Россия смотрит фильм «Александр. Невская битва» Игоря Каленова. Кинематограф, как встарь, воспевает культ сильной личности в истории великой державы. Увы: без прокофьевского величия и эйзенштейновского таланта.

Не успел экран остыть от красочных битв объединившегося русского люда с польским ворогом в духоподъемном «1612», от пропагандистской и пафосной ленты «Гибель империи: Византийский урок», как «в глаза катят» киноопусы, прославляющие сильные и добрые руки мудрых вождей государства расейского. Очередной «Александр Невский» — как юный светлоликий князь шведов обмишурил. Гибрид распространенных в советское время байопиков про взросление политических мудрецов «Юность Петра» или «Карл Маркс, молодые годы» с сюжетными зигзагами ментовских сериалов, и все это в помпезной ризе блокбастерных пеплоумов типа «Александра» Стоуна или «Трои» Петерсона. В итоге получаем опаленный жаркой битвой атласный шпионский исторический боевик, пристроченный к подкладке нынешней российской политики.

Из релиза следует, что авторы изучили более 100 летописей. А кажется, исторический боевик монтировали из кадров новостных телевыпусков федеральных каналов. Тут тебе и олигархи — предатели-христопродавцы (бояре — карикатурные, как бабы Бабарихи), «охоту имеющие на западный манер жить». И подлые либералы, исподтишка распевающие диссидентские частушки: «Любит князь озоровать, кишки на руку мотать». Ну, с этими понятно — ножом по горлу без суда и следствия. И тевтонские псы-шпионы, подливающие правителю в чарку яду. И даже ссыльные князьки, мечтающие неприятельским мечом вернуть себе былую власть на родине.

Что бы делал Александр без сурового воеводы Миши — предшественника опричнины и НКВД? Без Божьего человека, как у нас водится — немого, чарку с ядом ради князя жертвенно опрокидывающего? Идеи фильма — точно лозунги ведущей партии. Если ты — властитель, будь силен и беспощаден. Ведь, как и встарь, «…враги кругом. Их все больше и больше…» — это не из краткого курса истории ВКПб, это из фильма. А если иго, то восточное — лучше западного.

Все завершит битва на Неве, в которой реконструкторы из военно-патриотических клубов развернут яростное махалово. Враг будет разбит… Кто с мечом к нам придет… Ну, да это уже в эпилоге, который заявит следующую серию: битву на Чудском озере.

Ультрапатриотика сызнова врубается на полную мощь. Дебаты вокруг пафосного фильма архимандрита Тихона (Шевкунова) «Гибель империи: Византийский урок» еще не утихли, на подходе сразу две версии жития Ивана Грозного. Первая в режиссерском исполнении Павла Лунгина, другая — многосерийное кино Андрея Эшпая. Похоже, план монументальной кинопропаганды вновь призван к действию. Вопрос: кем? В годы Большого террора задача создания исторических портретных галерей была сформулирована Сталиным. Эйзенштейну, Пудовкину, Ромму выбирать не приходилось. Задание партии и правительства оставалось лишь выполнять максимально художественно.

Опальный Эйзенштейн снимал своего Невского под специальным надзором НКВД. Сталин хотел получить накануне войны поднимающий дух фильм-монумент. Модели для киногалерии тщательно отбиралась: Невский, Минин и Пожарский, Суворов и Кутузов, Нахимов и Ушаков, Петр Первый и Жуковский. Точно так же в гитлеровской Германии киногероями становились Фридрих Шиллер и князь Бисмарк. Впрочем, главным героем нацистского кино, конечно, был сам Гитлер и его «Триумф воли». Сталину повезло меньше, у него в придворных творцах вместо вулканической Лени Рифеншталь был коленопреклоненный Михаил Чиаурели. Получив приказ снимать фильм об адмирале Ушакове, Ромм просил время — подумать. Ему ответили:

— Можете думать, но решение уже принято.

Потом мастер с горечью писал, что «Адмирала Ушакова» не считает «своей отчетной картиной».

В начале 50-х запланирована волна «перепостановок» фильмов о тех же выдающихся деятелях. Ромма вызывают: «Михаил Ильич, на вашу долю выпала большая честь: вы будете ставить «Александра Невского»…

— То есть как «Александра Невского»? Он же поставлен!..

— Ряд картин будет ставиться вторично, в цвете, — заявил мне директор студии. — «Александр Невский», «Иван Грозный», «Петр Первый», «Богдан Хмельницкий». А кроме того, будут поставлены картины «Дмитрий Донской», «Суворов», «Кутузов и Наполеон».

— Кто же их будет ставить?

— «Ивана Грозного» — Пырьев, «Петра Первого» — Пудовкин.

— А почему не Петров? Ведь Петров уже ставил «Петра Первого», знает эпоху, материал?

— А поручено Пудов¬кину. Петрову поручен «Дмитрий Донской».

— Но, насколько я знаю, «Дмитрия Донского» уже много лет хочет поставить Юткевич!

— Мечтает Юткевич, а поручено Петрову.

— А «Суворова» кто будет ставить?

— Еще не решено.

— Пудовкин уже ставил «Суворова», может быть, ему и поручить?

— Нет, Пудовкину поручен «Петр Первый». На вашу долю достался «Александр Невский».

Сейчас это звучит почти смешно, но тогда было не до смеха…»

Как выяснилось, «планы громадья» рухнули лишь на время.

По всему видно, сегодня темы сильного Вождя, «внутренних врагов народа» и хунты, ползущей извне, весьма актуализированы. Старо-новый идеологический проект щедро оплачен из казны. Однако есть качественные приметы времени. Госзаказ на прославление сильной личности, конечно, существует. Но прямые указания снимать гимны в честь сильных политиков и военачальников вряд ли поступают. Творцы мифов сами догадливы. Как говорила подчиненным одна начальница: «Следует чутко улавливать эманации, исходящие от руководства».

Характерная особенность нашего времени — чуткая настройка творческих локаторов. Кое-какие властители кинодум ретиво ищут сближения с властью, ей, возлюбленной, прилюдно предлагают руку и сердце. Пушкинское «зависеть от царя, зависеть от народа» — распилено ровно пополам. От царей ждут указаний: какие из национальных мифов следует обновлять, какие задавать «стереотипные модели объяснения реальности». Ведь власть — это не только танки на Тверской накануне инаугурации, это контроль над интерпретацией современности и истории.