Ким Ки-Дук в России популярнее, чем в Корее. На премьере его «Вздоха» в «Пушкинском» — полный зал. И так каждый год — режиссер-конвейер работает безостановочно, порой по два фильма в сезон. За одиннадцать лет 14 картин. Сам признается, что снимает больше, чем смотрит. «Когда заканчиваю фильм, думаю, что пора браться за следующий. Это как у офисных служащих, идущих на свою работу день за днем. И я должен либо думать о новом проекте, либо делать новый проект — это и значит «быть режиссером»…».
Случаются у него и неудачи, зато публику выдрессировал на диво. Теперь в светской тусовке витает дежурный вопрос: «Как тебе последний Ким Ки-Дук?..» Да и солиднейшие фестивали мира больше не воротят нос от модного режиссера-самоучки. Вот и «Вздох» пробился в конкурс юбилейных Канн.
Его первые фильмы («Крокодил», «Остров») шокировали публику сочетанием нетривиальной жестокости и наивности. Потом умные критики определят генезис его эстетики в театре жестокости Арто и киноавангарде. Впрочем, сомневаюсь, знает ли Ки-Дук про радикальные эксперименты предшественников.
Корейский маэстро объявил себя лидером движения «противоречивое и уникальное», и теперь фильм за фильмом, стежок за стежком с восточной последовательностью и упорством шьет свое безразмерное киноплатье из причудливых сочетаний гротеска и обыденности.
«Вздох» — очередная малобюджетная притча, рассказанная вполголоса, стоившая менее чем полмиллиона долларов, снятая всего за 10 смен. Верная жена, скульпторша, обнаруживает, что в доме ее поселились пустота и тоска. «Встретилась бы хоть с кем-нибудь», — советует муж, уезжая на свидание к любовнице. Вешая белье на балконе, она внимательно смотрит, как выстиранная кипенно-белая рубашка, в отчаянии размахивая крыльями рукавов, летит в лужу…
Сама она едет в такси на свидание с приговоренным к смертной казни убийцей, которого только что показали по телевизору (не дожидаясь наказания, душегуб снова и снова пытается саморучно покончить счеты с жизнью). Тоску не разогнать руками, в этом случае можно попробовать применить электрошок. Точнее, «электрошоу». Находчивая женщина запасается рулонами фотообоев, вентилятором и магнитофоном. День за днем приезжает на свидание с обреченным, превращая комнату для встреч в быстросменяемые времена года. Лиловые цветы форсиции на желто-зеленом фоне плюс песня про зарождение новой жизни, новых чувств — это Весна. Волна бьет через порог на пол камеры, на фоне моря девушка в ярком сарафане и солнцезащитных очках, волосы развеваются на ветру (от вентилятора). Форсируя голос, она поет неуместно радостную попсу про прогулки по берегу и «пылающие губки, хранящие след любви…». Это Лето. Потом будут еще и Осень, и Зима. В детстве она умерла на 5 минут, теперь рассказывает ему про это состояние «порога», «края», когда все решает один вздох.
В скромной картине режиссер создает любопытнейшую визуальную партитуру. Кино в кино. Все эпизоды в комнате для свиданий, вертя любопытным носом, фиксирует камера слежения. За происходящим наблюдает начальник тюрьмы, тень которого маячит поверх изображения на мониторе. Внимательный глаз разглядит в начальнике самого Ким Ки-Дука. Поэтому начальник не только наблюдает. Он режиссирует действие, в нужный момент нажимая красную кнопку, звонком прерывая свидание. Кажется, вот-вот мы услышим голос самого режиссера: «Снято! Всем спасибо!».
В других кадрах — сразу две решетки. За одной — заключенные, за другой — мы, зрители. Для Ким Ки-Дука это принципиальная метафора: «Мои персонажи живут, будто в клетке. Жизнь и есть клетка, из которой можно вырваться только со смертью». Даже первый поцелуй в картине — через тюремное стекло: если на него подышать, поцелуй станет видимым.
Квартира и тюрьма — собственно, вот и все съемочные объекты, между ними — дорога, запруженная машинами.
Все действие сострочено из парадоксов. Смертную казнь можно отменить… попыткой суицида. Семью сохранить, переспав с другим мужчиной. Жену вернуть, препроводив ее на встречу с любовником. А вздохнуть… лишь после долгого удушения. Серия музыкальных номеров увенчается фантастическим зимним финалом Tombe La Neige Сальваторе Адамо. Снег будет падать привычно нежно и сентиментально, но… на корейском языке.
Алгоритм режиссера — в движении от противного, в столкновении прозаического и иррационального, в преображении обывателя в бунтаря. Смысловыми электрошоками, точнее , шоками, он пытается опрокинуть привычные представления, вывести из плена бесчувственной опустошенности не только героев, но и публику.
Картины Ким Ки-Дука (во всяком случае, лучшие из них) обладают характерной структурой — в их каркасе всегда есть свободные просторные ниши — для домыслов зрителя. Так в «Пустом доме» герои забредали в чужие жилища и отменно в них обживались. Некоторые фильмы Ким Ки-Дука и есть подобные обители с открытой дверью — хочешь: заходи, дыши, воображай себе и кино, и его культурные истоки… Только после титров начнешь задаваться вопросом: а было ли на самом деле это «новое платье» от Ким Ки-Дука или некоронованный король корейского кино гол, просто никто этого не замечает…
