что, потому что никто не объяснил им элементарные нормы поведения в чужой стране. Войти в дом мусульманина с левой ноги — оскорбление для хозяина дома, говорил он, но никто об этом не подозревал. Почему не советовались со специалистами, непонятно.
Успехи России в будущем Лев Николаевич связывал с евразийством. Себя он называл «последним евразийцем», хорошо знал труды Савицкого, Трубецкого, Г.В. Вернадского, переписывался с некоторыми из них. Ответные письма Савицкого хранятся в фондах мемориального музея в СПб., а письма Гумилева — у сына Савицкого в Праге.
Каждый год Гумилевы «кочевали», уезжая из Петербурга в Москву на лето, и возвращались на зиму к началу чтения лекций. Дом Гумилевых был открытым и хлебосольным. Узкий круг людей, постоянно собиравшихся в московской квартире в Новогирееве, составляли близкие и дальние родственники его жены Наталии Викторовны, соседи по дому — Щербаковы и его преданные друзья А.И. Куркчи и И.В. Мамаладзе. За столом Лев Николаевич часто читал стихи своего отца Н.С.Гумилева, иногда собственные:
Дар слова, неведомый уму,Мне был обещан от природы.Он мой. Веленью моемуПокорно все. Земля и воды,И легкий воздух, и огоньВ одно мое сокрыто слово…
Лев Николаевич действительно был хорошим поэтом, но не сделал поэзию своей специальностью, хотя много сочинял, особенно в лагерях, где хранил все в своей памяти. Что-то утеряно навсегда, что-то сохранилось. Вот отрывок из его поэмы «Похищение Борте» (1937 г.):
Земля полагает пределы,И ночь разрушает пути,Которыми верный и смелыйНе может уже не идти,И днем-то тропинки лукавы,А тут по сланцу, по камням,Две пропасти, слева и справа,Три брода по ноздри коням.Насколько ж сильнее природыКороткое слово — «Иди!»Легки переходы и броды,И страшен лишь хан позади.Но в белом тумане без краяТропинки распутывать нить,Да волчьи распутывать стаи,Да мертвому месяцу выть,Не лучше ли сна и покоя?..
Сейчас стихотворения, драмы, поэмы и стихотворные переводы Л.Н. Гумилева собраны в одну книгу благодаря стараниям хранителя мемориального музея в СПб. М.Г. Козыревой и финансовой поддержке компании «Норильский никель» («Дар слова мне был обещан от природы», СПб.: Росток, 2004).
Лев Николаевич не забывал своих друзей по заключению. В доме часто бывал милый Л.А. Вознесенский, помогший Льву Николаевичу прервать затянувшееся умалчивание его трудов. По предложению Л.А. Вознесенского Лев Николаевич обратился с письмом-просьбой прекратить противодействие к А.И. Лукьянову, т.е. к высшему руководству страны. А.И. Лукьянов поддержал Льва Николаевича, и с тех пор начали регулярно выходить его книги. Они даже познакомились домами. На моих глазах Лев Николаевич подписывал одну из своих книг в подарок сыну А.И. Лукьянова — «Маленькому Леве от большого Льва».
В Петербурге после возвращения из ссылки Лев Николаевич какое-то короткое время жил с матерью, но поскольку сама Ахматова не имела собственного дома, живя у Пуниных, ему пришлось искать себе жилье, которое он получил в виде маленькой комнаты в коммунальной квартире на Большой Московской. Когда я приезжала в СПб. на какую-нибудь минералогическую конференцию, мне ставили посередине комнаты раскладушку, отгораживая ее дверцей старого гардероба. Потом было переселение на Владимирскую улицу, тоже в коммунальную квартиру вблизи «Пяти углов» и мемориальной квартиры Ф.М. Достоевского. Двухкомнатную квартиру на Коломенской улице, где располагается сейчас мемориальный музей, Лев Николаевич получил за 2 года до смерти. Квартиру эту моя тетушка передала безвозмездно в дар Музею Анны Ахматовой, организовавшему там свой филиал. Московский кабинет Льва Николаевича в квартире в Новогирееве после кончины моей тетушки в 2004?г. уже я передала в дар в Астану, столицу Казахстана, в организованный там музей в стенах Евразийского гуманитарного университета, названного благодарными потомками тюрок именем Л.Н. Гумилева.
В Петербурге дом Гумилевых всегда был полон народу. Всех я помнить не могу, поскольку бывала там наездами, но неизменно встречала там милую Лену — Е.В. Маслову, помогавшую справляться с домашними трудностями уже пожилым и больным людям. Часто бывали Н.И. Селифаненкова — врач, следившая за здоровьем Гумилевых, Н.И. Крамарева — юрист, и, конечно, ученики Льва Николаевича — Костя Иванов, Слава Ермолаев, Володя Мичурин, Ольга Новикова и др. Много бывало народу из Татарстана, Казахстана, Якутии, Бурятии. Приходили друзья, с которыми беседы затягивались за полночь, — А.М. Панченко, Д.М. Балашов, С.П. Лавров и др.
Памятник на могиле Л.Н. Гумилева на Никольском кладбище в СПб. ставили по проекту и на средства Наталии Викторовны, прах которой мы перевезли и захоронили рядом с Львом Николаевичем. Такова была ее воля. Памятник самой Наталии Викторовне поставили уже представители посольства Татарии в СПб.; они же заказали и повесили мемориальную доску на доме, где сейчас мемориальный музей, от имени благодарного татарского народа.
Низкий поклон всем, кто знает, помнит и любит Льва Николаевича Гумилева.
